В тесноте, царапая плечами о сухую глину, Митя пролез несколько метров, а потом почувствовал, что может встать. Сзади его серело пятно света, спереди была темнота чернее всякой ночи. Спички были с ним, он зажег одну темнота отодвинулась немного, а дальше была так же непроглядно черна. В эту залежалую темноту, в которой и спичка не хотела разгораться, давно, должно быть, не заглядывал никакой лучик света. Митя пошел осторожно вперед, не жгя понапрасну спички, находя кончиками пальцев и слева и справа от себя камень, а впереди пустоту. Все сильней чувствовался холод. Где-то впереди словно журчала вода по камням - единственный звук в тишине подземелья. Вдруг пусто стало не только впереди, но и с боков. Митя зажег спичку и в трепещущем, слабом свете увидел, что он в пещере. Он пошел по ней, зажигая спички одну за другой. Пещера была похожа на церковь изнутри: своды ее были изукрашены и сияли в свете огня. Потоки прозрачного камня по стенам застыли, переплелись белыми, голубыми, розовыми, янтарными цветами, ветвями, стеблями, виноградными гроздьями, невиданными плодами - вот что видел Митя в этой пещере. Что-то хрустнуло под его голой пяткой. Он посветил. Это была змеиная черепушка. Кость под ногой была теплее камня, будто какая-то жизнь еще тлела в ней. Рядом валялся еще скелетик змеи, обтянутый сохлой кожей, а подальше целая змея, но тоже мертвая. Она была холоднее камня, на котором лежала. Последнюю спичку Митя сжег, когда набрел на что-то твердое, что было холоднее кости, камня и мертвой змеи. Это твердое было круглое и пустое, а при свете спички блестящее, словно только что вымытое, красного цвета. Это был котел, похожий на тот, который Митя видел у цыган, ночевавших однажды у них на дворе. Только цыганский котел был гладкий, а этот с какими-то выдавленными изображениями, которые Митя не успел рассмотреть, спичка погасла.

Митя думал, что будет еще день и солнце, когда он выберется из пещеры, но была уже ночь и звезды. Вода в реке была теплая, Митя полежал на воде, напитываясь ее теплоты. Звезды в небе были необыкновенно близкие к земле, яркие, а некоторые падали на землю тихими молниями.

* * *

Утром, в час, когда солнце еще не подняло мух, в одном из дворов на окраине Старого города готовились заколоть кабана. В Старом городе, надо сказать, и особенно на окраинах его, немало народу жило по-старому, как жили здесь веками: усадьбой, в которой, кроме дома, обязательно хозяйственные постройки, а еще садок, огородик или хотя бы виноградник. Кабан, назначенный в жертву, что-то заскучал в последнее время, перестал есть, и поэтому его решили заколоть, не дожидаясь холодов.

Хотя час был ранний, приглашенный резник явился нетрезв. Удар у него вышел неточным. С визгом, разбудившим весь переулок, кабан вырвался со двора, вскочил в соседский виноградник, опрокинул точило, снес изгородь и побежал, кропя уличную пыль свежей кровью, которой в нем, двухлетке, было несколько ведер. Почему-то побежал кабан не в поля, что начинались сразу за его сараем, не на волю, а в город, в теснину заборов и стен.

- Караул! Спасайте! - кинулась за ним хозяйка, а следом, матюгаясь и махая окровавленным ножом, пьяный резник.

Невесть откуда выпрыгнули Попрыгунчики и тоже завопили:

- Караул!

Их крики услышали те из жителей Нижнего Вала, кто спозаранку спешил на базар. Скоро за кабаном валила целая толпа. Кабан повернул на главную улицу Нижнего Вала, на которой помещалось отделение милиции.

Дежурил в этот час в отделении капитан Шерстобитов. Он услышал в окно крик "Спасайте!" и увидел женщину с лицом, искаженным от ужаса. За женщиной мелькнул в окне мужик с огромным и окровавленным ножом. Терять нельзя было ни секунды, мужик уже догонял женщину. Шерстобитов выскочил на улицу с пистолетом в руке. Тут набежала толпа, закрыла от него мишень и он с криком "Стой! Стреляю!" побежал позади всех.

