Я прошу, вернее Нина Сергеевна за меня просит, чтобы мне помогли получить квартиру, мы живем в маленькой двухкомнатной квартирке вчетвером, где я в одной комнате с бабушкой, сплю или на полу, или на раскладушке. Но Севостьянова считает, что я молодая и мне пока ничего не нужно. Я, как говорят, "не возникаю". Мы тогда не могли сказать: "Дайте квартиру!" Мы ничего не могли. Первый раз я получила денежный приз, когда выиграла детский Уимблдон, мне заплатили шестьдесят рублей. Это казалось очень высоким заработком.
Я поступаю в институт, дорога каждая минута, а для тренировок мне предоставляют неудобное расписание. Когда готовишься к соревнованиям уже на уровне первой десятки страны, важен каждый час, даже полчаса тренировок. В итоге получается, что квартиры у меня нет, времени для тренировок нет. А я между тем все чаще начинаю обыгрывать Дмитриеву, и ясно, что замахнулась на первое место в стране. Но Севостьяновой мои успехи не нужны. Если я первая, это означает, что авторитет Тепляковой незыблем. И началась страшная резня, Варфоломеевская ночь. Группа Нины Сергеевны - несколько хороших теннисисток получают корт на полтора часа в день в самое неудобное время, а Галя Бакшеева одна владеет кортом два или три часа тогда, когда она пожелает. Все это уже стало переходить за рамки приличия. Я начала возмущаться, Нина Сергеевна поплакивать. Мы пытались бороться. Светлана Алексеевна, в этих "соревнованиях" игрок опытный, делала все, чтобы я взорвалась, и, конечно, ей это удалось. На тренерском совете нам с Ниной Сергеевной устроили судилище. У нас нашли все симптомы звездной болезни. К тому же ее обвинили в том, что всех учеников она забросила ради меня. В общем, мы с ней оказались грязным пятном на бело-голубом знамени "Динамо". Я была в полном отчаянии. Тогда Нина Сергеевна принимает решение уйти из клуба. Она начинает вести переговоры о моем переходе в ЦСКА с Евгением Владимировичем Корбутом, старшим тренером армейцев. Тот соглашается, исходя, видимо, из таких расчетов: "Вот хорошо, Оленьку к себе возьмем. Ну, не будет первой, будет второй, все равно женщин в ЦСКА нет". Он посоветовал Нине Сергеевне, как правильно оформить мой переход.
Я отправилась к Колегорскому, в то время государственному тренеру, и рассказала ему, как мне трудно тренироваться в "Динамо", что в общем-то было святой правдой. Я рассказала и о сложившейся тяжелой ситуации, и о недостатке времени на тренировки, завершив свой монолог утверждением, что я должна перейти в ЦСКА ради того, чтобы расти как спортсменка дальше. В ЦСКА новые хорошие корты, отличные спарринг-партнеры, а главное, спокойная обстановка. На следующий день я уже тренировалась в ЦСКА. Тут и начались настоящие неприятности и собрания с проработками, о которых не хочется ни рассказывать, ни вспоминать. Севостьянова умела убедительно выступать. Я помню, как еще в детском теннисе Светлана Алексеевна увлекала нас на спортивные подвиги. Когда нас с Бакшеевой вызвали на очередной разговор, чтобы мы помирились, стали подругами, Светлана Алексеевна сказала: "Я совершенно не могу понять, почему эти две советские теннисистки не могут жить мирно? Вот если бы я пошла в разведку, то и ту и другую взяла бы с собой, не задумываясь!" После такого заявления, видя, что происходит на самом деле, у меня, как говорят, волосы встали дыбом. Но Севостьянова говорила так страстно и так убедительно, что сейчас мне кажется, что в тот момент она, наверное, действительно так думала.
В 1969 году в Италии впервые проходило первенство Европы, где я должна была играть. Однако в "Динамо" мне сообщили, что выездную характеристику я не получу. И хотя я была совсем неопытна в подобных делах, повела себя на удивление толково. Когда меня стали пугать, что, если я не вернусь в "Динамо", с характеристикой у меня всегда будут осложнения, я ответила, что еду в Италию не на прогулку, а в составе сборной команды страны и если руководство общества считает, что я не достойна звания члена совет-ской сборной и не могу защищать честь страны, то пусть дадут мне соответствующую характеристику.
