— Маряна, так придешь? — крикнул Саша. — Я немножко поработаю и вернусь…

Взревел мотор. Саша увидел полуоткрытый Марянин рот, но ничего не расслышал и замахал ей рукой. Аверя подошел к Саше, присел на корточки:

— Что будем отрабатывать?

Он хорошо знал всех пограничников Шарановской заставы и, уж конечно, всех служебных собак. Даже по лаю различал.

— Горячий след. — Саша потрепал жесткую гриву Выстрела. — А ты, брат, не промах. Чего учудил!

— А чего? — Аверя наивно заморгал ресницами.

— А того. Знал бы — не взял бы. Не собаку надо посылать по твоему следу, а тебя — по собачьему. Разорвешь. Что зверь. А небось еще в пионерах ходишь. В седьмом ведь.

— В восьмой перешагнул.

— Смотри не причини вреда Выстрелу. Поддавайся. Обеспечь хорошую работу.

— Да уж постараюсь. На клыки, конечно, не полезу. Он ведь у тебя умный.

— Его бы мозги тебе — ничего был бы парнишка. Уважение бы имел. А ему бы твои — все наряды с границы можно бы снять: ни один нарушитель не перешел бы.

— Точно, — согласился Аверя и вдруг во все горло дурашливо завопил: — «Эх, девчонка дорогая! Дорогая ты моя!»

— Ну-ну, ты… Свихнулся?.. Да, чтоб не забыть: скоро ваш отряд идет в патрулирование.

Машина пронеслась по Центральной улице у домов и магазинчиков, обнесенного забором гаража, вылетела на открытое ветру и солнцу шоссе и остановилась против лесничества — домика, белевшего за молодыми посадками.

Саша сделал дугообразный жест, и пес выпрыгнул из кузова.

— Ох, леший, сапоги-то и забыли! — ударил себя по лбу Саша, глянув на Аверины туфли. — Василь, придется тебе пожертвовать.

Шофер вылез из кабины и сплюнул.

— А чем его плохи? Каши еще не просят.

— А если Выстрел цапнет чуть повыше? Давай разувайся. Конечно, если не хочешь сорвать учебную задачу…

— Ох и хитры вы, инструктора! От собак, что ли, научились?

Шофер стащил кирзовый сапог и стал разматывать портянку. Авере сапог был великоват, но не слишком, потому что шофер был не из великанов, а Аверя не из недомерков. Старательно обувшись, чтоб ни складочки, ни морщинки не легло под ступню, облекся в толстый и длинный старый армейский плащ, который не позабыл взять Саша.

— Значит, так. Пройдешь километра два куда хочешь, в любую сторону, — ни я, ни Выстрел смотреть не будем; на половине дороги выбросишь из кармана платок… Есть он у тебя?

— Дома позабыл…

— А что-нибудь другое есть? Я свое передать не могу: запах должен быть твой.

Аверя нащупал в кармане перочинный ножичек — жалко; яблочко-зеленуху постыдился вынуть; леску, намотанную на фанерку, тоже жалко; пачку «Севера» с тремя мятыми папиросками — побоялся: Сашка хоть и свой парень и лет ему не больше двадцати, да эти пограничники себе на уме, всегда что-то скрывают. Еще расскажет Дмитрию Алексеевичу, директору…

Пришлось вынуть дощечку с леской.

— Сгодится?

— А крючок есть?

— Какая же леска без крючка? — обиделся Аверя, считавший себя потомственным рыбаком. — Это у вас, у степняков, леска может быть без крючка, а мы…

— Отставить треп. Откусывай крючок и прячь. Ну, давай, давай. Так-то безвредней будет Выстрелу. Бросишь, значит, леску…

— Не найдет — купишь новую.

— Жадина! Моя собачка работает как часы. Убедишься. А платок носи при себе, если культурный человек, личная гигиена требует… Ну, пошел.

В плаще было жарко, прошибал пот, длинные полы мешали идти. Аверя добрел до кустарника, присел, оглянулся: ни Саша, ни Выстрел не подглядывали за ним — они стояли за кабиной. Однако, задетый тоном инструктора, Аверя решил проучить его.

