* * *

Если бы клерк Чарли Нуар, подбиравший галстук с рубашкой, мог услышать мысли Консерва о своем будущем, то вряд ли стал бы сильно возражать. Будущее ему и самому представлялось безрадостным. И новый галстук тут действительно не поможет, хотя Чарли и предпочитал встречать критические моменты своей судьбы в новом галстуке и впервые одетой рубашке. Это было своего рода жертвоприношение, попытка сбросить старую шкуру вместе со всеми прошлыми неудачами. Переговоры, которые ждали его в конце следующей недели, могли стать последними в его карьере. Шеф ясно дал понять, что если Чарли не сможет договориться о поставках, его просто вышвырнут. Это ни к черту не годилось. Как можно вообще так ставить вопрос? Все годы, отданные фирме, служба не за страх, за совесть... Что же все это уже ничего не значит!? Чарли уже и сам себя убедил, что служил верой и правдой и принес фирме немалую пользу. Но, конечно, дело было не в справедливости. Он чувствовал, что из этих переговоров толка не будет.

Фирма поставляла оборудование для аэродромов. Суммы заказов были огромны, клиентов были единицы, один контракт мог кормить десять лет. Как получилось, что последние три года Чарли занимался только подготовкой контракта с приморской авиакомпанией? Если бы кто-нибудь спросил его сейчас, он бы сказал, что его подставили, чтобы теперь сделать козлом отпущения. Но все эти три года ситуация его вполне устраивала. Четкая задача, ясный круг обязанностей, широкие полномочия... Вовсе не хотелось думать о том, что задача может оказаться невыполнимой и за все придется отвечать. Чарли готовил варианты предложений, собирал сведения о заказчике, составлял досье и психологические портреты на его руководство. На него работали инженеры, экономисты, сыщики из службы безопасности. Можно было собой гордиться. Отчеты выглядели так внушительно! Но к ведущим менеджерам в фирме относились, как в средние века к пушечным мастерам: кто отливает пушку, тот из нее и стреляет. И если ее, спаси и сохрани, разорвет... Можно сколько угодно объяснять, что пушка отлита и высверлена по всем правилам, что сталь прекрасная и раковин в ней нет, но какое это будет иметь значение, когда клочья твоего тела разлетятся праздничным салютом?

Образ был популярен. У шефа над столом даже висела цитата из древней рукописи, в которой говорилось о несчастном пушкаре, которого "разметах неведомо куда". Чарли три года отливал, высверливал и заряжал свою пушку. И теперь, когда не стрелять было уже невозможно, на стволе обнаружилась заметная трещина. Разведка сообщила, что приморцы ведут переговоры и с конкурентами. Впрочем, это можно было и предвидеть. Как бы там ни было, все должно было решиться на ближайших переговорах меньше, чем через неделю. Чарли знал, что решение еще не принято, но абсолютно не верил в успех. Большее, о чем он мог мечтать - это что все как-нибудь да отложится еще на недельку-другую. Хотя в случае успеха его ждало не просто прощение. Его ждало немедленное повышение и гарантированная спокойная жизнь на ближайшие лет десять. Следующие поражения ему бы прощали, а если бы ему удалось заключить еще один контракт, он, скорее всего, занял бы место своего шефа.

Но удачный расклад представлялся Чарли беспочвенной фантазией. Такой исход виделся ему чудом. А в чудеса Чарли Нуар не верил. Хотя...

Недавно подруга его жены сотворила со своей жизнью совершенно немыслимый фортель, и по всем параметрам это было именно чудом, причем чудом зримым и осязаемым. Он имел счастье наблюдать весь процесс в развитии, поскольку тоскующая от однообразия собственной жизни супруга жадно выслушивала все рассказы Марьям (так звали подругу), а потом пересказывала их ему, переживая драму, как свою собственную.

