К счастью, мы выиграли Кубок Суабо.
В Туке случилась еще одна забавная история. Нину Сергеевну называли "дамой в шляпке". В каждой поездке я выбирала Нине Сергеевне новую шляпку, и она очень ценила мою внимательность. Рано утром, на следующий день после победы, мы уезжали на "Мерседесах" (устроил Адольф Ефимович) в Париж. Сказка. Возможно, Ангелевич боялся заказывать билеты на поезд, поэтому поехали на машинах. Только отъехали, Нина Сергеевна говорит: "Ах, где моя шляпка?" В Париж без шляпки! Нина Сергеевна такое представить себе не могла. Мы вернулись в Туке.
Нина Сергеевна ездила со мной на турниры всего три раза. Потом сказали, что сборной она как тренер не подходит, хотя все эти три года мы выигрывали Кубок. Но еще долго в Туке вспоминали "русскую даму в шляпке".
Теплякова радовалась каждому моему успеху, но не верила, что я могу, например, обыграть Гулагонг. И тем более не могла себе представить, что я обыграю Кинг. Достаточно было мне играть с Кинг хорошо, для нее это уже был праздник. В 1973 году она приехала на Уимблдон с туристами. Я играла матч за выход в 1/8 финала с Гулагонг. Нину Сергеевну прямо с аэродрома привезли на стадион посмотреть матч. Я ее провела и посадила на место тренера. Играли мы не на центральном и не на первом корте, а на втором, где место тренера на трибуне среди публики. Естественно, после каждого мяча я смотрела в сторону Нины Сергеевны. Вскоре на нее смотрел уже весь стадион, понимая, что между нами есть какая-то связь. Нина Сергеевна дышала этой атмосферой: я хорошо играю, она и я - одно целое. За нами следят трибуны Уимблдона. Для нее это была огромная радость.
Я проиграла матч, хотя вела в решающем сете 5:3 и счет в гейме был по тридцати. Двух мячей не хватило, чтобы обыграть Ивон в тот год. В верхней, самой лучшей раздевалке мне дали ванну, я лежала в ней и рыдала. Мне хотелось разорвать все красивые полотенца, что были уложены там стопкой, мне хотелось утонуть, так тяжело я переживала проигрыш. А когда вышла из раздевалки, Нина Сергеевна начала меня поздравлять. Я сказала: "Сколько можно просто хорошо играть?! Я уже не хочу хорошо играть, я хочу выигрывать!" Но все равно ее радость, что мы достигли такого уровня, была приятна.
Нина Сергеевна получала удовольствие от разрешения даже самых мелких забот. В то время на Уимбл-доне охрана турнира была несколько проще, чем сейчас. "Секьюрити" то ли боится, что кого-то украдут, то ли опасается террористов, но сейчас пройти в непредусмотренную твоим пропуском зону невозможно. А тогда я спокойно могла посадить в машину, которую давали игрокам, Нину Сергеевну, не являющуюся членом делегации. Тем самым она экономила целое состояние для советского туриста, два с половиной шиллинга, которые должна была бы потратить за проезд в метро до Уимблдона и обратно. Хотя для нее важнее было то, что она ехала на машине Всеанглий-ского теннисного клуба, которую присылают за игроками и тренерами. В эти минуты она себя чувствовала причастной к событиям Уимблдона.
Нам давали талоны на питание, у меня их скопилось много, часть сборной уже уехала, и их талончики остались у меня. Я подхватила Нину Сергеевну и повела ее перекусить, да еще в гостиную той раздевалки, где комната для суперигроков. Она говорит: "Оля, ведь бывают в жизни счастливые моменты, сколько же ты мне их устроила!" Мелочи жизни, глупости жизни, они ее радовали.
...Мы встретились с Ниной Сергеевной в 59-м, ей уже тогда было 55. Не могу сказать, кого она больше любила: меня или Дмитриеву. Наверное, мне была признательна, что я до конца не расставалась с ней, с другой стороны, Аня - ее "первая любовь". Аня вернулась и помогала ей, отношения между ними сложились довольно трогательные. Но вначале Нина Сергеевна страшно обижалась. Чувства оставленного тренера могут понять только те, кого бросили родные дети.
