...Праздник.

Всепоглощающий праздник; иголки-огни, стекающиеся ей навстречу, тысяча ее глаз, ночь с глазами, небо с глазами, ее свобода, напряженная и хищная, будто тетива.

Поступь. Шаги, от который вздрагивает земля; красное, темно-красное, огненно-кровавое, шаги, шаги, они идут сюда, и они все – ее...

Прорыв белой ткани. Нежность; детские руки, тянущиеся к ней сквозь черные лохмотья ночи. Нежность, но без боли, потому что они ее навек, вздрагивает земля, медленный танец, тяжелый танец на барабане, в который превратилось небо, величественный марш, они все идут сюда, летят и ползут, они соберутся вместе и наконец-то обретут цель, они станут ею, вот ближе, ближе...

Они все – она .

...Ивга очнулась посреди большой и темной дороги, вероятно, шоссе, ей не нужен свет, ее волосы огненным шаром стоят вокруг ее головы, она абсолютно свободна, одна посреди мира, вбирающая мир в себя, замещающая мир собой. Ночь, неожиданно теплая, неподвижная в зените и подрагивающая у горизонта, шелестящая сотнями крыльев, полет, падение, полет...

Ивга засмеялась.

Ее дети спешили на ее зов. Разрывая цепи и сметая запрещающие знаки, пробивая бетонные плиты, ее дети даже после смерти поспешат на зов...

Она потерла запястья, на которых остались кровоточащие браслеты печать колодок. Где-то там, в обрывках воспоминаний, остались протыкающий небо Дворец, оковы, лишающие воли, и человек в тяжелой инквизиторской броне...

Клавдий.

Это имя на мгновение разорвало гармонию, и ночь потеряла очертания, и в ее волосах, стоящих дыбом, сухо треснул синий электрический разряд.

Клавдий...

Мир вокруг нее гремел, как оркестр. Мир пел и источал запахи. Она не изменилась, но мир...

Она засмеялась снова. Ритм величественного шествия, пронизывающий ночь и пронизывающий Ивгу – всепобеждающий ритм воцарился снова.

Она опустилась на дорогу. Легла, прижимаясь ухом к земле.

И услышала их шаги.

Ее дети идут. Осталось недолго.

Собственно, телефон и должен звонить. Правда, сеть не работает вот уже много дней – и все же никакой мистики нет в звенящем телефоне, ведь шнур его не выдернут из розетки, у него вообще нет шнура, только забавная антенна с шариком на конце...

Ничего удивительного. Особенно в сравнении с непонятным фактом, что Клавдий Старж до сих пор жив. Жив, жив и дееспособен – после встречи лицом к лицу с...

Подвалы Дворца перестали существовать. Подвалы завалены – вот почему так странно накренился пол в его кабинете; из подвалов сбежали все находившиеся там ведьмы, земля вздыбилась, Великий Инквизитор выбрался в последнее мгновение – а ведь существо, находившееся с ним рядом, легко могло раздавить его, размазать, будто мокрицу...

Он перевел дыхание и сильно потер переносицу.

Телефон звонил.

Клавдий обвел глазами стены кабинета, расписанные защитными и поддерживающими знаками. Покосился на дверь приемной, за которой дремал инквизитор Глюр, по-прежнему верный виженскому Дворцу. Отошел от окна, за которым черными колоннами стояли поднимающиеся к небу дымы; подобрал со стола трубку. Поднес к уху.

– Вижна? Вижна?!

– Вижна, – отозвался Клавдий механически.

– Минуточку...

Пауза. Другой голос, еще более громкий:

– Вижна?

– Вижна, – сказал Клавдий уже с некоторым оттенком раздражения.

– Старж?!

Тогда он узнал кричащий в ухо голос. Странно, Фома из Альтицы никогда не имел привычки вопить. Он мог патетически возвысить голос, и только тогда, когда этого требовали законы красноречия...

– А... Привет, узурпатор.

– Старж, мы говорим через спутник... Мы еле нащупали... канал... вы живы, как хорошо...

– Кому хорошо? – поинтересовался Клавдий желчно. Фома не заметил его иронии.

– Страж, герцог погиб вчера... машина... взорвалась.

– Жаль, – сказал Клавдий после паузы. – Мне очень жаль, Фома. Преемник?..

– Нету приемника, ничего больше нету... Мы хотим вас вытащить. Пока... осталось... топливо для вертолетов...

– Армия? Кто командует армией?

– Не знаю! Ничего не знаю!..

Клавдий достал из внутреннего кармана плоскую черную коробочку – рука дрогнула. Поднес к глазам; в уголке экрана по-прежнему пульсировал перечеркнутый квадрат.

Пульт дееспособен. А значит, дееспособна и ракетная шахта.

– Старж, Старж!.. Великий исход ведьм... все пришло в движение, матка... мы засекли... с воздуха... граница округа Ридна, дачный поселок... В Вижне больше нельзя находится, мы пришлем за вами вертолет...

– Присылайте, – сказал Клавдий глухо. – Здесь Глюр и ребята из его отдела. Присылайте...

– Держитесь, Старж!..

Последние слова были похожи скорее на панический вопль, нежели на попытку подбодрить.

Клавдий положил трубку поверх раскрытой книги. Поверх дневника Атрика Оля – «матерь-ведьма затаилась так близко, что я не могу спать, чуя ее дух»...

Только теперь Клавдию понятно, что именно старик имел в виду. Дух. Тяжелый дух. Вроде как запах. В юности ему случилось побывать в маленьком городишке неподалеку от большой бойни; вся жизнь города была зависима от направления ветра. Жители были более привычны – Клавдий съеживался, стоило только ветру подуть оттуда ...

Матку легко найти по духу . Так же просто, как человеку с хорошим обонянием просто отыскать бойню.

«Клавдий, не верьте, что в души ведьм... вселяется другое существо. Что они меняются... перестают быть собой... это неправда...»

Он усмехнулся. Нехорошей усмешкой. Кривой. Это ты, Ивга?! С тягостным духом, напоминающим о бойне?!

«Мир... не такой, каким вы его видите. Каким мы его... с вами... видели... Он другой. Я не могу объяснить...»

Другой. Пустой, полный дыма, смерти, ужаса... Как там писал Атрик Оль – люди бегут в леса, забиваются в норы, дичают...

«Мир не такой, каким вы его видите.»

А какой же, пес подери?!

«...Они приходят и плачут, спрашивая меня: почему великая сила, сотворившая мир, не явится к нам на помощь? Я отвечаю в ответ: а почему беспомощны мы сами? Почему сильны и свободны только сударыни мои ведьмы, даже если обратная сторона свободы их – зло?..»

Клавдий ударил по столешнице кулаком. Несильно, но расчетливо так, чтобы содрать кожу с побелевших костяшек.