Марьям была несколько моложе его жены и заметно моложе самого Чарли. Это отчасти извиняло чересчур романтический характер всей истории. Девочка влюбилась. Это вполне естественно, тем более что она слишком долго оставалась одинокой и личная жизнь, равно как и будущее, тонули в неопределенности. Неестественной была только сила этой страсти. Или о других подобных историях мы просто не знаем? Так или иначе страсть была сокрушительной. Ее предметом был молодой человек по имени Кирилл, слишком легкомысленный и трусливый, чтобы всерьез думать о супружестве, слишком робкий, чтобы пойти на контакт и слишком симпатичный, чтобы страдать от одиночества. Марьям не была охотницей и шансов у нее было ноль целых, ноль десятых. Все что она могла, это метаться в отдалении и планировать попытки самоубийства. Самое ужасное началось после того, как ей, наконец, удалось переспать с Кириллом. Казалось, он стал еще дальше. Дойдя до крайней степени отчаяния, Марьям разыскала какую-то не то ведьму, не то колдунью, чтобы приворожить своего милого. "Это в наше-то время!" - возмущался Чарли, но продолжал следить за всей историей с интересом и даже со вниманием, ведь эти африканские страсти помогали ему отвлечься от собственных проблем. Он прежде всего поинтересовался во что это выльется в денежном выражении. Сумма для молодой одинокой женщины была значительная, слишком большая для заведомо бесполезного расхода. Но, с другой стороны, слишком маленькая для оплаты за реальное решение проблемы.

Жена Чарли настояла, чтобы Марьям зашла к ним после магического сеанса - убедиться, что с подругой все в порядке. От ведьмы та вернулась под утро, осунувшаяся, но окрыленная. Она явно не жалела потраченных денег и точно знала, что ей делать. Когда Чарли вышел утром из спальни и застал Марьям в гостиной, она взахлеб излагала его супруге план предстоящей кампании, вперемежку с фрагментами воспоминаний о сеансе. В то утро на службу он отправился с мыслью о том, что колдунья оказалась не такой уж примитивной мошенницей.

Однако далее события развивались весьма неожиданным образом. Марьям закрутила два романа почти одновременно. Чарли об этом узнал уже не от жены, а от сослуживцев - они работали в одной фирме. Первый из ее кавалеров был первым бабником на всю контору. Он был одновременно и изрядным трепачом, так что новость мгновенно разнеслась по всему коллективу. Весь мужской персонал фирмы осознал, что Марьям является сексуальным объектом.

Весть о втором ее романе распространилась через неделю с небольшим, то есть ровно тогда, когда публика заскучала, сама еще не понимая, что ждет новых развлечений от "этой шлюхи Марьям". Однако, новость разрушила все ожидания. Новая интрига, действительно, состоялась и ровно тогда, когда ее ждали, но объектом ее оказался самый неожиданный человек. Его звали Гук. Он был одним из самых достойных и уважаемых людей в компании. Это было настолько неожиданно, что общественное мнение, если можно так сказать, на какое-то время впало в растерянность. Не самый успешный и не самый завидный жених, много старше ее, но обсуждая историю, все невольно вспоминали его остроумные решения, вошедшие в анналы, но оставшиеся без должного вознаграждения, и ту помощь, которую он оказывал многим, совершенно бескорыстно. Это был общепризнанный, но не вознагражденный добрый гений. О таких людях обычно вспоминают лишь после того, как они уходят. Подобно окаменелым отпечаткам вымерших растений, пустота от их отсутствия оказывается более рельефной, чем то незаметное добро, которое они делают. Гуку в этом смысле повезло больше. Мужчины неожиданно вспомнили о том, что "ни одна сука не только не могла его оценить, но и вообще, не обращала на него внимания". Марьям же не только обратила внимание, но и дала гению так много, как только могла. А могла она дать немало, как свидетельствовал ее первый любовник. Она вытворяла в постели такие вещи, что даже он, бывалый донжуан, остался под неизгладимым впечатлением. Теперь, неожиданно потеряв свою новую, как он думал, случайную игрушку, он все чаще делился воспоминаниями, и от раза к разу его рассказы становились все красочнее и восторженнее.

Прошло меньше трех недель, а имя Марьям уже стало синонимом слова "секс". У нее появилось множество поклонников, но она их всех деликатно держала на расстоянии. С Кириллом же они вдруг оказались друзьями, много бывали вместе, разговаривали, но все время на людях. К Гуку пробовали подкатываться с расспросами, но он, даже когда напивался на корпоративных вечеринках, говорил что Марьям святая, что он не может ее ревновать, потому что она молодая женщина и не имеет перед ним, стариком, никаких обязательств.