– Такое-то горе твое! – злобно воскликнул Никита. – Вино пьешь да путаешься со всеми... Кому старая кочерыжка вино подает, к тому и ты на закуску! Такое и горе!..

– Теперь-то все горе во злость изошло. А первое свято было.

– Князем прельщаешься? Ныне я видел, что брат воеводский к тебе ходит...

Она с нехорошей усмешкой сверкнула глазами.

– Чего же не ходить: знать, сладка! Сама наблужу, сама рассужу! Кто мне хозяин!.. А брат воеводский – богат, и собой пригож, и злодея хочет сгубить! – Маша вся подалась к Никите и, перегнувшись к нему через стол, зашептала со страстью: – Сказывают, бояре и царь даровали злодею вору прощенье. Стрельцов казненных, наше вдовство-сиротство ему простили, а воеводский брат Мишенька, князь молодой, стольничек, сабельку выточил на него, пистолик призарядил, изготовил... Придет ворище назад – и смерть ему будет!.. Да как же мне, вдове, такого удалого князя не полюбить, коли он ни бояр, ни царя самого не страшится и голову Стеньке проклятому снимет?..

– Народ разорвет тебя вместе с князем, княжецкая подстилка! Народ-то Степан Тимофеича любит и чтит! – забываясь в хмелю и ревности, крикнул Никита. – Он за долю людскую идет, Степан-то! Вот что!.. А станет к тебе еще воеводский ублюдок шататься, – с угрозой закончил Никита, – так знай, что я ноги ему сломаю!.. Я тебе всех прощу, а Мишке твому...

Никита не досказал, вскочил с места и выбежал из корчмы.