— Не смеши, — сказала Фима.
— И самого Маслова вызывай, начальника, скажи: группа Аверьяна Галкина обнаружила… Ну и все такое…
— Сам…
Аверя вдруг схватил ее за руки и крепко сжал:
— Я тебе приказываю! Приказываю, как заместитель начальника шта…
— Ну сходи, чего тебе стоит? — перебил Аверю Аким. — Он и в самом деле снимает то, что нельзя.
И Фима пошла — пошла не торопясь.
— Бегом! — крикнул Аверя.
Фима пошла побыстрей.
Всю жизнь прожила она на границе, можно сказать у самых пограничных столбов, а никого не задерживала и даже не помогала задерживать. Правда, она много раз бывала на погранзаставе: с отцом, когда его задержали с лодкой за небольшое нарушение режима погранзоны — позже положенного времени возвращался; и когда они всем отрядом ходили сюда на встречу с пограничниками и осматривали их хозяйство: спортгородок, место для заряжания и разряжания оружия, глухую толстую стенку и два пограничных столба, совсем такие же, как на границе, только деревянные, и помещения, где живут служебные собаки…
До заставы было недалеко, с километр, и скоро Фима толкнула калитку у ворот и вошла в огромный, огражденный двор заставы. На вышке под острой крышей расхаживал солдат. Время от времени он смотрел в бинокль в сторону Дуная.
Фима пошла к деревянному дому, на первом этаже которого за стеклянным окошечком всегда — днем и ночью — сидит дежурный.
Он и сейчас сидел там, парень в зеленой фуражке с очень знакомым лицом, хотя имени его Фима не знала.
Она нерешительно постучала в окошко. Ей было неловко — очень уж по сомнительному делу обращалась.
— Чего тебе? — Солдат открыл окошечко.
— К начальнику бы.
— А зачем?
— Надо. Наш отряд ЮДП патрулировал…
— А где же пограничники, которые были с вами?
— Они в другом месте… С теми, кто подальше… А мы у порта…
— Минутку. — Дежурный взял телефонную трубку и отчеканил: — Товарищ майор, докладывает дежурный рядовой Усенко. Здесь школьница требует, чтоб пропустили к вам.
Лицо рядового Усенко было подтянуто и сосредоточенно.
— Есть, товарищ майор, — сказал он молодцевато, положил на рычаг трубку и бросил Фиме: — Беги, третья дверь направо…
Фима пошла по коридору — в нем пахло вымытыми полами, гимнастерками и еще чем-то строго служебным.
Негромко постучала в дверь.
— Войдите!
Раздались быстрые — навстречу ей — шаги.
Вошла. Два стола — один начальника, другой — для совещаний. У стены — железная койка под байковым одеялом. На одной стене — портрет Ленина, на второй — Дзержинского, с пристальным, целящимся взглядом из-под козырька надвинутой на лоб фуражки. На столе начальника — толстая книга с торчащей закладкой («О'Генри», — прочитала на корешке Фима) и телефоны.
А лицо у начальника совсем не строгое, не военное, чуть полноватое, глаза мягкие, синие, добрые и губы не жесткие и вроде бы даже не очень волевые. И вообще — сними с него гимнастерку с погонами, пояс и сапоги, переодень в здешнее — ну рыбак рыбаком…
А говорят, он беспощаден и строг. Многие рыбаки даже недовольны: чуть нарушат погранрежим — штраф или запрещение на какой-то срок выходить на лодке.
— Что стряслось, девочка? — Майор улыбнулся.
И Фима рассказала…
Она так и не успела увидеть, как пограничники забирали нарушителя. Когда Фима вернулась на берег, все было уже сделано и даже ребят там не было.
Часом позже Аверя рассказал ей, как все было. Возбужденный, обрадованный, посверкивая глазами и почесывая кудлатую голову, Аверя стоял у бревна — сидеть он не мог — и говорил:
— Только ты, Фимка, скрылась, мне не по себе: как бы не ушел! Конечно, и мы с Акимом могли бы попробовать задержать, да вдруг у него оружие?! А он ходит себе, ничего не подозревая, и щелкает оборонные объекты. Гад! Мы его выведем на чистую воду! И его дружка надо проверить, и этих, в купальниках, которые на желтых подушечках лежали, их тоже надо…
— Как это его звали? — спросил Селька. — Помнишь, ты с ним…
— Да ничего я с ним… Ругался, и только. Все насмехался, гад, над нашим Шарановом: грязные канавы, вонища и как только вы тут живете, среди комаров и змей? Уходили бы…
— Куда уходили? — резко спросил Аким. — Неужели он так и говорил с тобой? А мне помнится…
— Еще хуже говорил. Все маскировался. То спросит, Румыния ли на той стороне, то начнет уверять, чтоб я ничего плохого не думал, что он не шпион, а очень даже преданный человек… Буду я помнить имя такого? Ничего не помню!