В 1988 году в Киеве проходил чемпионат страны, и меня пригласила к себе в гости Бакшеева. Сделала вареники, и мы просидели с ней весь вечер как лучшие подруги. Со временем многое забылось, отлетело, а теннис, который нас объединял, остался.
Когда я ушла из родного общества, начали травить Нину Сергеевну. У нее сохранялась большая группа учеников, всех в ЦСКА невозможно было взять, и она осталась в "Динамо", но просила Корбута, чтобы ей разрешили, как и прежде, вести мои тренировки. Это меня устраивало, так как я ни в коем случае не собиралась расставаться со своим тренером. Корбут, которому было выгодно записать меня в свои ученики, на это не пошел. И все же через год Теплякова вынуждена была прийти в ЦСКА, жизнь ее на другой стороне Ленинградского проспекта оказалась невыносимой. Таким образом, "благодаря" Светлане Алексеевне женский теннис в столичном "Динамо" стал потихоньку разваливаться: Бакшеева спустя год возвратилась в Киев, Дмитриева и вовсе оставила спорт.
От обвинений в развале работы Севостьянову спасла ее родная дочь, Наташа, ставшая превосходным игроком. Весь теннисный мир до сих пор вспоминает, как играла Наташа Чмырева. Теперь мы знаем, что ей все давалось нелегко, ее психику надо было беречь, тогда бы не случилось несчастья. Наташа обладала физической силой и завидной выносливостью, ее отец, Юрий Чмырев, как я говорила, тренер по физподготовке, правильно и хорошо ее подготовил. И техническое оснащение у нее было богатое, Севостьянова сумела собрать все лучшее из практики ведущих теннисистов, - это не недостаток, а замечательное качество тренера. Так что Наташе было чем играть, тем более что и характер у нее был спортивный. Но психически она всегда находилась на грани срыва. Были матчи, когда она убегала с корта в раздевалку, - в то время такие поступки еще не наказывались, можно было поднять руку и покинуть на короткое время корт. Иногда она пользовалась этим правилом в течение одной игры неоднократно, причем каждый раз после короткого отсутствия играла феноменально, в этом тоже есть определенная психологическая загадка. Может быть, неустойчивой психика Наташи была от рождения, может быть, изменения произошли в процессе роста этого я не знаю. Но то что проглядели, упустили талантливую теннисистку (ведь она играла на первую десятку мира), в этом я убеждена.
После ухода Нины Сергеевны из "Динамо" там начинает работать тренером Аня Дмитриева. Но как только Севостьянова почувствовала, что авторитет Дмитриевой может повлиять на ее власть и карьеру, она тут же создает ситуацию, при которой Аня вынуждена уйти. Дмитриева становится комментатором Центрального телевидения, за что в немалой степени должна быть благодарна Севостьяновой. Какое-то время выделялись в "Динамо" сестры Юля и Алла Сальниковы, но ушли из спорта и они, кончилось представление "Динамо" в сборной, исчезли динамовские традиции, которые десятилетиями создавались Ниной Сергеевной Тепляковой.
Для Тепляковой самым главным в жизни были не карьера, не власть, не влияние, а ученик и все, что связано с ним. Отношения с другими людьми рассматривались ею с точки зрения того, как те воспринимают ее учеников. Она боролась за нас, стараясь от всего нас оберегать. Чуть ли не каждый тренер в те годы, закончив Институт физкультуры, шел к Нине Сергеевне за советом и помощью, чтобы разобраться в своей новой профессии. Нина Сергеевна обстоятельно рассказывала, что нужно сделать на первом году обучения, что на втором, что на первых уроках, что на сотых, где успокоить, где подстегнуть. Рассказывала, так как не написала ни одного учебника, ни одного методического пособия. Все, что знала Теплякова, было записано и выпущено другими. Нина Сергеевна не обижалась. Она говорила: "Я без образования, мне неприлично иметь учебники". Но она любила, когда к ней приходили за советами.
Став тренером, я обсуждала с Ниной Сергеевной каждый вставший передо мной вопрос, хотя всегда имела свою точку зрения. Общение с выдающимися теннисистками и их тренерами, совместные наши тренировки не прошли для меня даром, и какую-то, пусть небольшую частичку уверенности они мне дали на первых порах. Рано или поздно, но наступил момент, когда я вынуждена была сказать Нине Сергеевне, что из пяти ее учениц трое не поедут на сбор первой команды страны, а тем более на международный турнир.