В Москве на "Динамо" проходил международный турнир на земляных кортах. Самые тяжелые матчи у Ани с Рязановой (как у меня потом с Крошиной). Мы, малыши, подавали мячи. Перед игрой Нина Сергеевна объясняла нам, как правильно надо это делать. Но когда наступил тяжелый момент матча, Аня устала, у нее началась одышка. Нина Сергеевна меня позвала: "Оля! Оля!" Я у задней линии она на трибуне. Я подлетаю, она шепотом: "Ходи медленно". И хотя полагалось подавать мячи вовремя, я делала невероятное, затягивая время, как могла. Однако Аня все равно проиграла.
Нина Сергеевна любила наших мужей, Аниного Митю и моего Витю, она их любила за то, что они принесли счастье в нашу жизнь. Витю, как мне кажется, она обожала. У него хорошее чувство юмора, и Нине Сергеевне нравилось, когда он с ней шутил.
Я ведь часто отсутствовала, и в то время, когда ей уже совсем стало плохо, Витя оказался для нее спасителем: продукты привозил он, разговаривал с ней он, звонил с последними новостями он. Витя никогда у Нины Сергеевны не тренировался, он был только моим спарринг-партнером. Разногласий не может избежать никакая семья. Однажды я решила проучить своего мужа. Нет, я не переехала к маме, я отправилась к Нине Сергеевне. "Он плохо себя ведет, делает то-то и то-то, будет звонить, не говорите, что я у вас". Она совершенно спокойно согласилась играть отведенную ей роль. Витя ей сразу же позвонил: "Нина Сергеевна, Оля у вас?" Она в ответ: "А где Оля? Витя, в чем дело? Ей завтра тренироваться". Витя растерялся, стал объяснять, что я куда-то ушла погулять. Нина Сергеевна положила трубку. "Оля, все получилось, как задумали". Мы уже были как подруги - не каждый тренер сумеет перейти в это качество. Нина Сергеевна сумела.
ВЗРОСЛЫЙ ТЕННИС
В 1969 году я впервые и довольно легко выиграла первенство СССР. С этого года и до моего ухода я возглавляла всесоюзную классификацию. У советской теннисной федерации существовало такое правило: неважно, как ты играл весь сезон за рубежом, но если ты побеждал во внутреннем чемпионате, ты автоматически становился первой ракеткой страны. Обычно это соответствовало реальной расстановке сил внутри страны, на чемпионатах СССР побеждал сильнейший. Но нет правил без исключений: в 1974 году, после финала Уимблдона, будучи сеяной второй на "Ю.С. опен" (Открытое первенство США), я растянула связки стопы, и мне пришлось отказаться от участия во всесоюзном первенстве. Выиграла его Крошина. Галина Акимовна Кондратьева, которая в то время занималась классификацией, радостно мне сообщила: "Оля, мы сделали исключение, теперь ты с Мариной Крошиной первая-вторая". Я поблагодарила ее: все же приятно, когда финалистку Уимблдона оставляют лидером во внутрисоюзной классификации. За одиннадцать лет на чемпионатах страны я завоевала двадцать две золотые медали.
При том, что мой отрыв от лучших теннисисток страны наметился в конце шестидесятых, на регулярные международные соревнования я еще претендовать не могла, хотя Дмитриева, родив второго ребенка, закончила играть в больших турнирах, а Бакшееву я уже обыгрывала постоянно. К тому же я была моложе всех, а у нас любили, чтобы лидерам за двадцать пять не переваливало. Парный финал Уимблдона, в который я попала с Метревели в 1968 году, дал мне уверенность, что я могу играть на равных с сильнейшими игроками мира и что Уимблдон всего лишь соревнование, пусть и великое. Если я вошла в финал пар, почему такое не может произойти в одиночном разряде?
С 1969 года в течение десятилетия на внутренних соревнованиях я почти не проигрывала. Мой календарь тогда выглядел так: четыре турнира дома зимой, потом сборная уезжала ранней весной на турниры в Каир и Александрию. В конце мая проходило первенство Франции, конец июня - Уимблдон, в августе я выступала на Московском международном турнире, осенью иногда попадала в Штаты. Но это событие относилось к разряду экстраординарных. Регулярные поездки за океан начались с 1971 года. В теннисе стали разыгрываться значительные денежные призы. Спорткомитету понравилось зарабатывать валюту, и нас, женскую часть сборной, посылали теперь для участия в серии турниров "Вирджиния слимз".