Данные глубоко взволновали. Не теряя времени, мы направились в сторону Шлиссельбурга. Хотелось поскорее убедиться в ошибочности сведений. Когда мы достигли указанного нам пункта, было уже темно. Линия фронта совсем рядом. Слышны редкие пулеметные очереди. Их отдаленные звуки отставали от видимых цепочек трассирующих пуль, прочерчивавших небо в стороне от нас. Там же изредка взлетали осветительные ракеты. В эти часы затишья передний край жил своею настороженной жизнью.

Мне подали комсомольский билет. Фамилию владельца действительно не прочесть. Недостаток букв, однако, вполне возмещался уцелевшей фотокарточкой. Она ничего не говорила незнакомым, но мне, увы, сказала все: на меня смотрел слегка улыбающийся Анатолий Козьминых.

Двое бойцов проводили меня с носилками в полуразрушенный сарай, куда было отнесено тело погибшего с места падения самолета. Осветив карманным фонариком его лицо, я без труда узнал летчика Козьминых. Его останки мы перенесли в санитарную машину и двинулись в обратный путь.

Осторожно привык водить машину медицинский шофер. Этой своей манере он верен и теперь. Будто не учитывает, что за спиной у нас на носилках лежит погибший. Ему не больно, и старания человека за рулем напрасны. На душе горько еще и от предстоящей встречи с друзьями Козьминых. Не удалось сегодня вернуться с радостной вестью, как бывало не раз прежде. Обратный путь кажется тягостным, уже нет того чувства нетерпения, с которым ехал вперед, подталкиваемый надеждой. Теперь от нее ничего не осталось.

В расположение гарнизона верш лея утром. С медпункта позвонил оперативному дежурному. Младший лейтенант Коньков передал приказание майора Павлова быть тотчас же на КП полка.

- Ну что, доктор? - спросил Павел Иванович.

- Убит в воздухе, как показывает наружный осмотр трупа.

- Понятно, - отозвался Павлов, принимая из моих рук комсомольский билет погибшего. Не берусь судить, о чем могли думать в тот момент летчики в наступившей тишине. Они только что проработали боевую задачу. Вылет через сорок минут.

- Мертвые тоже учат, - прерывая тишину, с твердостью в голосе сказал Павлов. - Вопрос ясен: увлекся Анатолий преследованием фашиста, отбивая его попытку атаковать ведущего. Увлекся и оторвался от своей группы. Этим и воспользовались бандиты. Потому никто и не видел, как его сбили. Ясно? заключил он и приказал летчикам разойтись по эскадрильям и ждать команды на вылет.

Вечером с почестями похоронили сержанта Анатолия Александровича Козьминых на Румболовской высоте рядом с его друзьями - однополчанами-летчиками М. С. Королевым, И. И. Нетребо, И. И. Леоничевым, Н. И. Постниковым.

Наступило 18 января 1943 года. Этой дате суждено было стать исторической. В этот день героические воины, начавшие удар с правого берега Невы, встретились с героями, наступавшими со стороны Волхова. Прорыв блокады Ленинграда завершился. Приказ Родины был выполнен!

С прорывом блокады, хотя варварские обстрелы и бомбежки города не прекратились, ленинградцам дышать стало легче. Этому способствовало восстановленное сообщение по железной дороге, проложенной в короткие сроки по отвоеванной у врага полоске земли у южного берега Ладожского озера, шириной до десяти километров. Железнодорожные перевозки, ставшие регулярными, существенно улучшили снабжение. Это позволило уже 22 февраля, в канун Дня Красной Армии и Военно-Морского Флота, ввести повышенные нормы выдачи продовольствия населению. Хлеба рабочим оборонных заводов - 700 граммов, рабочим других предприятий - 600, служащим - 500, иждивенцам и детям - 400. Увеличилась норма выдачи и других продуктов питания. Улучшилось питание и авиаторов, особенно заметно - наземного состава.

Летчики полка одерживали все новые и новые победы. За гибель А. А. Кузьминых одним из первых отплатил врагу Павел Ильич Павлов: 22 января 1943 года он сбил еще один Ме-109.

К сожалению, не обходилось без потерь и с нашей стороны. Еще одни поиски закончились печально.

