В светлое время суток и при летной погоде стали совершенно невозможны любые перемещения немецких войск по улицам и дорогам Нормандии. Когда Геринг получил первые донесения с фронта, то немедленно связался со штаб-квартирой группы армий «Запад» и потребовал «не нагнетать истерию по поводу вражеского превосходства в воздухе, поскольку у них физически не может быть такого количества самолетов».

Министерство пропаганды избрало «особую тактику» оповещения общественности о событиях в Северо-Западной Франции. Правдоподобные сообщения безжалостно вымарывались цензурой Геббельса как «противоречащие здравому смыслу и не соответствующие общей концепции рассмотрения проблемы». И только после того, как до Берлина дошли слухи о том, что «Потемкинский вал» – так окрестили Атлантический вал фронтовики – не устоял, Министерство пропаганды с видимой неохотой стало сообщать об истинном положении дел на Западном фронте. По мере ухудшения ситуации поток информации стал ослабевать и перемещаться на последние страницы газет, а первые полосы заняли хвалебные и как всегда преувеличенно оптимистичные репортажи о начале боевого применения пресловутого «оружия возмездия» – «Фау» – и нанесении первых ракетных ударов по Великобритании.

Оказалось, что во время нашего майского разговора Роммель даже несколько преуменьшил чудовищную диспропорциональность соотношения сил немецких и союзнических ВВС. К началу высадки десанта воздушный флот генерала Шперле насчитывал 320 самолетов, большая часть которых была сбита уже в первую неделю боевых действий. Бывали дни, когда над вражескими позициями не появлялось ни одного бомбардировщика люфтваффе. Небо безраздельно принадлежало союзникам, как, впрочем, и море. Первое время германский ВМФ еще пытался оказывать слабое сопротивление, потом боевые корабли появлялись все реже, а к концу июня вообще перестали показываться у берегов Нормандии. На суше союзники умело пользовались своим преимуществом в танках и артиллерии и совершенно невообразимым для немецкой армии образца 1944 года боепитанием.

Союзники со всей тщательностью подготовились ко дню «Д». Их подавляющее преимущество выражалось в организации подвоза снабжения, максимальном использовании производственных мощностей города-порта Гавра и искусственных портовых сооружений Авранша, временных взлетно-посадочных полосах из залитых бетоном арматурных сеток для истребительно-бомбардировочных армад и других технических новшествах.

Такое положение дел вызывало гнев и недоумение на переднем крае. Фронтовики с возмущением констатировали, что их опять бросили в неравный и заведомо проигранный бой. Только неимоверное напряжение всех сил, мужество и массовый героизм войск приводили к незначительным успехам на отдельных направлениях. Каждый день противник бросал в бой свежие дивизии и становился сильнее. Вооруженные силы рейха таяли на глазах. Роммелю и Рундштедту оставалось только уповать на запланированную фюрером поездку на Западный фронт и надеяться, что Гитлер своими глазами увидит отступающие по всему фронту под давлением противника обескровленные немецкие дивизии и изменит, наконец, свое отношение к происходящему.

ГИТЛЕР НА ФРОНТЕ ВТОРЖЕНИЯ

17 июня, через 11 дней после начала вторжения, спецпоезд фюрера прибыл в Марживаль, севернее Суасона. Еще в 1940 году во время подготовки к несостоявшейся операции вторжения в Англию, известной под кодовым названием «Морской лев», здесь был оборудован КП фюрера. Вместе с Гитлером во Францию приехал и генерал-оберст Йодль. Разгневанный диктатор прибыл сюда в поисках «козлов отпущения». Он даже не сомневался в том, что причины неудач кроются не в подавляющем превосходстве врага, а «в преступном легкомыслии фронтового руководства».

Фон Рундштедт доложил, что все три рода войск, армия, авиация и флот, значительно уступают союзникам. Абсолютное господство противника в воздухе и на море не позволяют своевременно вводить в бой подкрепление, или же ОКБ попросту запрещает передислокацию соединений, как это было в случае с резервными танковыми дивизиями.

