— Какие?

— Неподступные. Да и другие дедки не хуже их. Липован за стол не сядет не перекрестившись, стакан воды в киоске не выпьет, мимо церкви не пройдет… Да что там «мимо» — купола издаля увидит, и сама рука тянется ко лбу…

— А ты-то рад, что закрыли?

— Мне все равно: что была, что нет… Бог мне не мешает. Правда бабушка стала как больная, все охает и ахает по Рождественской, отца Василия жалеет. Любили его все, а епархия отправила его в соседний городишко Плавск. А этот, который остался, хочет его со свету сжить…

— Что ты говоришь! — воскликнул Лев и ударил себя по коленям. — Не думал, что такие страсти могут кипеть в вашем городке! И главное, среди кого — среди самих служителей культа… — И, сказав это, он вдруг так громко засмеялся, что Аркадий зашевелился и перестал посвистывать.

Он полудремал: одна рука его сгоняла надоедливую муху, что садилась то на плечо, то на грудь, безмускульную и рыхловатую, поросшую золотистыми волосками.

— А вы думали! — сказал Аверя, польщенный, что его слушают с таким интересом. — Батюшка из Никольской, отец Игнатий, вообще хотел отделаться от нашего, от отца Василия, писал на него, что он венчает дальних родственников, а это по церковному закону не положено, что… Ну и много там всякого.

— И сняли его?

— Нет. Народ отстоял. Стал отец Василий служить в Плавске, а к нам приезжать на службу только по воскресеньям.

— А служат оба в одной и той же церкви?

— Ну да.

— Ой и смех! Аркадий, да проснись же ты, соня! — Лев зажал ему пальцами нос; Аркадий замотал головой и открыл глаза. — Здесь такое рассказывают, а ты дрыхнешь!

Аркадий сел и стал тереть заплывшие со сна глаза.

— Скажи, — спросил Лев, — а почему закрыли именно Рождественскую?

Аверя напрягся, по лбу побежали морщины. Ах, как хотелось ответить и на этот вопрос!

— В точности сказать не могу, но думаю, потому, что Николай-угодник является покровителем всех моряков. Ну, а всякий рыбак — моряк, вот он и помогает нашим рыбачкам. Потому и оставили Никольскую.

У двери раздался женский голос:

— Можно? — И тотчас всунулось полненькое личико с челочкой на лбу — Вера. — Ого, у вас гости… Пошли, ребята, поедим в чайной, спиртовка что-то забарахлила.

— Я не против, — сказал Лев. — А вы знаете, куда мы завтра отправляемся? Не отгадаете. Не буду мучить. На рыбалку. Аверьян зовет. Вот дунайскую юшку отпробуем!

— Прекрасно! — Вера принялась рассматривать ногти. — Как быстро лак слезает…

— Ну забирай ласты и прочее, — сказал Лев, — только смотри потуже на ногах затягивай, а то потеряешь в реке.

— Будьте спокойны.

Туристы стали готовиться, а Аверя, сам не зная почему, все не уходил. Он стоял между двух палаток — ярко-красной и зеленоватой — со снаряжением для подводного плавания, завернутым в оберточную бумагу, стоял и чего-то ждал. А когда все пошли в город, пошел за ними и он.

Они были хорошо и модно одеты: у девушек — открытые цветастые платья, у парней — легкие светлые рубахи навыпуск, узкие брюки и сандалии на босу ногу.

На боку у Льва болтался «Зоркий», у Веры — маленький приемничек; из Москвы передавали последние известия. Аверя шел за приемничком и отчетливо слышал каждое слово.

Чувствовал себя Аверя очень хорошо. Приятно было идти в компании этих ярких, по-столичному одетых туристов, разговорчивых, веселых, которые могут ценить дружбу даже таких мальчишек, как он. Ему очень хотелось оказаться нужным, показать им что-то, предостеречь от чего-то, направить куда-то.

— Поймай-ка Бухарест, — попросил Аркадий, — до него отсюда рукой подать, в Москве не берет.

Вера стала медленно двигать красный диск на передней стенке. Передача наплывала на передачу: четкий мужской голос вдруг разбавлялся грустной музыкой, музыка сменялась свистом и грохотом джаза, а из джаза рождался быстрый, огненно-легкий веселый марш.

— Стоп, — сказал Аркадий, — законсервируй.

