Все чаще Вениамин Александрович подолгу сидел в кресле после трапезы, не в силах двигаться или работать. В такие минуты он принимался рассуждать на разные темы, и дочь поначалу поддерживала беседу, до тех пор, пока не обнаружила, что отец часто говорит об одном и том же. Его мысль точно ходила по кругу. Порой становилось трудно понять, о чем он толкует. Вера удивлялась, но не смела указывать Извекову на эти странности в рассуждениях... Ведь не может же великий писатель, властелин умов и покоритель сердец быть при ближайшем рассмотрении стареющим недалеким пьяницей, снедаемым честолюбием и гордыней? Алкогольные возлияния теперь уже не являлись секретом, тем не менее оба старательно делали вид, что порок остается в тайне. Вера не знала, как противостоять злу. Однажды она попыталась робко намекнуть отцу на то, что тот губит свое здоровье и топит талант. Последовавшая гневная отповедь, полная желчи, обидных и грубых слов, принудила девушку незамедлительно капитулировать и больше никогда не касаться запретной темы. Себе дороже!

Вениамин Александрович требовал, чтобы Вера была рядом в любой момент дня и ночи. Он стал бояться умереть во сне, и ей надобно было заходить в нему по несколько раз и ночью, и днем, когда он изволил почивать. Прислушиваться к дыханию, поправлять подушки и одеяла. Если она собиралась на прогулку или по магазинам, Вениамин Александрович с таким унылым видом мелочно напутствовал ее, что чаще всего она в итоге оставалась дома. Если ей все же удавалось уйти, то непременно надо было вернуться вовремя, доложить о встреченных знакомых, о всяческих виденных деталях и мелочах. Невольно Вера стала вспоминать мачеху.

Порой ей казалось, что она готова так же, как Ольга, исчезнуть из родного дома, бежать, бросить Вениамина Александровича наедине с его творчеством, героями и героинями. Пусть они терпят его ужасный характер! Извеков подозревал, что в голове дочери могут рождаться подобные планы.

– Знаю, знаю, хочешь оставить старого отца в одиночестве, бросить меня на произвол судьбы!

– Вы напраслину на меня наводите! Куда мне бежать от вас! Что я без вас!

– Вот-вот! Ты правильно мыслишь! Не забывай, чья ты дочь! – выговаривал Вере отец. – Тебе выпала великая роль прожить жизнь рядом с гением! А это ох как несладко! Я знаю, – он мягко улыбнулся, и голос его стал нежным, – тебе со мной очень нелегко. Но что поделаешь, это естественная плата за редкую судьбу. Вот ты потом будешь писать мемуары о своем знаменитом отце, тебе достанутся мои посмертные издания и моя слава...

Вера вздохнула, ей неприятен был разговор. Но отец не понял ее вздоха.

– О чем ты грустишь? Ты бы желала выйти за какого-нибудь ничтожного человечка, родить ему детей и влачить унылое существование, заедаемое бытом?

Вера вспомнила, что нынче с утра выговаривала кухарке, потом долго и безуспешно пыталась привести в порядок тетрадь домашних расходов, потом бранилась с дворником из-за купленных накануне сырых дров, а еще...

– Но чем же наша нынешняя жизнь веселее, осмысленней жизни иных обывателей? – неуверенно спросила она.

– А тем, что даже в простых житейских вещах существование творческих людей наполнено иным смыслом, светом божественного огня! – Извеков зарумянился от пафосной речи.

Вера пожала плечами. Какая разница, обед, дрова, прислуга, провизия у них в доме или у каких-нибудь мещан Пупкиных?

– Так, значит, ты страдаешь о замужестве? – изрек Вениамин Александрович с видом врача, поставившего окончательный диагноз пациенту. – Но ты не понимаешь, Вера, что все эти олухи, которые вьются вокруг, они не для тебя! Ты как редкий бриллиант! Ты не можешь пойти за кого попало!

Вера слушала отца и не смогла стерпеть, Извеков наступил на ее больную мозоль.

