И вот Ларри говорит мне: "А ты не хочешь сравнить свою статистику со статистикой Кинг?" Он, конечно, не сомневался в том, что шансов у меня все равно нет. Но я прислушалась к совету Ларри и обнаружила интересную вещь. Если процент попаданий второй подачи у меня оказался ненамного выше, чем у Кинг, то первая удавалась мне в этом турнире намного лучше. Такая информация дала кое-какие надежды. "Ну, - думаю, - при второй ее подаче (а она всегда почти у всех теннисистов слабее первой) я сумею остро атаковать".
Финальный матч стал одним из лучших в моей жизни. Первая победа в крупном турнире. И каких игроков обыграла! Почти всю десятку проверила!
В Филадельфии разгар весны, в городских скверах зацвела вишня. Я в голубом платьице вышла на улицу, душа моя от счастья буквально разрывалась. В тот день, на вечернем приеме, меня пригласили играть в одной команде с Кинг. Московской девочке с Масловки Оле Морозовой предлагают выступать в команде "Филадельфия флайерс", где основной спонсор Элтон Джон, второй - Дик Бутэрро, менеджер радио Филадельфии, а капитан и тренер команды - Фрэд Столли. "Оля, спрашивал Дик, - что надо сделать, к кому обратиться, чтобы тебя отпустили в Штаты. Хочешь, я пошлю телеграмму Брежневу? Если будешь играть, мы купим квартиру тебе, квартиру родителям, пригласим твоего мужа, твоего тренера, дадим медицинскую страховку, питание, машину и, конечно, будут гонорары". У меня крылья выросли от этого предложения, как от признания в любви, хотя я прекрасно понимала, что, если б со мной позвали бы и всех руководителей советского спорта с их женами, в те годы подобное приглашение было пустым звуком.
Я без всякого сожаления вспоминаю сегодня тот далекий вечер весны 1974 года. Тогда я позволила себе помечтать и представить, что буду жить не на Бакунинской, где у нас с Витей была двухкомнатная квартира, а в районе, где живут миллионеры Филадельфии, на одной лестничной площадке с Билли-Джин Кинг, - в конце концов мне стало очень смешно.
Конечно, предложение мне сделали фантастическое. Нетрудно себе представить, если бы оно оказалось реализованным, какая польза была бы не только для меня, но и для всей нашей сборной, тренируйся я какое-то время вместе с Кинг, а главное, я бы занималась у Столли - классика современного тенниса, человека с феноменальной техникой. Даже тогда, когда ему уже перевалило за пятьдесят, наблюдать за его игрой было огромным удовольствием.
Вернувшись в Москву, я рассказала о предложении американцев. На этом дело и кончилось. Наверное, надо было использовать даже минимальный шанс: писать письма на самый верх, обратиться к маршалу Гречко, который любил и понимал теннис... Но я целиком полагалась на тренеров Спорткомитета, а они, естественно, понимая, что нужна долгая борьба и миллион бумажек с объяснениями, при этом абсолютно никак не заинтересованные в возможном контракте, даже и не начинали никакого движения. Только говорили: "Вот здорово! В Филадельфию приглашают, к Кинг, в один клуб!" На этом все и закончилось.
Впервые обыграв Кинг, я почему-то решила, что так будет теперь всегда. Я искренне думала: "Приеду играть следующий турнир в Хилтон-Хет, всех уберу". Моя победа над первой ракеткой мира для советского тенниса оказалась столь значительной, что меня с ней поздравил председатель Спорткомитета Сергей Павлов, сам увлекающийся теннисом. Тогда это событие казалось экстраординарным, а ведь так естественно, что спортивные руководители обязаны поздравлять спортсменов с успехом. И те, кто забывает поздравить спортсмена, по сути дела, оскорбляют его.
...В том же 1974 году в полуфинале открытого первенства Италии я уступила 19-летней американке Крис Эверт, но выиграла с ней парную комбинацию. С Эверт я играла и в финале Исборна, проиграла ей и там, но опять мы выиграли с ней соревнования пар. Год получился урожайным: я дошла до финала первенства Франции и заняла на нем первое место в паре с Крис Эверт. Но самое главное его событие для меня - игра в финале Уимблдонского турнира, где я проиграла все той же Крис Эверт. 1974 год - пик моей спортивной карьеры. Я вошла в элиту мирового тенниса, мое место в течение нескольких лет было в первой десятке. Меня узнавали в Лондоне и Нью-Йорке, чего нельзя сказать о Москве. К концу такого счастливого года меня посеяли под вторым номером на открытом первенстве США, то есть посчитали, что по силам я вторая теннисистка одного из самых престижных турниров. Тем же летом я благополучно проиграла первенство Европы, но мне, честно говоря, было не до него. Я готовилась к "Ю.С. опен".
