* .до капитолийского холма и Ватикана - в последние годы жизни Микеланджело активно работал как архитектор; помимо работ в соборе св. Петра, завершил строительство дворца Фарнезе, создавал архитектурный ансамбль на Капитолийском холме, переоборудовал Термы Диоклетиана, работал над другими проектами, в том числе над библиотекой Лауренциана (Флоренция).
* * *
Вазари преподнес мне в дар свой труд, в котором даны жизнеописания крупнейших итальянских художников прошлых столетий и живших в нынешнем веке. В конце монументального произведения говорится о последнем оставшемся в живых мастере - Микеланджело Буонарроти. Хотя биограф заявляет, что родился он "под фатальной счастливой звездой", я придерживаюсь иного мнения, ибо вряд ли кому выпадала столь тяжкая доля, которая терзала и преследовала меня всю жизнь (чтобы опровергнуть Вазари, мне пришлось бы затеять длинный разговор, от которого, однако, воздержусь, поскольку "счастье" моей жизни довольно подробно освещено в этих заметках).
Страницы, которые Вазари посвятил моему творчеству, проникнуты истинной любовью ко мне, но я был бы автору этого труда еще более признателен, если бы он несколько поумерил свой пыл и богатое воображение.
А между тем объявился еще один биограф, который вознамерился создать труд под названием "Жизнь Микеланджело Буонарроти и прочее". Это Асканио Кондиви *, который, как я полагаю, получил лично от папы Юлия III задание докучать мне вопросами и записывать мои ответы.
Хотелось бы, чтобы и в искусстве Асканио показал ту же прыть, которую он проявляет, напоминая мне о делах давно прошедших дней, дабы разбередить мне душу и вызвать на разговор. Надо признать, что он осведомлен о многих событиях моей прежней жизни и его можно послушать не без интереса. Он брался за писание картин, ваял статуи, работал над архитектурными проектами, сочинял мадригалы, изучал литературу и, как говорится, всему обучен понемногу. Но до сих пор ему не удалось показать мне ничего стоящего и законченного. Единственное, в чем он мастак, - это рассказывать занимательные истории. А время бежит, и мы уже переступили границу полувека.
* * *
Приближающаяся смерть заставляет меня подумать о дальнейшей судьбе моего слуги Урбино *, который живет у меня более двадцати лет. Хочу оставить ему одно из своих поместий и некоторую сумму денег. На днях спросил его:
* Асканио Кондиви (ок. 1525-1574) - художник, скульптор, литератор, автор "Жизни Микеланджело" (1553).
* ...моего слуги Урбино - Франческо Амадори, прозванный Урбино, ученик и слуга Микеланджело, работал вместе с мастером 26 лет и умер в 1555 году.
- Когда помру, что станешь делать?
- Пойду служить другому, - ответил он с готовностью.
В одном из своих писем герцог Козимо изъявляет желание назначить меня сенатором, дабы я мог жить во Флоренции. Это предложение настолько далеко от моих подлинных интересов, что считаю излишним распространяться о нем. Скажу лишь, что оно меня немало позабавило. Да будет известно Козимо, что, даже если бы я захотел вернуться в родной город, мне не позволили бы осуществить это дела по строительству собора св. Петра. Вопрос этот решен раз и навсегда, и меня не заставят от него отступиться ни мольбы князей, ни любые другие причины. Прошу лишь об одном - чтобы меня не отвлекали пустяками от дел.
На днях меня вновь навестил племянник Леонардо. Теперь он одевается таким франтом, словно отец оставил ему баснословное состояние. Посмотреть, как он появляется на людях, - ну прямо прирожденный аристократ. Но я его не корю. Племянник должен с достоинством носить имя Буонарроти, особенно теперь, когда он собирается породниться со знатным флорентийским семейством Ридольфи.
Уже решено, что Леонардо берет себе в жены из дома Ридольфи юную Кассандру, которая была мне расписана как "добрая, смышленая и скромная". Об этом пишет и мой брат Сиджисмондо. Выбор моего племянника удачен и разумен, и я наконец могу быть спокоен. Решил отметить эту помолвку двумя подарками: тысячу пятьсот золотых дукатов Леонардо и жемчужное ожерелье Кассандре.