Потом к дискуссии подключился Роммель и подробно охарактеризовал положение на фронте. Он не сомневался в скором падении Шербура и предугадал направления главных ударов союзников в будущем – уже обозначившиеся попытки прорыва через Сен-Ло на юг, к Парижу, или прорыв под Авраншем в целях отторжения Бретани. Маршал сделал однозначный вывод: успешная оборона позиций при имеющемся соотношении сил категорически исключена. Поражение во Франции может привести к непредсказуемым последствиям для всего фронта в целом. Чтобы только контролировать ситуацию в ее нынешнем состоянии, необходимо достаточное подкрепление – танки и как можно больше самолетов.

Роммель воспользовался представившейся возможностью и высказал свои соображения о предотвращении в будущем беззаконий СД по отношению к гражданскому населению. Он напомнил Гитлеру, что трагедия Орадура[32] всколыхнула Францию и вызвала волну возмущения и ненависти к немцам. Гитлер грубо оборвал маршала:

– Не суйте свой нос в проблемы, которые не имеют к вам ровным счетом никакого отношения. Чем размышлять о дальнейшем ходе войны, занялись бы лучше фронтом вторжения…

Потом, не давая никому возможности вставить хотя бы одно слово, долго и неконструктивно говорил фюрер. Он опровергал очевидные истины, оспаривал число боеспособных союзнических дивизий, не соглашался с оценкой положения и всячески преувеличивал достоинства и возможности «Фау», первое боевое применение которых состоялось за сутки до этой встречи. Общий вздох разочарования послышался в комнате для совещаний, когда ответственный за «оружие возмездия» генерал, отвечая на вопрос Гитлера, доложил, что невозможно произвести прицельный залп по плацдарму без угрозы для безопасности собственных войск, поскольку допустимое отклонение ракет от цели составляет 20 км. В этих словах прозвучало невольное признание того, что вряд ли возможен прицельный обстрел баз вторжения и в самой Англии.

Обстановка стала еще более драматичной, когда маршал, не стесняясь в выражениях, высказал все, что он думает о люфтваффе. Гитлер устало и отрешенно произнес:

– Не хочу ничего слышать о люфтваффе. Я отношусь к числу тех, кто стоял у истоков наших ВВС, и, к сожалению, еще и числу тех, кто был самым жестоким образом обманут относительно их истинных возможностей. Мне все время называли ложные цифры и нереальные сроки…

Вопреки очевидным доказательствам, Гитлер не желал ничего слушать о подавляющем превосходстве противника, спрятав за удобной формулировкой, – «такого не может быть никогда» – свою неспособность разобраться в обстановке. Тогда без лишней аффектации Роммель несколькими фразами поставил диктатора на место:

– Мой фюрер, я уже очень давно просил вас, чтобы кто-нибудь из вашего окружения или из числа обладающих достаточными полномочиями чинов ОКВ, люфтваффе или флота побывал на фронте, чтобы собственными глазами увидеть происходящее. Слава Богу, это, наконец, произошло, и теперь я могу заявить: фронт уверен в том, что все наши беды происходят оттого, что нами командуют «кабинетные полководцы»!

Гитлер был настолько обескуражен такой откровенностью, что даже не нашелся что ответить. Он сделал вид, что принял к сведению последнее замечание Роммеля и пообещал прислать подкрепление. Он снова, как это уже было 1 апреля в Бергхофе, во время встречи с Шпайделем, завел разговор о «1 000 ждущих своего часа истребителей». Они так и не появились на фронте тогда, никто не ждал их и сейчас. Уже в самом конце совещания фюрер охарактеризовал положение на Восточном и Юго-Восточном фронтах как «вполне стабилизировавшееся» и безапелляционно заявил, что «новые реактивные истребители и ракеты „Фау“ уже в ближайшее время окончательно решат вопрос выхода Великобритании из войны».

Эта первая и единственная встреча с верховным главнокомандующим вермахтом на фронте вторжения продолжалась почти 7 часов. Через два дня было запланировано еще одно совещание с фронтовыми командирами на КП группы армий «Запад», но уже на следующий день Гитлер и сопровождавшие его лица вылетели в Берхтесгаден. Начальник генерального штаба группы армий «Запад» генерал Блюментрит не без иронии назвал причиной столь поспешного отъезда фюрера взрыв «заблудившейся» на несколько десятков километров «Фау» рядом с железобетонным фюрербункером.