Приехав в Форест-Хилл, местечко под Нью-Йорком, или, точнее, на окраину этого огромного города, где тогда традиционно проводился "Ю.С. опен", я тренировалась с утра до ночи. Казалс меня предупреждала: "Оля, прекрати столько играть, смотри, у тебя будет плохо с ногой". И как в воду глядела. Накануне турнира мы сыграли с Крис тренировочный матч, потом она предложила еще немного поразмяться. Начали тренироваться, и тут я почувствовала, как устала. Эверт просит кинуть ей свечу. Она с Казалс и Кинг называют меня Олга-сан. "Олга-сан, пожалуйста, по-следнюю свечу". Я подбрасываю мяч, она бьет, и я, неутомимая, бегу за ним. Нога у меня подворачивается вправо, потом влево, я падаю, а встать не могу. Приносят носилки, нога распухает на глазах, и меня отправляют в госпиталь. В приемном отделении спрашивают: есть ли у меня страховка, деньги? Интересуются моим адресом, папой, мамой, родственниками. Я бы, наверное, на стенку полезла, если б не приехала сразу "скорая", а в ней, еще по дороге, на мою ногу натянули какой-то сапог, сделанный внутри из льда. Я долго отвечала на вопросы, а когда стало ясно, что денег у меня нет, мое лечение оплатил клуб. Выйдя из госпиталя на костылях, пришла на корты смотреть продолжение турнира, уложив на соседние кресла свою ногу с костылем. В это время, в другом городе США, Алик Метревели и Теймураз Какулия, вместе с ними был и Евгений Владимирович Корбут, играли турнир. Естественно, мое появление на стадионе показали по телевидению, вечером звонок от Алика: "Морозова, что случилось?"
Американский врач приказал, чтобы нога все время была в холоде. Из больницы в гостиницу меня с моими костылями тащила на себе мама Крис Эверт, маленькая и стройная женщина, потом меня повезли в нашу миссию, к советскому врачу. Он сказал: "Тепло, тепло и только тепло!" Американский врач по-преж-нему требует: "Холод". Наконец, приезжает Метревели: "Ну что, Морозова, допрыгалась!" - "Понимаешь, Алик, один врач говорит "холод", другой - "тепло", как же быть?" - "Значит, надо по очереди, сперва холод, потом тепло", - безапелляционно распорядился Метревели.
Наконец, гипс сняли, я начала ходить, и Уэйд, на глазах которой меня увозила "скорая", попросила: "Оля, только на корт не выходи". В моей правильной жизни иногда происходили и происходят, не без помощи собственного очень правильного характера, совершенно глупые вещи. Мне, например, назначают встречу в девять, и хотя я знаю, что тот, кто договаривался со мной о свидании, никогда в девять не придет, я бегу, задыхаюсь, чтобы успеть вовремя, а человек приходит к одиннадцати. Уэйд меня предупредила: "Если ты потерпишь, травма твоя на две недели. Выйдешь на корт - на четыре месяца". Но что же делать, когда на траве Форест-Хилл полагалось на разминку только двадцать пять минут и все время распределено заранее? Так как я в числе сеяных игроков, да еще и вторая, то мне давали минут на десять больше. Катя Эбенхауз, моя подруга из ФРГ, записана на тренировку вместе со мной. Я, конечно, согласна с Уэйд, но как же Катя? Она из-за меня не поиграет на траве? Я выхожу на корт, хотя не могу на ногу наступить, и разминаюсь эти тридцать пять минут, разменяв их в итоге действительно на четыре месяца. Еще долгое время после того, как нога зажила, я легко могла бегать в сторону, но взять резкий старт вперед у меня не получалось.
Никак не удавалось поставить мне диагноз, пока знаменитый хоккейно-футбольный врач ЦСКА Олег Маркович Белаковский, к которому я попала, не познакомил меня с Яковом Михайловичем Коцем - специалистом по электростимуляции. Оказалось, что у меня сдвинулась косточка. Сухожилие, которое прикрепляется к ней, как показал рентген, никак не может поставить косточку на место. Яков Михайлович Коц меня вылечил. С августа до зимы я не выходила на корт, пропустила первенство СССР, тренироваться начала только в декабре. Казалось, новый, 1975 год не сулит мне ничего хорошего, но в январе я уже отправилась играть в Австралию. В Аделаиде обыграла Гулагонг и успокоилась.