Даже Пупейко, приучающий себя бегать поутру ради долгих лет жизни, изменил обычному маршруту и присоединился к погоне, в которой все кричали что хотели, у всех блестели глаза, играла кровь. Спасаясь от погони, кабан вломился в цветник Инессы Павловны. Толпа, чувствуя сейчас свободу делать что ей угодно, тоже протопталась по цветам.

Кабан истек кровью и пал на берегу реки. Всем было жаль, что происшествие быстро кончилось. Толпа не расходилась от кабаньей туши, на которой сидели, задыхаясь, хозяйка, резник и Шерстобитов.

В толпе пересказывали перипетии дела, удивлялись величине кабана, разглядывали его кровь на песке, и никто не обращал внимания на Митю Дикаря, который подошел сюда с видом человека, тоже имеющего рассказать что-то необыкновенное. Он искал взглядом ответный взгляд, однако напрасно. Никто его не замечал. Только Пупейко, отделившийся от толпы и вспомнивший, что он сегодня еще не подавал нищим (эти ежедневные подаяния должны были защищать его от немилости случая), заметил Митю и достал для него монетку из пояса. Митя покраснел лицом. Он понял, что значила эта монетка.

- У меня есть... - сказал он, отводя руки за спину. - Я клад нашел.

Пупейко некогда и не о чем было разговаривать со слабоумным, он кинул монетку ему под ноги и, тотчас забыв о нем, побежал по своим делам.

Солнце поднялось над крышами домов, подул ветер, толпа разошлась в разные стороны, кабанью тушу увез грузовик, Митя пошел к Адаму, к его дому.

На дворе у Адама топтался Колпачок. Он ходил по двору и трогал руками все подряд: поливной шланг, плети винограда, тряпку на заборе... Такая у него была страсть: трогать, щупать, что попадалось под руку. Колпачок ухватился пальцами за навесной замок на дверях дома и сказал вслух, но как бы сам себе, не замечая Митю, который для него, как для многих жителей Верхнего Вала, был привычное пустое место:

- Третий день замок... Куда его черти дели?

- Адам помирать поехал, - сказал Митя.

- Что ты говоришь? - вцепился в него Колпачок. - Куда он поехал?

- Помирать... - ответил Митя, стараясь отвязаться от прилипчивых рук Колпачка. Он не любил, когда его трогали руками. - Адам сказал, что поедет к Любе. Это женщина такая есть. Она всех может накормить. Адама она похоронит.

- Как это - похоронит? - завопил Колпачок. - Он мне деньги должен! Деньги! Кто платить будет?

- Я заплачу, - сказал Митя. - У меня есть...

Колпачок разжал пальцы. Он опять забыл о существовании Мити Дикаря.

- Тьфу, - сплюнул он. - Кого я слушаю... Врет Адам! Ну да никуда он от меня не денется.

Он пошел со двора. Митя остался один, не знающий, кто ему нужен, с кем ему поделиться своей тайной. Один он не мог вытащить котел из пещеры: слишком тяжелый он был. Мальчишеские голоса послышались за забором. Митя, улыбаясь, вышел им навстречу. "Они обрадуются и поймут, что я настоящий друг".

Мальчишки в самом деле обрадовались, увидев Митю. Им захотелось опробовать на нем недавно разученный прием тэквондо.

Инесса Павловна, когда к ней в дом пришел Митя, готовилась везти свою собачку на случку. Кобелек той же редкой породы, что и Линда, появился в Шумске совсем недавно. Владела кобельком жена городского мэра. Инессе Павловне надо было подготовиться к визиту - помыть, подстричь, причесать Линду, подумать, какой костюм надеть самой, - поэтому Митя заявился очень не вовремя. Впрочем, и в другое время его приход вызвал бы не меньшее изумление Инессы Павловны. Ей, разумеется, всегда было жалко этого беспризорника, этого несчастного пасынка несчастного Корнея, она недоумевала, почему милиция или иная соответствующая служба не принимает меры, не определяет его в детдом, но тут...

- Зашел в приличный дом как к себе - не позвонив, не постучавшись! Босиком! Зашел и молчит. Что ты молчишь? Ты, может, не ожидал, что тут кто-то есть? Ты, может, украсть чего-нибудь хотел? А ну-ка! Что ты прячешь за спину? Показывай. Мигом, пока я милицию не вызвала!

Митя показал ей пустые ладони. От этого подозрения Инессы Павловны только усилились.

- Это хорошо, что я из ванны услышала... Ну-ка, признавайся, зачем ты пробрался в мой дом?