Отведав понемногу того, другого, третьего и утерев рот вышитой салфеткой, царь поднялся из-за стола. Поблагодарил солдат за верную службу, вернулся в спальню, принял из рук индийского друга туго забитую травами раскуренную папиросу. Густо запахло ароматами неспешного Востока. Где-то негромко заиграл ситар из Белого альбома. Солдаты и наложницы прикрыли дверь и тоже сели завтракать. А там ещё много было. Смели в полторы минуты, посуду вымыли, прибрались. Тоже прилегли подремать где придётся. На какое-то время сделалось тихо.

В расположенной под самой крышей дома коммунальной квартире были прописаны ещё другие. Но они нарочно жили в других коммунальных квартирах, снимая там комнаты. А двери их собственных комнат были заколочены досками, потому что они, осознав в полной мере величие своего случайного соседа, совершенно добровольно съехали, чтобы, случайно попавшись ему на глаза, не смутить его своим дурацким видом.

Часа в два БГ снова вышел, выпил кофию, прогнал всех на улицу, прилёг на кровать с гитарой, в задумчивости тихонько пощипал струны. В это время он писал новую гениальную песню. Эти песни сами собой рождались в его воображении, не требуя темы или вообще какого-либо напряжения мысли. Килограммы переводной самиздатовской белиберды, прочитанной в юности, на всю жизнь одарили его неповторимым поэтическим лексиконом. И музыка была прекрасна; не без цитат, конечно, но всё-таки больше оригинальная. Музыка цеплялась за слова, слова за музыку — и рождалась новая песня. И он видел, чувствовал, что она тоже хороша.

Втайне он никак не мог понять: откуда это берётся? По идее, вдохновение посылается свыше… Но ведь ещё выше, выше него уже совсем никого не может быть… Уж наверное, не деревянные идолы с какого-нибудь людоедского острова сочиняли за него эти прекрасные песни. Он читал Тору, Библию, Дзен, Коран, Конфуция, Боба Дилана и Владимира Шинкарёва, но не находил ответа на мучавший вопрос. Может быть, он сам сочинял их для себя? Но этого не может быть. Почему же тогда он сам не понимает их грёбаного смысла!

До четырёх — неспешная прогулка по Невскому в окружении рок-н-ролльного войска и сопровождении толпы зевак. Обед в американском консульстве, непринуждённая беседа на английском о творчестве Кизи, Вульфа, Керуака. Свечи. Официант во фраке и белых перчатках. «Гарсон № 2» — незаметно помечает БГ на салфетке. Коллекционное виски, сигара, акустическое джазовое трио на маленькой эстраде.

На улице его терпеливо ждут. Стемнело, мороз. Кости ломит от холода. Исподтишка в который раз пускают по кругу нагретую под одеждой бутылку «Каберне» — собрали только один рубль шестьдесят пять копеек на вино и двадцать две копейки на папиросы.

Но вот он вышел — весёлый, разгорячённый. И солдаты тоже повеселели. Сели в трамвай, поехали обратно домой.

А дома уже гости сидят: митьки с портвейном. На столе плавленые сырки, хлеб толстыми ломтями и шпротный паштет. Теперь правила совсем другие. Всем предписывается орать, хохмить, петь, перебивать, травить анекдоты. Митьки хлещут портвейн стаканами, хохочут басом так, что стёкла звенят, разворачивают рулоны, дарят «Борисушке» свои нехитрые картины с ужасно смешными комментариями.

Хозяин улыбается, тоже выпивает со всеми: едва руку под стол опускает, сидящий в ногах арапчонок — хлоп — портвейн за него залпом заглатывает, а в стакан льёт лёгкий абрикосовый крюшон на коньяке. Царь не запойный, разборчивый, во всём знает меру. Другие-то потом, со временем, совсем завязали, чтобы в живых остаться, а он так и пьёт понемногу, когда захочет, в меру, для здоровья и удовольствия.

Ровно в восемь пьяных митьков прогнали; пора на концерт ехать. Возле парадной уже автобус стоит, в автобусе солдаты рок-н-ролла репетируют. А ему репетировать не надо: что репетировать, если он сам всё придумал. Даже если петуха или поперёк сыграть — может оно так и надо.

Большой зал ДК имени тов. Крупского. «Кино», молодая группа, публику разогревает. БГ уже знает, что Цой талантливый, что за ним будущее, но публика ещё не врубается. Скучают, посвистывают, ходят табунами в буфет и обратно.

