Я никогда в жизни не курила. Ни разу в моей жизни не было случая, заставившего бы меня взять сигарету. Аня курила всегда, даже в годы активных занятий спортом. "Оля, пойдем курнем!" Призыв означал, что она будет курить, я - сидеть рядом, потому что в эти минуты Аня любила поговорить, а я внимательно ее слушать.

Первые шаги на Уимблдоне мне ставила Дмитриева. Она рассказывала мне о лучших теннисистах, учила правильно смотреть теннис. Она говорила мне: "Когда ты смотришь какой-либо матч, ты должна смотреть не только на красоту игры как специалист, ты должна смотреть на технику, постановку ударов, выяснять, чем различаются школы, как это можно использовать, и уж потом наслаждаться остроумными комбинациями, но все, все оставлять в памяти". Спустя годы я с благодарностью вспоминала эти уроки, которые помогали мне в свое время как игроку, а потом уже и как тренеру.

Мне было интересно с Аней, и я ей всегда немного завидовала. Когда Аня говорила о новых стихах, о которых я, как и все, слышала, но не читала, я отбивалась приблизительно так: "Конечно, Евтушенко запросто приходит к тебе домой и читает свои стихи, а мне его книжку еще достать надо". Круг друзей Ани всегда был необыкновенно широк и интересен. Ее отец - известный театральный художник, мама - замечательная актриса, отчим, после смерти отца, композитор Кирилл Молчанов. Аня выросла в артистической среде и дышала в ней легко и просто. Со знаменитой балериной Екатериной Максимовой она писала вместе диктанты. Аня рассказывала о своих друзьях детства, ставших международными знаменитостями, с такой простотой, что невольно становилось завидно. Я встречала в своей жизни много детей знаменитых родителей, но в отличие от них Аня никогда этим не кичилась. Более того, она относилась к своей, как казалось мне, необычной жизни как к вполне рядовой, стремясь в ней выразить себя, доказать свое "я". Аня сумела дважды это сделать: и в спорте, и после спорта.

Я сталкивалась и с таким отношением к себе, когда мне указывали, иногда и не очень деликатно, что я из рабочей семьи, следовательно, мы стоим на разных ступенях общественной иерархии. Я обычно жалею таких людей. Они, как правило, занимают в жизни не свое место. У Ани даже приблизительно ничего подобного в характере не водилось. Конечно, сыграли свою роль и воспитание, и глубина ее души, и ее ум.

Я уже говорила об Аниной черте приходить на помощь в решающий момент. Я не собиралась после рождения ребенка оставлять спорт, решила, что буду восстанавливать форму и какое-то время еще поиграю. Когда кто-то из спортсменок делает подобное, я восторгаюсь, преодолеть этот порог совсем не просто.

Самое страшное, что после рождения ребенка ты вдруг видишь, что никому не нужна. Я не говорю о родственниках и близких. Ты не нужна тем, кто играл с тобой в одной команде, с кем делила радость побед и горе поражений, и тренер забывает твой номер телефона. Ты уже в спорте не существуешь, ты все должна доказывать заново. Ситуация невероятно тяжелая, тем более что ты полностью обезоружена отсутствием формы. Аня прошла этот путь дважды и успокаивала меня, обещая поддержку. Со дня рождения Кати она звонила мне каждый вечер и рассказывала, что и как надо делать с ребенком. Теребила Аня меня не случайно, потому что я вернулась из роддома с такими мыслями: "Ну все, я родила, а остальное меня не касается". Но вскоре поняла, что Витя боится даже дышать в сторону ребенка, мама за тридцать лет опыт растеряла, и получилось, что все заботы лежат на мне, деваться некуда. Мама потом мне говорила, что я носилась по квартире с таким суровым лицом, что она боялась подойти не только к ребенку, но и ко мне. К тому же мама заболела, тяжело и надолго, через несколько дней после того, как я вернулась из роддома. Каким-то образом Аня почувствовала, что творится у нас дома.

Аня звонила и спрашивала, как у Катеньки животик, как она спала, плакала ли? Обычные жизненные заботы, обычные слова, но они успокаивали. Она находила на них время, а у кого-то не нашлось.

