- Надо было за столом попробовать вытянуть. Я хочу купить себе бриджи. В Европе сейчас актуальны бриджи.
- Бриджи? Какой ужас! Они же укорачивают ноги.
- Наоборот! Они стройнят. Это более чем фэшн...
- Ах, это совсем не фэшн.
- Нет, фэшн!
- Нисколько не фэшн.
- Куда он идет?
Они пришли к домику, в котором все окна были освещены, словно кого-то тут ждали. Адам стоял на свету из окна, актеры притаились в темноте.
- Шатается, шатается... - зашептались они.
Что-то похожее на стон донеслось от Адама.
- Мычит, пьяная скотина. Сейчас свалится, - потерли ручки актеры.
Адам, однако же, не свалился, а пошел дальше и вывел актеров к реке, где у обоих возник один позыв, и несколько времени они стояли неподвижно лицом к реке, похожие на путников, застывших в ожидании лодки с того берега. Адам тем временем уходил по берегу. Догоняя его, один из актеров споткнулся обо что-то, валяющееся на песке. Это была увесистая железяка.
- Пора кончать, - взял он ее в руку.
- Неужели ты ударишь его? - ахнул другой актер.
- Мы не должны упустить этот шанс.
- Но будет кровь!
- Море крови!
- О, кровь... Ты чудовище! Я чувствую, как ты волнуешься.
- Ты знаешь, что я никогда не волнуюсь. Я холоден как лед.
- Пойдем в гостиницу.
- Но... Как же он?
- Ах, он нам не нужен.
Актеры, взявшись за руки, побежали от реки вверх по переулку.
Из переулка донесся до реки пьяный женский смех, звучащий в тишине ночи так же дико, как если бы он прозвучал в безлюдной степи. Этот смех услышал Адам, купающийся в реке.
- Смерть у латынян - своя мера, - сказал он, выходя на берег. - А кто моя мера? Лилька? Люба?
Опять послышался ему смех беспризорной женщины. "Бредет себе одна, покачивая ягодицами, - вообразилась она Адаму. - Черт те что!"
Женщина была одна из трех, с которыми он танцевал в ресторане. Она страшно обрадовалась Адаму, назвала его Альбареллой, потом ей захотелось, чтобы у него были усы, а дальше велела вести ее к реке, катать на лодке. Но в лодку, которую Адам оторвал от катера, садиться не пожелала.
- Спасите! - завопила она во всю мочь, лишь только он притронулся к ней. - Насилуют!
Оторопевший Адам прыгнул в лодку и погреб на середину реки, подальше от этого вопля. Весел у него не было, греб он, точно жертва кораблекрушения, какой-то доской, случайно попавшейся под руку. "Это твой, Адам, корабль потерпел крушение".
Женщина продолжала звать на помощь, ее крик услышал Митя Дикарь, который возвращался домой с работы. Он выбежал на берег и понял дело так, что спасать надо кого-то тонущего в реке. Плавал Митя хорошо и сам никогда бы не утонул в реке, в которую ему, бывало, приходилось кидаться как в спасение от дразнящих его мальчишек. Все они плавали и ныряли хуже него.
Митя не нашел в реке никого, кроме Адама, спокойно сидящего в лодке. Адам объяснил ему, что и искать никого не надо, никто не тонет.
- А она кричит, - показал Митя на берег.
- Лезь в лодку, - велел Адам. - И я тебе расскажу все про женщин. Это тебе рано или поздно пригодится. Спать хочешь? Домой не торопишься?
Мите спать не хотелось и теперь, когда некого было спасать, он никуда не торопился.
Рассказ Адама про женщин был долог. Пока он рассказывал, начало рассветать. В тумане, розовеющем от утреннего солнца, их лодка подплывала к Змеиному острову, обширному в длину и ширину, каменистому, поросшему непролазным кустарником, в котором вили гнезда многие множества птиц. Еще на этом острове водилось множество змей. Митя, снявший мокрую одежду и завернутый в пиджак Адама, спал на дне лодки. Когда стал слышен птичий гам, доносящийся с острова, он проснулся. Лодка ткнулась в песок берега. Гладь реки курилась туманом, и в этом тумане хотелось говорить приглушенным голосом о чем-нибудь таинственном.
- А знаешь ли ты, что тут на острове закопан клад? - сказал Адам. Казаки его закопали. Ты спросишь, откуда мне известно? Отвечу: от своего отца. А он был такой человек, что не соврет. Только он не знал, где именно закопали, и я врать не буду - не знаю. Отец говорил, что недалеко от старого дуба, но тот дуб спилили немцы-колонисты еще в прошлом веке, при жизни моего деда.