– Где эти мифические толпы женихов? Вокруг давно и нет никого! Мы нигде не бываем, никого не принимаем, а если кто и появляется, то вы так нелюбезны, что исчезает тотчас же! Откуда же взяться кандидату в мужья? Может, из книжки вашей выскочит подходящий жених?

Вера готова была разрыдаться.

– Ну вот еще, полно! – Вениамин Александрович растерялся.

Он и не подозревал, что Вера так болезненно переживает свое девичество.

– Может, тебе приглянулся кто, скажи мне, а то я на старости лет стал совсем слеп, сижу как крот в своем кабинете-норе и не понимаю, что с моей бедной девочкой происходит.

Отец и дочь обнялись. Вера успокоилась и, вытирая нос платком, пробормотала:

– Несмотря ни на что – господин Пепелищев...

Извеков резко отодвинулся.

– Да ты с ума сошла! И это после всего, что было! Впрочем, женщины отходчивы, они многое прощают, но я не прощу ему ни твоего унижения, ни его флирта с Ольгой! Ко всему прочему, я слишком хорошо его знаю. – Он на секунду замолчал и закончил: – Вместе грешили.

Вера поникла головой. Эта последняя откровенность была для нее всего дороже. Семейный позор, история с Бархатовой, смерть Кирилла, бегство мачехи – за все винился Вениамин Александрович. Помолчали. Беседа увяла. Извеков начал раздражаться, его нестерпимо тянуло в кабинет.

– Не печалься, детка! Нынче пойдем в театр, поедем гулять, словом, все, что хочешь! А ведь мне, однако, надобно снестись с Коротковым! Работа не ждет!

Писатель поспешил в свой кабинет. Вера слышала, как щелкнул замок. Она не видела, но зримо представляла себе, как он чуть ли не бегом направляется к заветному шкафчику, торопливо плещет в стакан и делает несколько больших глотков. Потом садится за стол и замирает над рукописью.

К обещанию грядущих развлечений она отнеслась скептически. Обещания не раз бывали, но редко выполнялись. Всегда, когда они выходили в свет, Вера испытывала подъем. Это и были те мгновения, ради которых она терпела домашнюю рутину и капризы отца. Только тогда она наслаждалась жизнью, когда, стоя среди восторженных почитателей таланта Извекова, друзей и недругов, тайных и явных, она купалась в лучах его известности, его шарма и неотразимости.

Вере говорили, что она стала очень похожа на мать, что удивительным образом сочетает в себе два гениальных начала. Вера теперь была вхожа в круг знакомств отца, с ней вели беседы на равных товарищи по литературному цеху, издатели и журналисты. К сожалению, подобные минуты стали совсем редки. Извеков быстро покидал собрания, и со временем Вера поняла, он боится напиться и публично потерять лицо.

Она гордилась тем, что он привлекает ее к своей работе, она ездила по его поручениям, переписывала рукописи, делилась мыслями о сюжетах. Но в последнее время все чаще ей приходилось сталкиваться с неприятными моментами. Когда она приходила в редакцию с рукописями, а чаще с пустыми руками и просьбой об отсрочке, она встречала сначала холодное недоумение, потом явное недовольство, а теперь и пренебрежительные высказывания об исчерпанных возможностях литературного таланта ее отца. Не стесняясь ее присутствия, все чаще вслух говорили, что Извеков уже не тот, исписался, поскучнел, словом, вышел в тираж.

Вера возвращалась домой, трясясь от возмущения и гнева. Как могут они, жалкие и убогие кабинетные крысы, выносить приговор творческому человеку! Она пыталась скрывать от Вениамина Александровича неприятные подробности, но он обладал удивительной способностью словно клещами вытаскивать из нее каждое слово, сказанное о его персоне. Напитавшись злыми известиями, он мрачнел и еще больше раздражался, уходил в кабинет и предавался выпивке. Вере оставалось только терпеть и ждать просветления.