1-я и 2-я эскадрильи, пробыв на оперативном аэродроме всего 12 дней, вернулись в Приютино. В день перебазирования я договорился с Пимакиным перелететь вместе с ним во второй кабине.

(Некоторые конструкции "яков" имели две кабины. Задняя в боевом полете оставалась свободной. В других случаях в нее можно было взять пассажира или использовать ее для других целей.) Когда мы подошли к самолету, выяснилось: место, на которое я рассчитывал, занято техническим имуществом. Освобождать не оставалось времени: дан сигнал выруливать. Мы оба выразили сожаление и решили полететь вместе в следующий раз. Обмениваясь рукопожатиями в знак договоренности, Пимакин пристально посмотрел мне в глаза, как бы пытаясь понять: не слишком ли я огорчен? Извиняясь, что не предупредил механика вовремя и потому так получилось, он улыбнулся своей характерной застенчивой улыбкой.

Я видел, как летчик, уже стоя на плоскости, быстро и ловко надел парашют и шагнул в кабину. На моих глазах он запустил мотор, вырулил на старт, взлетел, чтобы через несколько минут сесть в Приютине. Мне ничего не оставалось, как добираться на санитарной машине.

Вот и Румболовская высота. С нее хорошо просматривается прямая как стрела дорога в Приютино и далее на Ржевку. Слева перед спуском - кладбище. Всего несколько дней назад там хоронили Козьминых. Свежий могильный холмик запорошен снегом. На усеченной дощатой пирамиде, выкрашенной в красный цвет, возвышается пятиконечная звезда. Пониже - застекленный плексигласом портрет летчика в рамке и металлическая дощечка с надписью. Аналогично оформлены и другие могилы. Сделать лучше тогда возможностей не было. Но все мы верили: придет пора - и на местах сражений, на могилах воинов и погибшего мирного населения народ воздвигнет памятники и мемориальные комплексы вечной славы. И мы не ошиблись. Такое время настало. Сделано многое и продолжает делаться под девизом "Никто не забыт и ничто не забыто". Это благородное дело ведут советы ветеранов войны, юные следопыты, все советские люди.

Стараниями Совета ветеранов авиации ВМФ во главе с известным летчиком-истребителем, Героем Советского Союза, ныне генерал-лейтенантом авиации в отставке И. Г. Романенко сооружен и 7 мая 1975 года открыт памятный мемориал и на Румболовской высоте. Там, среди других воинов, похоронен 31 летчик 1-го гвардейского минно-торпедного полка, 26-й отдельной разведывательной эскадрильи и нашего 21-го истребительного авиаполка ВВС КБФ. Имена погибших навечно запечатлены в граните.

По прибытии в Приютино я направился на аэродром. Навстречу мне торопливо шел взволнованный С. Я. Плитко.

- Пимакин не вернулся, - сказал он с какою-то неизъяснимой досадой в голосе.

Ничего не понимая, охваченный предчувствием случившейся беды, я стал донимать Плитко вопросами. Оказывается, пока я ехал, Пимакин в составе группы летчиков успел отправиться из Приютина на боевое задание. Ко времени моего появления на аэродроме все, кроме Пимакина, вернулись. Макеев только что доложил об обстоятельствах, при которых потерял своего ведущего. Он видел, как в ходе боя Пимакин резко снизился. Но проследить до конца обстановка не позволила. Ведомый высказал два предположения: или Пимакин пошел на вынужденную посадку, или резкое снижение означало падение. И тогда не исключалось, что летчик убит в воздухе.

Не теряя времени, С. Я. Плитко и я отбыли в указанный нам район. Это было сравнительно недалеко. Однако дорога туда показалась нам бесконечной. Мы ехали молча, часто останавливались, разглядывали карту, уточняли маршрут, спрашивали встречных и снова ехали. Но вот наконец и заданный квадрат, предполагаемое место происшествия. Направление к нему мы выдержали точно. Но безуспешно. Что-либо выяснить не удалось.

С тяжелым чувством вернулись поздно вечером. Плитко решил вместе со мной зайти в общежитие к летчикам, где жил и я. Боевые друзья Пимакина быстро собрались вокруг нас. Какая это трудная миссия - не сказать им ничего утешительного! Неизвестность судьбы товарища, конечно же, всегда глубоко волновала летчиков.