Земной мир отгорожен от другого мира некой плотной и непрозрачной завесой, наподобие облаков, окружающих землю. Можно подумать, что ничего и нет за этой завесой, раз ничего конкретно не известно о том, чт* за ней. Можно подумать, что что-то есть, но бесконечно далеко, недостижимо, непостижимо и вполне равнодушно к человеку в его земной жизни.

Однако свойства этого другого мира, заполненного, пронизанного насквозь вечностью так же, как земной мир заполнен и насквозь пронизан временем, таковы, что он может находиться здесь же, то есть к нему не надо никуда идти, физически идти. Может, наверное, находиться и вообще везде, в том числе и присутствовать, как бы негласно присутствовать, здесь, в земном мире, потому что у него нет ничего такого, что могло бы конкурировать с содержанием земного мира: ни времени своего, ни своей материальности, которые должны были бы вытеснить частично здешние время и материальность (что вряд ли возможно), чтобы присутствовать здесь хотя бы отчасти.

Но та же самая вневременность и внематериальность делают его непостижимым, невидимым, непознаваемым для человека в его земной жизни и как бы и не существующим практически, а только в слове - отвлеченно и непонятно.

x x x

Другой мир, вечность вовсе не связаны с какими-либо вещественными ориентирами: небом, звездами, космосом. Дорога в другой мир - это только выявление, проявление его для себя.

И посреди некой непроницаемой завесы, отделяющей этот мир от нас и делающей его для нас невидимым и несуществующим, есть только одна тоненькая тропиночка, по которой движение возможно и всегда открыто. Она не содержит в себе ничего необыкновенного и сверхъестественного.

Тропиночкой является любовь к ближнему, то есть вещь простая и понятная и одновременно столь скрытая и заброшенная, непопулярная в здешней жизни, как бы спрятанная в толще других повседневных вещей. Слишком простая и неприметная, чтобы предполагать о ней такие чудеса. Своего рода Золушка, бесконечная, видимо, и безнадежная Золушка здешнего мира. Однако именно с ней связана основная нагрузка, заключающаяся в нашей земной жизни, и именно ей мы обязаны возможностью идти по пути к Богу.

Видимо, из-за ее весьма скромного места в нашей здешней жизни, из-за этой невзрачности, серости ее существования среди нас она, то есть путь к Богу, остается непривлекательным, затерянным среди многих других путей этого мира, которые никуда не ведут. И этим, наверное, объясняется столь основательная и труднопреодолимая преграда между нами и неизвестным нам миром, который не спешит информировать нас о себе.

Так что информированность или весьма ограниченная информированность в этом плане непосредственно связана с наличием, вернее, со значительным преимуществом отсутствия над наличием этой скромной вещи - любви к ближнему. И так, оказывается, значителен этот пробел в нашей жизни, что делает нас слепыми при имеющемся зрении, не видящими и, скорее всего, безнадежно не видящими того, что находится не просто близко, а прямо перед глазами, здесь же, где и все мы.

Еще один мир, кроме этого - материального, видимого и временного существует так же реально, но ощущается другим образом и с помощью других возможностей.

Те, кто идут по единственной ведущей туда тропинке, получают в какой-то степени информацию и о другом мире, и о пути, ведущем к нему. Или, может быть, точнее сказать - они не остаются неинформированными, хоть каким-то образом, хоть в какой-то степени, и, наверное, не всегда в виде откровений об истине - это, видимо, самое сильнодействующее средство или способ изо всех способов объяснения по-хорошему, о котором сказано: "Кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим, и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам". (Иоан.14:21).

x x x

Еще один мир и, значит, еще одна жизнь в этом мире - это, может быть, максимально возможная информация для человека в пределах его земной жизни и его земных возможностей понимания. Максимально возможная информация о том, что находится за пределами его земной жизни.

Может быть даже, эта информация, это знание освобождает и от необходимости верить в то же самое. Ведь что-то одно: или знать, или верить. Во всяком случае, насколько присутствует знание у человека, настолько и он сам присутствует в том другом мире, знание о котором он получил, и настолько же меньше становится его зависимость от веры. Так же как ему нет необходимости верить в свое существование на земле - это он просто знает.

Впрочем, знание или вера - уже в таком случае становится не важно. Вера ведь существует только при отсутствии и невозможности знания, взамен его.

С верой или знанием связана информация о том, что так труднопознаваемо - о другом мире, о Боге - главное, что она существует у нас и без нее нас не оставляют. В данном случае вера тоже напоминает своего рода способ познания, но довольно сложный и замысловатый и не для всех, не все способны к этому. Но вряд ли это недостаток, скорее, вариант нормы.

Вера не оставляет свидетельств - не о чем и незачем и, главное, вполне самодостаточна и без них. К неспособным или малоспособным верить имеется, видимо, некоторое снисхождение и сожаление, как к несмышленым детям, но не осуждение. И им порой предоставляется видеть и слышать то, во что они должны были бы уметь верить. Как не умеющим еще читать показывают в книжке картинки, чтобы хоть так поняли содержание, наглядно увидев.

И в результате "Фома неверующий" становится не столько верующим, сколько знающим, это нечто совсем другое. Наверное, в подобных случаях такой наглядный способ просвещения или убеждения всегда действует безотказно, со стопроцентным результатом.

x x x

Привилегия и одновременно дополнительная нагрузка знания в отличие от веры - оставлять свидетельства. О предмете знания в отличие от предмета веры можно свидетельствовать, потому что есть о чем. Ведь свидетельство - это только то, что увидено собственными глазами и услышано собственными ушами.

Такую информацию "из первых рук", наверное, однозначно радостно и счастливо получить - как наглядное, вроде книжки с картинками, явление Истины. Это может затмить многое другое в жизни.

Можно предположить, что далеко не все, кому есть о чем свидетельствовать, оставляют об этом свидетельства. Возможно, это объясняется непередаваемостью в полной мере наглядного знания - картинку и ощущение невозможно полностью передать словами.

Однако вряд ли подобные знания кому-нибудь передаются только в личное пользование, и невольный свидетель, независимо от своего желания или нежелания, должен быть посредником, как бы проводником, а не конечным пунктом, и в меру своих возможностей свое свидетельство, наподобие этого, оставить.