- Больше, чем нужно, - возразила миссис Харлинг, - по-моему, гостиница не слишком подходящее место для девушек. Правда, миссис Гарднер хорошо смотрит за своими служанками.
Бесхитростные глаза Лены, всегда казавшиеся немного сонными под длинными ресницами, разглядывали уютные комнаты с наивным восхищением. Немного погодя она натянула нитяные перчатки.
- Пожалуй, мне пора, - сказала она нерешительно.
Френсис пригласила ее заходить, если ей станет скучно или понадобится совет. Лена ответила, что в Черном Ястребе вряд ли соскучишься.
Она замешкалась у кухонных дверей и стала уговаривать Антонию почаще навещать ее:
- Миссис Томас отвела мне отдельную комнату, и ковер есть.
Тони неловко топталась в своих матерчатых шлепанцах.
- Приду как-нибудь, - сказала она уклончиво, - правда, миссис Харлинг не любит, чтобы я отлучалась.
- Но когда ты свободна, ты ведь можешь делать что хочешь? - осторожно спросила Лена шепотом. - Тебе небось тоже нравится в городе? Пусть меня осуждают, но на ферму я больше не вернусь. - Она оглянулась на столовую, где сидела миссис Харлинг.
Когда Лена ушла, Френсис спросила, почему Антония не слишком радушно ее встретила.
- Я не знала, понравится ли вашей маме, если она начнет приходить, озабоченно сказала Антония. - На фермах о ней много чего болтали.
- Это верно. Но если Лена будет вести себя хорошо, мама прежнее не вспомнит. Только детям не надо ничего говорить. Хотя Джимми-то, наверно, все сплетни слышал.
Я кивнул, а Френсис взлохматила мне волосы и сказала, что я вообще слишком много знаю. Мы с ней были добрые друзья.
Я побежал домой сообщить бабушке, что Лена Лингард приехала в город. Мы порадовались за нее, ведь на ферме ей приходилось несладко.
Лена жила в норвежском поселении к западу от ручья Скво и обычно пасла отцовское стадо в прерии между своим участком и полем Шимердов. Когда бы мы ни проезжали мимо, мы всегда видели ее - босоногая, простоволосая, едва прикрытая каким-то тряпьем, она, не выпуская из рук вязанья, присматривала за скотом. Пока я с ней не познакомился, я думал, что она дикарка и всегда живет в прерии, ведь я ни разу не видел ее под крышей. На голове у нее была будто копна соломы, так выгорали ее белокурые волосы, но руки и ноги, вечно подставленные солнцу, непонятным образом сохраняли удивительную белизну, и, наверно, поэтому Лена всегда выглядела полуодетой, хотя другие девушки тоже ходили в лохмотьях. Когда я в первый раз заговорил с ней, меня поразили ее негромкий голос и мягкое, непринужденное обращение. Девушки, пасшие скот, обычно становились грубыми и мужиковатыми. Лена же пригласила нас с Джейком спешиться и посидеть с ней, то есть вела себя так, словно была дома и привыкла принимать гостей. Она не стеснялась своего рваного платья и разговаривала с нами как со старыми знакомыми. Уже тогда я заметил, какого редкого цвета у нее глаза - точно темные фиалки и какой ласковый, доверчивый взгляд.
Крису Лингарду не слишком везло с хозяйством, а семья у него была большая. Лена беспрерывно вязала носки младшим братишкам и сестренкам, и даже осуждавшие ее соседки-норвежки признавали, что дочь она хорошая. Тони правду сказала - о Лене болтали всякое. Ей ставили в вину, что из-за нее девчонки, которой в пору ходить в детских передничках, - Оле Бенсон потерял последние остатки разума.
Оле жил в протекавшей во время дождя землянке где-то на самом краю селения. Он был толст, ленив, давно на все махнул рукой и свыкся со своими неудачами. В довершение ко всем его бедам жена его - Дурочка Мери попыталась однажды поджечь соседскую конюшню, и ее отправили в Линкольн, в сумасшедший дом. Там ее продержали несколько месяцев, а потом она сбежала и, пройдя пешком почти двести миль, вернулась домой - по ночам она шла, а днем пряталась в конюшнях и стогах сена. Когда несчастная добрела до норвежского поселения, ступни ее ног стали твердыми, как копыта. Она пообещала хорошо себя вести, и ей разрешили остаться дома, хотя все понимали, что рассудок у нее вряд ли прояснился, - так она и бегала босиком по снегу, и докладывала соседям о своих домашних неурядицах.