Местность была пересеченная, с мелкими озерцами, с частым березняком. Местами рос кустарник такой густоты, что в нем можно было спрятаться и от целой своры Выстрелов. В Аверину школу, где был организован отряд ЮДП — юных друзей пограничников, — не раз приходили инструкторы с собаками и рассказывали об их нравах, еде, работе, и ребята помогали тренировать собак: прокладывали следы для поиска или выстраивались в шеренгу и каждый клал что-нибудь из кармана в одну кучу; приходила собака и по запаху любого предмета безошибочно находила владельца…

Сапоги вязли в песке, плащ душил зноем, и скоро Аверя взмок. Но он был очень сильный и шел быстро. Шел зигзагами, петлял, долго кружился возле кривой сосны, перелезал с деревца на деревцо, чтобы не оставлять на песке следа; в двух местах отважно перешел озерца — сапоги-то не свои, не жалко! — потом вынул леску. Сердце его прямо-таки стиснулось, когда он, прощаясь с леской — не одну сотню сомят выловил ею в порту! — положил ее на песчаном бугорке под сквозистой березкой: уж здесь-то ее Выстрел обязан был найти!

«Черт с ней, пусть пропадает! — вдруг решился Аверя, засовывая леску под обнажившиеся корни небольшой елки. — Зато нос им утру!»

Совсем выбившись из сил, он уполз в кусты и, весь скрючившись и завернувшись с головой в плащ, стал ждать. Минут пять напряженно прислушивался — не раздастся ли лай? — и повторял наизусть слова инструктора, как надо вести себя, когда приблизится собака. От напряжения Аверя устал. Задумался. Вспомнил Фиму. Все еще торчит возле «Буфета» с семечками или уже домой умотала?

Грозный лай вбил его душу в пятки.

Страх бился в нем секунду-другую. И вошел он в Аверю не потому, что он был трусом, а потому, что забылся на мгновенье. А еще оттого, что слишком уж быстро раздался этот остервенелый лай.

Мужской голос — он совсем не был похож на Сашин — что-то крикнул. И хотя Аверя знал: все, что от него требуется, — это лежать, он вскочил, закричал, замахал руками, и на него навалилось что-то огромное, тяжелое и сшибло с ног. Он забил ногами и руками и услышал сухой треск — словно небо треснуло от грома.

И тут же услышал голос:

— Фу, фу!

И команду для себя:

— Руки вверх!

Аверя вскинул руки: людей с поднятыми руками служебные собаки не трогают.

Выстрел замолк, и Саша убавил поводок. Из страшной собачьей пасти ниточками тянулась слюна. Черная, жесткая, как у дикого кабана, шерсть торчком стояла на загривке. Выстрел был крепколап, мускулист и тверд в груди.

Саша что-то сунул ему в пасть, и Выстрел, как самая заурядная дворняга, заработал хвостом и захрустел.

— Отлично. — Саша вытер рукавом гимнастерки щеки.

У Авери, мокрого и ослабевшего, сразу отлегло внутри.

— А чего там, конечно, отлично, — сказал он, сбрасывая плащ.

Выпрямился. Отдышался. И вдруг почувствовал холодок на правой ноге. Глянул на ногу, и сердце екнуло: вся правая штанина, вместе с трусами, сверху донизу была порвана. В чудовищной прорехе виднелось незагоревшее тело.

— Не по инструкции вел себя — потому, — заметил Саша, поглаживая Выстрела.

— У-у, зараза! — шикнул Аверя. — Чтоб тебе…

— Бежать не надо было: сапог бы съехал, ну и цапнул бы… Инструкции — они недаром пишутся. А он тебя ничего — чистая работа.

Они пошли сквозь кустарник к машине.

— Как же я теперь домой явлюсь? Через весь город идти-то.

— Не огорчайся, доставим… А вот тебе леска — целехонька, только в одном месте фанерку прокусил.

Аверя, не ощутив радости, сунул в карман леску.

У машины Саша снова сделал резкий полукруглый жест, показывая Выстрелу на кузов; пес упруго подскочил, сжался, разжался в воздухе и очутился в кузове.

Английских булавок у пограничников не оказалось, и Аверя удрученно смотрел на пробегавшие дома Центральной улицы, придерживая разлетавшиеся сзади края штанины.

С ненавистью поглядывал на Выстрела, на его умные карие глаза, на мокрый, вздрагивающий нос и повторял про себя:

«Ух, я бы тебе… Еще улыбаешься… Я бы…»

Саша предложил Авере доехать до заставы и там отремонтироваться, но Аверя наотрез отказался: не вынес бы он смеха пограничников.

— Так как же ты?

— Как-нибудь.

Чтоб ближе было до дому, машина доставила Аверю до начала ериков — длинных нешироких каналов, которые прорезали почти все Шараново и являлись как бы его улицами. По такой улице можно было проехать на лодке или пройти у края по кладям — доскам, постланным на столбики.