На прошлой недели папа принял в своем рабочем кабинете моего племянника и подарил ему медаль с собственным изображением. По такому случаю мне пришлось сопровождать Леонардо к папе Юлию III.
К моей превеликой радости, благополучно разрешился и другой вопрос, мучивший меня столько лет. Мой племянник введет свою будущую жену Кассандру в новый дом * трех этажей на улице Гибеллина. Дом красив, просторен, удобен, и в нем даже оборудована потайная лестница. А Гибеллина - одна из центральных, самых широких и современных улиц Флоренции.
* ...в новый дом - дом на улице Гибеллина № 70 был приобретен для племянника Леонардо ди Буонаррото Симони (1519-1599). В 1858 году дом был подарен Флоренции последним представителем рода, Козимо Буонарроти. Теперь здесь размещен музей "Дом Буонарроти".
* * *
В последнее время мне не раз приходила мысль пополнить эти записки некоторыми сведениями о первых годах моей жизни. Однако в силу разных причин все никак не мог собраться. Ныне чувствую, что настала пора взяться за перо и осуществить свое намерение.
Многие биографы, включая Паоло Джовио, сделали из моего детства целую легенду. С первых же страниц этих сочинений я предстаю этаким избранником, чуть ли не богом ниспосланным... А посему весьма полезно привести некоторые сведения о моем детстве, дабы, не мудрствуя лукаво, поведать правду и развеять всякие небылицы. И да помогут мне в этом память и некоторые бумаги, которые мне удалось найти в отцовском архиве в 1534 году, когда я покидал Флоренцию.
В одной из таких бумаг, собственноручно написанных моим отцом, а посему любовно хранимых мной как дорогие сердцу реликвии, говорится: "Пишу, что сегодня утром, в понедельник 6 марта 1475 года, у меня родился сын, коему дал имя Микеланджело. Родился он в Капрезе, где я состою подеста" *.
Когда мои родители обосновались во Флоренции, меня поручили заботам кормилицы и моей бабки Лессандры, жившей неподалеку, в Сеттиньяно. В ту пору здесь еще было немало карьеров добротного мрамора и каменотесы были в почете. Единственным моим тогдашним развлечением было любование горами вокруг Сеттиньяно, и первые годы детства прошли однообразно и спокойно.
Но настал день, когда отец решил, что пора меня обучать грамоте, дабы со временем из меня вышел судья или нотариус. И в этом отец не был оригинален, ибо такова была давняя традиция в нашем роду. Сам он был нотариусом. Не смея прекословить родительской воле, я расстался с горами в Сеттиньяно и начал посещать флорентийскую школу грамматика Франческо да Урбино.
Вопреки тому что рассказывают мои биографы, учился я прилежно и с охотой. Интерес к учебе и учителю я утратил, когда, овладев азами науки, понял, что могу самостоятельно заниматься далее. Мне тогда минуло двенадцать, и уроки стали для меня сущей пыткой. Скучая, я рисовал в школьных тетрадях портреты своих однокашников и самого учителя. А тот, не понимая причины происшедшей во мне перемены, вынужден был частенько отчитывать меня за нерадение и баловство.
Вскоре я начал вытворять несусветное, и учитель взмолился, прося отца поскорее забрать меня из школы. Мой родитель попытался было отговорить его, но тот был непреклонен. С того дня я познал, что такое суровая отцовская рука.
Среди церквей, рассеянных по всей Флоренции, пожалуй, ни одна не приобщила к искусству столько молодых людей в ту далекую пору, как капелла Бранкаччи в Санта Мария дель Кармине *. Я тоже мальчишкой наведывался туда чаще, чем куда-либо. Едва улучив свободную минуту от занятий в школе грамматика Франческо, мчался туда, где познакомился с талантливым юношей Граначчи. Он заинтересовался моими рисунками и показал их художникам из мастерской Гирландайо. Вскоре мои работы попали в руки знакомых отца и других людей, и обо мне заговорили как об очень одаренном ребенке. Вот тогда-то сам Гирландайо решил переговорить с моим отцом и в конце концов убедил его отдать меня в ученье. В ту пору мне было тринадцать лет.