Вскоре после возвращения Мери из лечебницы я услышал, как молодой парень Дан, помогавший у нас молотить, рассказывал Джейку и Отто, что старшая дочка Криса Лингарда совсем свела с ума Оле Бенсона и он теперь не лучше своей рехнувшейся жены. Обрабатывает в поле кукурузу, и вдруг все начинает валиться у него из рук; он тогда привязывает лошадей и бредет туда, где Лена пасет свое стадо. Усядется рядом с ней на пригорке и помогает смотреть за скотом. Все в селении только об этом и говорили. Жена норвежского пастора пришла к Лене и сказала, что пора положить этому конец, пригласила ее ходить по воскресеньям в церковь. Лена ответила, что в церковь ходить ей не в чем, все платья у нее рваные, вроде того, какое на ней сейчас. Тогда жена пастора перерыла свои сундуки и подобрала кое-что из одежды, которую носила до замужества.
В следующее воскресенье Лена, с небольшим, правда, запозданием, явилась в церковь - в чулках, в туфлях и в новом платье, которое она подогнала по себе, с аккуратно причесанными, как у взрослой молодой женщины, волосами. Прихожане при виде ее рты разинули. До сих пор никто, кроме Оле, не замечал, какая она хорошенькая, и как выросла. Мешковатые дерюжки, которые она носила, скрывали округлые линии ее фигуры. Когда допели последний гимн и прихожане стали расходиться, Оле подскочил к коновязи и подсадил Лену на лошадь. Это было неслыханно - женатый человек и такое себе позволяет! Но дальше последовало нечто и вовсе неописуемое. От группы женщин, выходивших из церкви, к Лене стремглав бросилась Дурочка Мери, выкрикивая безобразные угрозы:
- Берегись, Лена Лингард! Берегись! Я до тебя доберусь! Обстругаю кукурузным ножом так, что смотреть будет не на что! Забудешь, как красоваться да строить мужчинам глазки!
Норвежки не знали, куда деваться от стыда. Все они были добропорядочные матери семейств и всегда свято соблюдали приличия. Но Лена Лингард только лениво, добродушно рассмеялась и поскакала своей дорогой, оглядываясь через плечо на взбешенную жену Оле.
Однако пришло время, когда Лене стало не до смеха. Уже не раз Дурочка Мери охотилась за ней по прерии, гоняла Лену вокруг поля Шимердов. Лена никогда не жаловалась отцу - может, стеснялась, а может, боялась его гнева больше, чем ножа. Как-то я сидел у Шимердов, и вдруг в прерии показалась Лена, во всю прыть неслась она по красной траве, только белые ноги мелькали. Влетев в дом, она нырнула под перину Антонии. Мери следовала за ней чуть ли не по пятам, она подбежала прямо к двери, заставила нас пощупать, какой острый у нее нож, и красноречиво изобразила, что она собирается сделать с Леной. Миссис Шимерда, высунувшись в окошко, от души наслаждалась этой сценой и была раздосадована, когда Антония, насыпав Мери целый фартук мелких помидоров, смягчила ее гнев и отправила домой. Лена вышла из комнаты Тони в кухню, раскрасневшаяся под теплой периной, но совершенно спокойная. Она попросила нас с Антонией проводить ее и помочь собрать стадо: скот разбежался и мог потравить чужую кукурузу.
- Вот потеряешь бычка, тогда забудешь, как глазеть на женатых мужчин, с издевкой сказала миссис Шимерда.
Лена только сонно улыбнулась:
- Я и не думала глазеть на Оле. Что же мне делать, если он от меня не отстает? Не прогонять же его - прерия не моя.
5
Когда Лена переехала в Черный Ястреб, я стал часто встречать ее в центре города, где она выбирала шелковые нитки для миссис Томас или покупала приклад. Если нам было по дороге, она рассказывала мне о платьях, которые помогала шить, или о том, что видела и слышала в гостинице у Тины Содерболл по субботам.
Гостиница "Приют холостяка" считалась лучшей на нашей ветке Барлингтонской железной дороги, и все, кто оказывался по делам в наших местах, старались на воскресенье непременно попасть в Черный Ястреб. В субботу после ужина постояльцы обычно собирались в зале. Энсон Киркпатрик, работавший у Маршалла Филда, играл на рояле и пел модные сентиментальные песенки. Тина, перемыв с кухаркой посуду, усаживалась с Леной в столовой у широких дверей, ведущих в зал, они слушали музыку и хихикали над разными историями и шутками. Лена часто говорила, что, когда я вырасту, хорошо бы мне стать коммивояжером. Вот у кого веселая жизнь - знай себе разъезжай целыми днями на поезде да ходи по театрам, когда очутишься в большом городе. За гостиницей была пустующая старая лавка, там коммивояжеры раскрывали свои объемистые чемоданы, раскладывали на прилавках образцы товаров. В лавку приходили владельцы магазинов Черного Ястреба, рассматривали образцы и заказывали себе что нужно; допускалась туда и миссис Томас, хотя ее относили к "торгующим в розницу", - здесь она и черпала свои "идеи". Коммивояжеры всегда были щедры и задаривали Тину носовыми платками, лентами, перчатками, полосатыми чулками, а уж духов и ароматного мыла ей доставалось столько, что часть она уступала Лене.