— Дурак он, вот кто! — отрезал Аким. — Настоящие шпионы — они поумней и не будут так открыто фотографировать местность, и никаких объектов здесь нет…
— Тебе завидно, что не ты первый заметил его? Да? Ничего, не бойся, я не жадный. Все мы заметили его по-равному: я, ты и даже Фима…
— Почему — даже? — спросил Аким. — Она что, полчеловека?
— Полтора! — крикнул Аверя и рассмеялся.
Фиме не понравился его смех.
— Пойдем проверим: забрали других или нет? — предложил Аверя.
Ребята ринулись к пляжу, где стояли автомашины и палатки туристов. Палатки и «Москвича» пограничники не тронули.
— Палатки-то на месте, а вот как их содержимое? — улыбнулся Аверя.
— А ты бы хотел, чтоб их всех арестовали? — спросил вдруг Аким.
— Да что ты! Жалел бы их, слезки проливал бы! — передразнил его Аверя.
— Может, они хорошие ребята, а ты…
— Дай бог! — вскричал Аверя.
Его стал злить глупый спор, где все было так ясно. Аверя вообще, насколько помнила Фима, не очень-то любил споры, особенно с таким человеком, как Аким.
— А я б хотел, чтоб они оказались нашими людьми, — сказал Аким, — и это было бы лучше всяких там наград за поимку и…
— Дам в рыло! — вспылил Аверя. — Поговори еще у меня… Я, что ли, за наградами стремлюсь?
— А кто тебя знает. Вон сколько знаком с тобой, а так и не раскусил, что ты за человек… к чему стремишься…
Фима с неприязнью посмотрела на аккуратно зачесанные назад волосы Акима и остроносые туфли фабрики «Буревестник», — он покупал их при ней в обувном магазине за семь рублей. Неплохой вроде парень, а воображает. Ходит в рубахах навыпуск, как приезжие, точит, как червь, книги и уж думает, что можно оскорблять таких ребят, как Аверя.
У Фимы с Акимом всегда были приятельские отношения: с ним и о новых книгах можно поговорить, и о кинофильмах, а сейчас она не сдержалась.
— Не дери, пожалуйста, нос! — крикнула она и отошла за Аверину спину, хотя знала, что Аким с девчонками не дерется. — Он за границу болеет, а не за награду. Сам, наверно, мечтаешь…
«Куда меня понесло! — ужаснулась она. — Ведь все не то говорю!» Даже Авере не понравилось, как она себя вела.
— Прекрати! — Он дернул ее за кофту.
— Тоже мне подпевала! — резанул Аким. — Прячешься за его спину?
Фиме стало жарко и стыдно. Даже пот выступил меж лопаток. Она не нашлась, что ответить. Только крикнула ожесточенно:
— Дурной ты!
Как назло, у пляжа появилась Алка — из девчонок только Фима и Настя Грачева были в отряде.
— Опять Фимка ругается?.. — сказала она. — Грубая, не может без этого… Ну, как ваш улов?
— Одного диверсанта точно и троих под сомнением, — желчно проговорил Аким.
Алка сделала испуганные глаза:
— Мальчики, это правда?
— Это ты вчера им глазки строила, — сказал Аким, — этим туристам?
— Они диверсанты? Это ужасно!
— Заданий от них не получала? — Аким с ухмылкой косился на Аверю.
Алка побледнела, голубенькие глаза ее в черных ресницах замерли, рот приоткрылся.
— Кайся, — проскрипел Аким.
— Дам в морду, — повторил Аверя. — Не трожь ее, она не виновата.
Фима молчала в сторонке и не могла собраться с мыслями и чувствами, нахлынувшими на нее, — так все было сложно и запутанно: ей был неприятен Аким своим отношением к Авере, но с Алкой он вел себя как нужно; с другой стороны, в словах о диверсантах был удар и по Авере. Аверя хороший, но почему он вступается за Алку?