Подойдя ближе к самозабвенно играющему мастеру, Игорь-Егор сначала удивился, что Пашины пальцы, лихо выбивающие хорошо знакомый мотив попеременно на верхних и нижних зубах, чисты и белы, несмотря на недавнюю грязную работу, но потом разглядел, что рядом, на крыше машины, лежат две пары перчаток: резиновые, чистые и гладкие, и трикотажные, слегка запачканные.
- Послушай, а что-нибудь из классики рока можешь?
- Без проблем, - и смодулированные щеками трубы Верди, подчиняясь Пашиному зубному искусству, органично перешли в фуз-гитару "Железного человека" из старого репертуара английской группы "Блэк Сэббаз".
"Аз есмь железочеловек, у него большой железный шлем, - глядя на подпрыгивающие на переносице мастера очки в массивной черной оправе, про себя проговаривал собственный вольный перевод хорошо знакомого текста Игорь-Егор, надо будет заказать ему нормальные легкие очки, чтобы не мешали игре. Да и за рулем моего новенького линкольна он должен выглядеть достойно. И обязательно стильный прикид".
6
После того наставнического урока Аида Николаевна пришла домой и сразу легла, накрывшись стареньким клетчатым пледом.
Мышцы рук и ног прошивала мелкая рябь мурашек, все кости тела приобрели странную объемность, и, казалось, ожили, стали самостоятельными настырными существами, стремящимися вырваться наружу сквозь истонченную пленку плоти.
"Что это было? - в голове тукали бессмысленные слова, - почему я провалилась в прошлое никуда?"
Отдельные быстрые волны холодящих мурашек собирались в полки, полки объединялись в дивизии, дивизии в армии, и по-армейски четко и эффективно озноб овладел всем ее телом. Она свернулась калачиком, подтянула со всех сторон под себя плед, закрыла глаза и увидела множество спутанных светящихся пружинок, выстраивавших какую-то сложную конструкцию. Постепенно конструкция приобрела познаваемую осмысленность, сложился трехкамерный узор, оформился трехламповый медицинский светильник, и Аида Николаевна оказалась в операционной.
Ей сейчас будут делать аборт...
Какой аборт? Разве можно на таком сроке?
Ничего, ничего, мы заливочку, это дозволяется, хорошие результаты дает...
Зачем аборт? Это противно, больно, мерзко.
Ничего, ничего, надо же как-то косточки освободить, заиндевели совсем...
И уже змеится розовый казенный шланг с приделанной на одном конце огромной пластмассовой воронкой, язвительно кокетничающей ушком круглой ручки, а другой его конец, блестящий от смазки черный наконечник спринцовки, но очень толстый, почти три сантиметра в диаметре, прицеливается гладким круглым отверстием, как смрадным дулом, в нее; в огромном синеватом флаконе булькает ошметками пены густая жидкость, стекая неровными потеками по внутренним стенкам, и опять остервенело бросаясь в атаку на своды бутыли, пытаясь добраться до горловых отверстий, сначала до ближайшего, первого по ходу движения, остеклованного этой зловещей емкостью, а затем, вырвавшись на свободу, посредством шланга, через низ напряженного человеческого тела, потом выше, выше, обжигая холодом все внутренности, до второго, покрытого со всех сторон исстрадавшейся мягкой плотью, до гортани Аиды Николаевны; яркая лампа жадно лижет все вокруг своим трехпалым световым языком-жалом, иссушая атмосферу вокруг, делая ее почти непригодной для дыхания, и такой своей монотонной лучевой работой истончая снаружи единственную живую плоть в операционной, и эта плоть Аиды...
Нельзя, нельзя, нельзя заливку, моя оболочечка тонка, тонюсенька, она сразу лопнет после первого литра - куда я тогда денусь? я расплескаюсь с этой маслянистой жидкостью, останусь ни с чем, пустая и опять тупая, тупая, тупая...
А потом было пробуждение в грипп.
Потная капсула температуры, часто прошиваемая пулеметными очередями озноба, удушающий насморк, склизкой ватой забивающий носовые ходы, и песочный кашель, тупыми крупинками-стеклорезами раздирающий гортань до хрящей; теплое питье и горькие витамины, почти две недели больничного листа.
И две недели денно и нощно схлестывающихся жгутов безответных вопросов, задаваемых самой себе с упорством голодного паралитика.
7
"Перст тактильный - обработка нашим фирменным абразивным материалом позволила достичь удивительного эффекта в глажении различных выпукло-вогнутых участков. Определенные навыки в управлении, немного тренировки, и Вы будете способны гладить выбранный предмет с нежностью южного вечернего ветерка. Самая дешевая модель при максимуме производительности".
