— А теперь куда, мсье?

Ростов посмотрел на часы. Начало первого. Десять часов до вылета в Женеву.

— Я впервые в Париже, — повернулся он к таксеру. — Мне говорили, что в окрестностях города немало интересных дворцов и замков. Что вы могли бы порекомендовать?

— О, мсье, все зависит от того, сколько у вас свободного времени.

— Я должен быть в аэропорту в десять вечера.

— Тогда я мог бы показать вам Венсенский замок, — поверьте, мсье, на него не жаль потратить полдня, — затем можно посетить великолепный парк Сен-Клу, откуда открывается прекрасный вид на Париж, и замок Шантильи. Оттуда проедем в Санлис и осмотрим старинный собор, дальше.

— Можете не продолжать, — прервал его Ростов, — я полностью полагаюсь на вас. Только учтите, что ровно в десять мы должны приехать в аэропорт.

Когда такси вечером остановилось перед зданием аэропорта, Олег Степанович настолько устал, что с трудом выбрался из машины. Замки, соборы, часовни и музеи смешались у него в голове. С другой стороны, подумал он, если таксер сумел так запутать меня, можно быть уверенным, что никто не следовал за нами.

Олег Степанович щедро расплатился с водителем, оказавшимся знатоком окрестностей Парижа, взял чемодан и подошел к стойке регистрации. Там он предъявил билет и попросил разрешения взять чемодан с собой.

Стюардесса с сомнение посмотрела на чемодан, затем кивнула.

— Самолет будет полупустым, — сказала она, — да и ваш чемодан невелик, — и привязала к ручке бирку с надписью «ручной багаж».

В начале первого ночи самолет приземлился в Женеве и скоро Олег Степанович мирно спал в номере отеля «Коммодор» — том самом, где ночевал чуть больше месяца назад.

Следующий день оказался напряженным. Ростов заехал к Саргосяну, потом в банк, — там он распорядился обменять свой вклад в долларах на швейцарские франки, поехал по адресу, который ему дал Саргосян, — домик оказался небольшим, но уютным и достаточно уединенным. К тому же вместе с «Пежо», стоящим в гараже, он стоил всего триста девяносто три тысячи франков. Далее Олег Степанович вернулся в Женеву, выписал чек на эту сумму и передал его Саргосяну.

— Ты знаешь, Олег, мне только что пришло в голову, что мы познакомились с тобой ровно десять лет назад — в начале июня 1969 года, — с какой-то грустью заметил старик.

— Действительно, Рафаэл Амаякович. Признаться, я совсем об этом забыл.

— Поскольку, как мне кажется, что мы больше с тобой не увидимся…

— Ну что вы, Рафаэл Амаякович!

— Речь идет не обо мне, у меня хорошее здоровье. Боюсь, это зависит скорее от тебя. Так вот, хочу сделать тебе последний подарок. Сними свой «Ролекс» и дай его мне.

Недоумевая, Олег Степанович расстегнул золотой браслет и протянул часы Саргосяну. Тот подцепил ногтем крышечку за обратной стороне часов и тоненький лепесток открылся.

— Я ведь хорошо знаком с условиями жизни в вашей стране. Если кто-то обратит внимание, что советский ученый носит столь дорогие часы, вот здесь, — по моему сцепиальному заказу, — выгравирован год, когда были изготовлены эти часы.

Не веря своим глазам, Олег Степанович с трудом прочел крошечные буквы на французском языке: Geneva, 1959.

— Теперь ты всегда сможешь сказать, что получил эти часы от своего отца-генерала.

— Но откуда вы это знаете, Рафаэл Амаякович?

— Пока ты собирал какие-то странные документы в Париже, я тоже не терял времени даром. Между прочим, хочу сразу предостеречь: в Москве у тебя все благополучно, но твое возвращение будет печальным.

— Что-нибудь с моей семьей?

— Нет, с семьей все в порядке. Конечно, это зависит от того, кого ты считаешь членами своей семьи. А сейчас извини, Олег. Через два часа я улетаю в Нью-Йорк, и мне нужно собрать вещи. Смогу ли я чем-нибудь помочь тебе?

— Присмотрите за моим сыном и теми, кто с ним приедет.

— Я помогу им во всем.

Далеко от Копенгагена

В 21.30 одиннадцатого июня самолет «Аэрофлота» приземлился в Шереметьеве. Оржанов ждал Олега Степановича у поста паспортного контроля и провел его в небольшую комнату, которую отпер ключом.