Но вот ему пора. Всё настроили, бойцы-музыканты на сцене, толпа ревёт. Вышел во всём блестящем, прожектора ударили по тёмным очкам, гитара зазвенела, бёдра завихляли, голос полился.

Слух не безупречный, так себе, как у всех. Но голос особенный, с лёгкой вибрацией, не то, чтобы совсем Марк Болан, а скорее чувственный баритон. И публика это понимает, отзывается на талант артиста. «Я констатирую факт…» — поёт БГ, — «Козлы!!» — подхватывает публика, срывая связки. А колонки всё равно не перекричать, не слышно.

Забойных хитов не так много, всё больше лирика, многословная, многозначительная. При большом таланте её сочинять легко, струны сами поют, слова сплетаются… Но после трёх-четырёх лирических одна непременно должна быть забойная, иначе заскучают. На концерт приходят ради тусни, поорать, а послушать можно и дома. А он приходит, чтобы напитаться ими. А иначе, без подпитки, какое творчество?

Больше часа прошло. Вот он уже и насытился. Вполне. Устал даже. Два выхода на бис. Они тоже выдохлись. Надо расстаться. Пока! Спасибо! Воздушный поцелуй. Толпа бежит за автобусом, тянет тысячу рук. Дешёвенькое белое сухое понемногу, прямо из горлышка, сигарета, демократично. О, как он устал. Блестящий костюм совсем промок. По лестнице в парадной двое несут на руках.

Все вон. И ты тоже, нигер.

Наложницы раздевают, ведут в ванную, под душ. Омывают тело ладошками, намыленными душистым, набрасывают халат, ведут в спальню. Лёгкий эротический массаж, немного секса, чтобы снять напряжение. Да, пальцем хорошо. Глубже. Ещё, ещё. А ты здесь… Так!.. О-о!!!

Всё. Теперь хорошо. Всё, всё, пошли, брысь. Теперь можно спать… Хррр…

2

Гусев открыл глаза в два часа дня. Что это? Кто он? Чушь какая приснилась! Царь русского рока… Почему БГ? Внешне вообще не похож. Бакенбарды… Какой-то ожиревший Элвис Пресли…

Ладно, сам-то он где?

Огляделся, принял сидячее положение. Всё вспомнил. Непонятно только, где нажрался. То есть, скорее всего, на дне рождения у Берёзкиной. Преодолевая тошноту, побежал в ванную, к зеркалу. Опершись руками о раковину, жадно припал к своему отражению.

Хорош. Без шуток, действительно хорош. Отражение в зеркале не может врать. От этого зрелища даже почувствовал себя получше. Не какой-нибудь зелёный стручок в школьной форме или стареющий лабух-неудачник. Молодой человек, юноша в расцвете сил. Нелепая бородёнка, вьющиеся волосы до плеч. Иисус Христос Суперзвезда. Так, почему волосы? А! он играет в какой-то группе… к… к… «Корни». Корневой блюз, рок, авангард… Настоящая, честная, крутая музыка. Сессионная работа по ночам в «Аквариуме», «Кино», «Зоопарке». Ещё курёхинская «Поп-механика». Сумасшедшее время. Подпольные концерты, интересные люди, жизнь, бьющая ключом. Запретные плоды на завтрак, обед и ужин. Вожди дохнут как мухи, на носу перестройка. Хорошее время!

Гусев с чувственным фырканьем умылся, почистил зубы, вышел на кухню и поставил чайник. В холодильнике докторская и рыбные консервы. Ни одной кастрюли… Интересно. Ага. Это квартира первой жены. Он только что развёлся, она живёт у родителей. Через полгода его отсюда попросят.

Две чашки чая подряд, обжигаясь. Потом бутерброды и ещё чай. В углу рюкзак с пустыми бутылками. Бутылки — серьёзная статья дохода. Не в том смысле, что собирать, а те, что накапливаются, особенно после гостей. Вот этот рюкзак потянет рублей на шесть. Стоимость месячной карточки на все виды транспорта. Или четыре сухого. Водку не пили, дорого и кайф туповатый. Портвейн ядовит. Сухое дёшево и напиваешься не сразу.

Он где-нибудь работает? Нет, кажется, не работает. В том смысле, что все заработки от левых концертов. Заработки, конечно, чисто символические. Ночные сессии записи вообще даром, для истории. Бобины с наклеенными фотографиями можно продавать, но это занятие не серьёзное, к тому же опасное.