Когда Кате исполнилось три месяца, Аня сказала: "Все, ты должна восстанавливаться". Да и я понимала, наступил предел, еще чуть-чуть, и мне уже прежнюю форму не вернуть. Но каким образом попасть на площадку? Я же кормила Катю. И тогда Аня обсудила с моей мамой вопрос о выделении времени для моих тренировок. Кстати, мама с того времени полностью попала под Анино влияние. Позже, когда у меня случались сложности во взаимоотношениях с мамой, - ей казалось, что теннис я люблю больше, чем дочь, - их урегулировала Аня. Она объясняла маме нашу цель, не забывая отметить, как далеко мы еще от нее находимся. Аня говорила маме: "Знаете, Анна Илларионовна, если Оля сейчас не начнет играть в теннис, ей будет потом очень трудно, а может быть, вообще про спорт надо будет забыть". Мама гнула свое: "Как же Катя, ведь ее надо кормить?" - "Не волнуйтесь, я буду привозить Олю точно к кормлению". Аня приезжала на своей машине, я заканчивала утреннее кормление дочки, одевала тренировочный костюм, и мы ехали на ЦСКА, где она выводила меня на корт. Я играла максимум полчаса, еле-еле перебивала мяч, принимала душ и приезжала к следующему кормлению. Аня уже не выступала, и свое подвижничество объясняла желанием похудеть. Вроде бы она и не занималась мною специально. Но я знала, что свое время тратила она ради меня. Похудеть она могла совершенно спокойно, играя с кем-нибудь другим, кто бы еще и сам возил ее на тренировки.

Летом 1978 года в Аргентине проходил чемпионат мира по футболу. И хотя не могу сказать, что я страстная болельщица, но сидела у телевизора, получая удовольствие от артистичной игры бразильцев. Как грациозно, как красиво они бегут! Я глядела и думала: "Боже мой, как легко они двигаются. Неужели и ко мне вернется прежняя легкость". И тут же начала рядом с Катиной кроваткой делать разминку для пресса, чтобы поскорей ощутить радость того состояния, когда мышцы полностью тебе подчиняются, когда можешь доставать любые мячи.

Когда дело дошло до серьезных тренировок, Вите пришлось взять отпуск. Но с началом интенсивных занятий Катя сразу отказалась от моего молока. Точнее, после первой же серьезной тренировки она отвернулась от материнской груди.

Катя родилась 25 мая, а в декабре в Австралии должен был начаться Кубок мира, командное первенство мира среди женщин. Я спросила у старшего тренера сборной - тогда им был Шамиль Тарпищев, - буду ли я играть за команду? Если меня не собираются брать, я и торопиться не стану с возвращением формы. Шамиль сказал, что сборная на меня рассчитывает. Я немного удивилась, но в то же время мне было приятно услышать, что он в меня еще верит. В конце концов, я оказалась в Австралии, причем первым номером, поскольку мой авторитет в мире держался по-прежнему высоко. В то время правила были другие, и моя классификация, несмотря на перерыв, осталась прежней.

Эстафету у Ани приняли Кирилл Владимирович Молчанов и Володя Васильев, они оба регулярно ходили играть в теннис на ЦСКА. Стоял октябрь. Конец сезона, все игроки разъехались на отдых, теннисная жизнь начиналась с середины ноября. Утреннее время, когда нет занятий с детьми, самое свободное, поэтому директора и солиста Большого театра пускали на крытый корт ЦСКА. И Кирилл Владимирович и Володя, конечно, знали, что я только что родила, но они не понимали, как мне трудно играть.

Пропущен был всего лишь год. Год я не играла. Как только после первенства СССР 1977 года я вернулась в Москву и мне сказали, что я беременна, врачи сразу запретили мне играть. Сейчас, по-моему, советуют активно двигаться, буквально до последнего дня перед родами. Я считалась, как говорят, старороженицей, и меня берегли. Я очень хотела иметь ребенка и поэтому внимательно прислушивалась к любому совету врача. Приходила на тренировки, помогала молодым. Должна сказать, что дни беременности были самыми спокойными и счастливыми днями в моей жизни. Я чувствовала себя прекрасно, я наконец была хозяйкой в доме, готовила обеды мужу (ему такая жизнь тоже нравилась), ходила в музей, в театр... в Москве гастролировал балет Бежара, я с мужем пересмотрела все его постановки. На первом спектакле Витя очень нервничал, на втором уже немного успокоился, а после третьего ему даже стало нравиться ходить на балет. Я посещала все выставки, помня о примете, что в моем положении надо смотреть только на красивое. Я твердо следовала этому правилу.