— Ну, здравствуйте, Олег Степанович. — В голосе Оржанова прозвучала, как показалось Ростову, искренняя теплота. — Признаюсь, мы не раз ругали себя, что послали вас в Париж одного, без, скажем, помощника. Однако нам передали, что вы справились с заданием. Это верно?

— Да, Николай Иванович. Вот здесь ксерокопии всех — или почти всех счетов, которые Соколов выдал французам. И те же ксерокопии, но уже те, которые он собирается предъявить после возвращения в Москву. Кроме того, я привез признание переводчика Ги Моренье. Он утверждает, что в 1971, 1973, 1975, 1977 и 1979 годах принимал участие в переговорах Соколова с французскими фирмами, которые возвращали заместителю министра значительную часть выплаченных им сумм.

— Ну-ка, дайте посмотреть.

Олег Степанович протянул Оржанову три листа бумаги с водяными знаками и замысловатыми печатями на каждой.

— Я не слишком хорошо разбираюсь во французском — что написано на этих страницах внизу и почему здесь стоят печати?

— Все признания Моренье заверены нотариусом, и по французским законам нотариус ручается за каждое слово.

Оржанов посмотрел на Ростова, не скрывая изумления.

— Вы хотите сказать, что Моренье не только обвинил Соколова в присвоении крупных денежных сумм, но и заверил свои признания у нотариуса? Каким образом это вам удалось?

— Мне пришлось прибегнуть к помощи знакомого француза — именно ему я заплатил сто сорок тысяч франков, вот расписка. Часть оставшейся суммы израсходованы мной, я представлю подробный отчет. Остальные находятся в пакете вместе с документами.

— Извините, Олег Степанович. Я выйду на пару минут. Подождите меня здесь.

Прошло почти десять минут, прежде чем Оржанов вернулся.

— Василий Иванович просил передать вам свою благодарность. Сейчас я отвезу вас на дачу, а завтра приглашаем к себе. За вами приедут. Вам придется написать подробный отчет — нет-нет, не финансовый. Отчет о своей работе в Париже. Ну что, поехали?

Оржанов провел Олега Степановича через какой-то коридор, и они вышли в общий зал аэропорта, минуя таможню. У подъезда стояла черная «волга».

— Едем на дачу к Олегу Степановичу, — сказал Оржанов водителю. Надеюсь, ты не забыл дорогу?

Водитель отрицательно покачал головой. Машина плавно тронулась с места.

Олег Степанович сразу понял, что шофер «волги» отлично знаком с дорогами вокруг аэропорта. Он поехал не на Лобню, а свернул направо, в сторону Хлебниково. Скоро машина вырвалась на Дмитровское шоссе и стремительно полетела через сумерки. Спустя всего пятнадцать минут они остановились на обочине напротив дачи Ростова.

— Саша заедет за вами завтра в десять часов, — сказал Оржанов.

Олег Степанович молча кивнул, взял чемодан и вышел из машины. «Волга» развернулась и помчалась по шоссе, быстро набирая скорость. Ростов пошел к воротам.

От дома к нему шел Андрей. Его лицо было печальным. Слышался вой Рэда.

— Здравствуй, папа. С приездом.

— Что случилось, Андрей? Ради Бога, ничего не скрывай. Где мама? Почему Рэд на цепи?

— Кто-то застрелил Раду, папа. Она подошла ночью к забору, и ее застрелили прямо в упор. Я боюсь за Рэда и не спускаю его с цепи после того как стемнеет. Он бегает по участку только днем. Мама дома. Неделю назад она взяла отпуск, сразу после того как застрелили Раду. Мама все время плачет. Саша-милиционер сказал, что его перевели на другой участок, и он вынужден уехать.

— Когда?

— Через неделю после твоего отъезда. Я тоже в отпуске. И вот что еще… — Андрей замолчал.

— Не тяни, Андрей.

— Наш сосед по дому на Байкальской, полковник Устинов, погиб. Сразу после твоего отъезда — дней через пять или шесть — от него ушла жена. Мне показалось, что он не очень расстроился. Затем, несколько дней назад, он поехал к себе на дачу. Мне рассказали, что он собирался поднять покосившийся деревянный гараж. Поставил два домкрата, поднял гараж, подлез под него, и тут оба домкрата сорвались. Никого рядом не оказалось. Говорят, он умирал три часа. Его нашли только на следующий день.