* * *
Адам уехал на хутор к Любе, исчез на несколько дней из города, и событию, которое взбудоражило и Нижний, и Верхний Вал, не был даже свидетелем. Главным же лицом этого события стал Митя Дикарь - самый незначащий житель Старого города.
Адам уехал к Любе рано утром, на следующий день после плавания к Змеиному острову. Для Мити этот день начался обыкновенно - с солнца. Он всегда просыпался с солнцем.
Солнечный свет, как всегда, был веселый. Воробей, залетевший в раскрытое окно, прыгал по столу, чирикал и не боялся Мити. Митя тоже ничего не боялся. Ему не было страшно спать одному в доме, при раскрытом окне. Он был не единственный живой в доме, все предметы вокруг него обладали жизнью. Стол не стоял в углу, а жил там. На полке жили кувшин, чашки, тарелки, у порога жил старый веник, живые были табуретки, печь, все были живые, со своим характером, повадками, мыслями.
Солнце было еще прохладное, роса сверкала на траве. Митя достал воды из колодца, умылся с головы до ног, подоил козу, попил ее молока и повел на пустырь, где оставил привязанной на весь день. Пока он это делал, проснулись люди на Верхнем Валу, и уже какая-то маленькая девочка хотела отнять у большой девочки ее велосипед. Большая не дала, маленькая заревела. Из дома вышла бабушка и стала успокаивать реву:
- И у Катеньки будет велосипед. Подрастет Катенька, и будет.
- Не подрасту-у... не бу-удет... - не успокаивалась девочка.
Мите захотелось подарить ей вместо велосипеда, которого и у него не было, красивую раковину, найденную вчера на Змеином острове. Но пока он бегал за раковиной, девочка куда-то ушла. Мите с его ракушкой встретилась Клара, дочка Инессы Павловны.
- Фи, - сказала она, взглянув небрежно на Митину драгоценность. - Вот когда мы с мамой на море отдыхали...
У Мити была еще свирель, что подарил ему однажды пьяный Гехт, он пошел с ней на обрыв над рекой. Там он знал одно тихое место. Он сидел и свистел что-то птичье, славящее солнце в мире, глядя глазами слепого в небо, пока его не услышали мальчишки. Мальчишки любили дразнить Дикаря. Они спугнули его с обрыва. Он пошел берегом реки искать другое тихое место, где можно было бы посидеть, посвистеть на свирели, не опасаясь никого.
У моста Митя увидел юродивого Алешу с велосипедом. Алеша сидел на обочине дороги и кричал что-то сердитое на машины, которые мелькали мимо него туда-сюда. Рядом с ним лежал мешок с придорожным мусором, а в другом мешке были черствые куски хлеба.
- Бог не даст больше хлеба! Не даст! - вот что кричал Алеша, показывая проезжим людям кусок хлеба, после чего сгрызал этот кусок, доставал из мешка следующий и опять кричал: - А, скажет Бог, зажрались...
Митя решил помочь Алеше, чтобы весь хлеб был съеден и Бог не обиделся за него на людей, но помог немного. Очень уж черств был этот хлеб.
- У меня сердце еще маленькое, - сказал Митя и пошел дальше берегом реки.
Он шел, везде встречая людей, не находя тихого места, чтобы посвистеть, и так дошел до Змеиного острова. На этом острове он бывал часто, тут он знал много тихих птичьих мест. На острове у него были спрятаны ведрышко, соль и спички. Здесь, на мелководье меж камней, всегда можно было наловить раков. Он это и собирался сделать, переплыв с берега на остров, как увидел плывущую по реке лодку, полную людей. Над рекой далеко разносились их крики и смех. Митя спрятался. Лодка пристала как раз туда, где Митя всегда разжигал костер. Люди привезли с собой на остров очень много шуму. Будто глухие, они кричали громкими голосами, и смех женщин казался вызванным испугом, а не весельем. Мите перехотелось есть, он пошел подальше от людей, туда, куда не доставал их шум. Он взобрался на вершину острова, где был голый камень, откуда люди на берегу виделись махонькими, как муравьи, их лодка была что скорлупка ореха, и сама река выглядела ручейком, у которого воды едва хватало, чтобы обтечь с двух боков остров - огромное, горбатое чудище, поросшее шерстью-кустарником. Спускаясь с вершины на обратную сторону острова, Митя увидел змею - желтобрюха. Желтобрюх был большой, таких Митя еще не видел. Он пополз неторопливо, не от Мити спасаясь, а по какому-то своему делу, заполз в густой колючий терновник и там пропал. Был большой, как бревно, и вдруг исчез мелкой соринкой. А Мите хотелось еще посмотреть на него, такого невиданно большого. Он поискал его в терновнике и под высоким каменным уступом нашел нору, широкую, в которую можно было пролезть. Такую же нору Митя знал на Монастырской горе, через нее он лазил в пещеры, где когда-то прятались монахи.