Они шли вдоль опустевших полдневных ериков, с распластанными на поверхности лягушками, шли под лязг медных тарелок, под ошалелые стуки барабана и переливы кларнета. Из одной калитки высунулся стриженый малыш и тут же в испуге убрал голову. Бородач, сидевший у кладей на лавочке спиной к дощатому заборчику, поднял на них мутноватые глаза, полные хитрости и лукавства, и провожал их глазами, пока компания не скрылась.

По дороге уточняли подробности завтрашней вылазки.

— Хотите, я возьму еще Алку, — предложил Аверя, но, вспомнив, как она критиковала на пляже его длинные трусы, пожалел.

Спас его Лев:

— Пожалуй, не стоит. Девочка она симпатичная, но, как мне кажется, не ахти как… — Он повертел указательный палец у лба. — Верно?

Аверя не совсем понял, что хотел сказать Лев, но, чтоб не показаться малосообразительным, кивнул:

— Точно… Не ахти.

Шедшие впереди девушки рассмеялись, и Аверя был вне себя от гордости.

— Только Фиму не забудь прихватить.

— Что вы, она такую юшку варит! Я на что уж рыбак, а и то три раза после оближусь.

— Скажи, а отец Василий живет в Шаранове или переехал в Плавск? — спросил вдруг Лев.

Этот вопрос немного удивил Аверю.

Странно, что Лев так интересуется религией. Точно третьим хочет вступить в борьбу двух батюшек за приход в Никольской церкви…

— Здесь… Хотите, покажу его дом?

— А это недалеко?

— Рядом!

— Ребята, я сейчас. — Лев быстро зашагал за Аверей по поперечному проулку.

А сзади раздавались иронические возгласы Аркадия:

— Честное слово, братцы, он с ума сойдет от них: с севера привез — мало, Смоленщину обшарил — мало…

«Чего это ему все мало?» — подумал Аверя, подводя Льва к поповскому дому. Он был такой же, как и все рыбацкие дома, может, более щеголеватый, со свежей белизной стен, с более затейливыми наличниками и новеньким — ни трещинки, ни зазубринки — шифером на крыше…

Возле чайной Аверя спросил у Аркадия:

— Из чего, вы думаете, этот дом?

— Как — из чего? Из камня. — Аркадий окинул взглядом прочный двухэтажный дом с большим и вполне современным обувным магазином внизу: обувь стояла на полках по размерам, и отдельно — мужская, женская и детская. Авере уже покупали полуботинки в мужском отделе.

— А спорим, что нет?

Немало шоколадин и поллитров было проспорено новичками из-за этого дома. Аверя тоже решил огорошить новых знакомых и блеснуть мастерством местных строителей.

— Нет, — сказал он.

— Из чего же тогда? Из дерева?

— Нет.

— Я больше и материала-то не знаю, из чего можно строить… Ага, из железобетонных конструкций.

Аверя покачал головой:

— Из камыша да ила.

Все шло как по-писаному. Лев разбил пари. Спорили на баночку черной икры. Потом в вестибюле перед лестницей вверх, где помещалась чайная, Аверя отломал от беленой стены кусок ила, — и все увидели камышовую стену: желтые стебли были пригнаны плотно, один к одному, — и победоносно улыбнулся.

— Ай-яй-яй! — вскрикнул Лев. — Вот так ил, великий ил… Да здравствует ил — первооснова жизни на земле!

Все четверо громко захохотали; не удержался и Аверя.

— С меня, — сказал Лев и подмигнул Авере, — хорошая будет закуска!

Аверя еще громче засмеялся.

Первым движением его было пойти за ними, он даже сделал несколько шагов по лестнице, но потом решил — неловко: денег у него нет, а смотреть, как они едят, нехорошо. Подумают, набивается на еду.

Аверя вышел наружу в тень, под акацию. Ждать пришлось долго; он присел на тротуар — Центральная улица была асфальтирована. Аверя прислонился спиной к стволу и поглядывал на двери чайной — скоро ли? Кто-то тронул Аверю за кончик уха. Не оборачиваясь, он схватил кого-то, стоящего за спиной, и поймал тонкую руку.

— А, Фимка, — сказал он чуть разочарованно. — Завтра едем рыбалить. Собирайся.

— Не хочу, — ответила Фима.

Аверю словно ударили по голове.

— Что-о? Повтори-ка!

— Не поеду.

И он увидел, что лицо у нее не такое, как всегда, когда она продавала семечки, когда встречала его у ериков. Оно было решительное. Как на Дунайце, когда она прыгала с лодок или плавала. Но не было сейчас той веселости и азарта в ее раскосых, отчаянно прорезанных глазах. Они были холодны и неласковы.