Наконец-то они опять начали движение.
В городе дорожное полотно было сухим, и мягкие пневматические шины линкольна нежно шуршали по покрытию. Это был звук, сходный с трением кожи по мелкому песку, теплой, нагретой кожи гигантского комодского варана, неспешно и равномерно передвигавшегося по древней островной земле в поисках утраченной земной оси.
Игорь-Егор потрогал ладонью плюшевый подлокотник, струившийся застывшим языком белого пламени вдоль внутренней плоскости двери.
"Варанье ребро в линию. А на нем человечья рука. Моя рука. Варанья машина. И я. Но машина цельная, а я? Я - половинчатый. Я один в своей ущербности", руки опять сомкнулись плотным замком на бежевой ткани плаща, прикрывавшей колени.
В пластике, отгораживающем Пашу от шефа, практически не было изъянов, прозрачное изделие было плоским, ровным и гладким, за исключением одного участка, где была микроскопическая линза. Маленький дефект в толще материала перегородки, возможно, то был пузырек воздуха, захваченный остывающей пластмассой, и теперь он оказался на одной оптической линии со зрачком Игоря-Егора.
Пашин стриженый затылок побежал волнами, дробящими всю картину на неравные части, уши, отделившись от головы, согнулись и разогнулись краями, быстрым кивком захлестнули макушку, образовался голый вараний череп со слуховыми пластинками. Всего мгновение выросший из сидения человекорукий варан управлял линкольном, а потом короткая шея распалась на три массивные, телесного цвета шайбы, центральная из которых рывком переместилась влево, что привело к полному распаду изображения на отдельные цветовые пятна.
Все это было настолько явственно, что Игорь-Егор даже немного испугался и, чуть откинувшись назад, сдвинул поля зрения и вернул Паше естественное обличие. Потом привстал, немного продвинулся вперед и, задержав дыхание, прикоснулся кончиками указательного и безымянного пальцев правой руки к дефекту в пластике.
Как на вид, так и на ощупь поверхность была гладкой - пальцы не ощущали ни выпуклых дефектов, ни каверн пустоты, но чуть теплой, - работал кондиционер, и пальцам передался толчок, это был дан старт теплой волне, которая побежала по руке, обняла нежным меховым воротником шею, проникла внутрь... и почему-то возникло тщетно искомое чувство первой утренней затяжки, и Игоря-Егора захлестнул крупноячеистой сетью виденный ночью сон...
Он готовит место для гаража. Сначала надо выкопать яму, а потом установить крепкие наружные стенки. В руках легкая титановая лопата, очень острая, а черенок ее приятно шершав. Ладони чувствуют тепло дерева. Теплом дан старт нужной работе. Он вонзает лезвие в пожухлую траву, откидывает ком, это совсем нетрудно. Работа идет споро. Вот уже он углубился почти на метр, после очередного взмаха поднимает глаза и видит: невдалеке стоит его линкольн большая песочная ящерица на чуть согнутых лапах, а в нем на месте водителя прикрытая матовой пленкой глубокая глазница в светлой голове рептилии - сидит Аида Николаевна без очков. Черты ее лица приобретают отчетливость, то опускается боковое стекло - медленно уплывает под скуловой костный нарост влажная пленка. Ее близорукие глаза окружены полувидимыми кружевами морщинок, и брови, ведь у нее есть акварельные брови в отсутствие лаковых экранов очков, немного подняты вверх; на границе резкости и размытости пробивается линия рта, и эта неопределенность сгущена на полуконтрастной пухлой нижней губе и четкой изящной выемке на бугорке верхней; овал лица тройственен: мягкий подбородок и щеки дают три независимых полукружия, такое триединство придает сходство с семейкой лепестков, выпавшей из укрытия крупного цветоложа голландской розы и потерявшейся на нежданной свободе, но не распавшейся на отдельные составляющие, одинокие растительные пластинки без роду и племени, а так и оставшейся лежать триединым конгломератом перехлестывающихся заполненных цветочных окружностей, сохранившим тем самым память о своем элитном происхождении; и нет никакой видимой дисгармонии в этих наполненных смыслом линиях, проявленных высокой фотографической печатью сна и отчеркнутых настоятельно ждущими штрихами аккуратного носа, переходящего в слегка притушенную носогубною складку, так плавно по периметру составного овала лица опять возвращается взгляд к чуть удивленным бровям. Это Аида Николаевна, и она в первый раз улыбается, глядя на Игоря-Егора.