Каждый метр своих позиций враг отстаивал с невиданным упорством. Его сопротивление не ослабевало ни на минуту. Больше того, он не только не хотел отступать, но и контратаковал. Бросал на взводы, роты и батальоны 5-й армии танки и пехоту, вел по наступающим огонь прямой наводкой из орудий, стремился там, где то или иное подразделение вырывалось вперед, нанести ему удар с фланга и даже с тыла.

Осложнилось управление и атакующими частями. Исход боя за любой объект, будь то отдельный дот, фольварк или большой опорный пункт, целиком и полностью зависел теперь от умелых действий штурмовой группы, роты, батальона. Ни командарм, ни командиры корпусов и дивизий не могли им достаточно эффективно помочь – хотя они имели в своих руках мощные средства подавления, но использовать их в полную меру не было никакой возможности: вдобавок к густому туману к полудню пошел снег. Скованной такой погодой оказалась и авиация.

Весь этот недолгий зимний день, в первый день наступления, Крылов находился на пределе нервного напряжения. Командиры корпусов и дивизий докладывали, что противник сопротивляется упорно, потеснить его удалось лишь на два-три километра.

По всему чувствовалось, что в не меньшем напряжении находился и генерал армии Черняховский. Дважды докладывал ему Крылов о том, как развивается наступление, и оба раза командующий фронтом ни слова не говорил в ответ. Лишь по коротким, отрывистым «понял» Крылов определял, что Черняховский его слушает. Только во время телефонного разговора, который состоялся уже поздно вечером, когда стихли бои по всему фронту 5-й армии, Иван Данилович высказал то, что его беспокоило.

– Мы дали противнику понять, где у нас направление главного удара, – голос командующего фронтом, измененный телефонной трубкой, звучал глухо. – За ночь он подтянет резервы и еще больше укрепит здесь оборону. Так что завтра тебе, Николай Иванович, будет еще труднее.

В эту ночь долго не гас огонь на наблюдательном пункте командующего армией. Вместе с генералом Прихидько Крылов искал слабые места во вражеской обороне, определял, с каких направлений следует ждать контрударов, какие силы привлечь к их отражению. А утром, едва забрезжил рассвет, командарм выехал в войска. Он решил управлять войсками не со своего НП, а с командных пунктов корпусов и дивизий. Только так можно было своевременно реагировать на мгновенные и неожиданные изменения обстановки, в которых, как подсказывал Крылову опыт, недостатка не будет.

Второй день сражения начался с резкого осложнения обстановки. Как и предполагал командующий фронтом, немецкое командование подтянуло к месту прорыва свои резервы. Ими оказалась 5-я танковая дивизия, имевшая в своем составе до трех с половиной сотен танков и немало штурмовых орудий. Этот танковый таран был направлен своим острием против частей и соединений 65-го стрелкового корпуса. Одновременно на других направлениях гитлеровцы бросили в контратаки свежие, подошедшие за ночь к переднему краю, усиленные танками пехотные части. Потребовалось срочно предпринять ответные меры. Необходимо было ввести в сражение вторые эшелоны 45-го и 65-го стрелковых корпусов. И скоро на пути контратакующих резервов противника встали 159-я и 97-я стрелковые дивизии генерала Калинина и полковника Цукарева.

Эти соединения помогли частям первого эшелона отразить контратаки врага и даже продвинуться в глубь его обороны. Но продвижение было незначительным – лишь несколько сот метров. Потом несколько часов армия, стоя, по сути дела, на месте, вновь перемалывала атакующие гитлеровские цепи. И опять на считанные метры продвинулась вперед.

Но вскоре противник все же не выдержал. Он начал пятиться все быстрее и быстрее. К вечеру 15 января ударной группировке фронта, в которую входила и армия Крылова, удалось прорвать главную полосу вражеской обороны, на 15 километров продвинуться в глубь занятой противником территории и выйти к гумбиненскому укрепленному рубежу.

Поздно ночью в блиндаже командарма собрались Крылов, начальник штаба армии генерал Прихидько и командующий артиллерией генерал Федоров.

– Впереди еще восемь оборонительных полос, – сказал Николай Иванович, подходя к столу, на котором была разложена оперативная карта. – С такими темпами до Кенигсберга мы не скоро доберемся.

– Не все они одинаковы, – откликнулся Федоров. – Будут и послабее.

– Несомненно, будут и послабее, – Крылов, подвинув стул, сел на него. – А некоторые, возможно, и покрепче. Поэтому главное для нас – сломить упорство врага.

– Тяжело будет преодолеть гумбиненский и инстербургский рубежи, а потом станет легче – выйдем на оперативный простор, – вступил в разговор генерал Прихидько. – Быть сильными на всех рубежах немцы не смогут. Резервы-то его мы перемалываем. Даже по самым скромным подсчетам, противник потерял больше сотни танков.

– И все же завтра нам предстоит тяжелый день, – 1 Крылов взял в руку остро отточенный красный карандаш и, пригласив генералов Прихидько и Федорова присесть к столу, добавил: – Давайте посмотрим, что мы можем противопоставить врагу.

Двух мнений не было. Все сошлись на том, что прорвать вторую полосу обороны противника имеющимися силами будет практически невозможно. Настало время ввести в сражение резерв армии – 157-ю стрелковую дивизию полковника Катюшина. И лучше всего на стыке 45-го и 65-го стрелковых корпусов. Кроме того, пора использовать и второй эшелон 72-го стрелкового корпуса генерала Казарцева. Перед началом наступления планировалось также провести сорокаминутную артиллерийскую, а если позволит погода, то и авиационную подготовку.

Когда решение полностью оформилось, Крылов доложил командующему фронтом. Иван Данилович Черняховский все внимательно выслушал и тихо сказал:

– Одобряю. Для развития успеха в полосе вашей армии в прорыв войдет корпус Бурдейного. Увяжите с ним взаимодействие.

Слова командующего фронтом воодушевили Крылова. Он рассказал о разговоре с Черняховским и добавил:

– Так что можно надеяться на успех. А чтобы он был как можно весомее, давайте продумаем, как организовать взаимодействие с танкистами…

Утром 16 января все потонуло в грохоте разрывов. Сорок минут артиллерия обстреливала вражеские позиции. Столько же времени штурмовики и истребители двух авиационных дивизий – 303-й истребительной генерала Г. И. Захарова и 1-й гвардейской штурмовой подполковника С. Д. Пруткова – «обрабатывали» передний край обороны противника. Казалось, ничто живое не может уцелеть в этом неистово бушующем море огня и металла. Но едва в атаку пошли танки и пехота, передовая врага ощетинилась ответным огнем. Стреляла неподавленная артиллерия, гулко раздавались выстрелы закопанных в землю танков, зло бились и амбразурах железобетонных дотов несущие смерть языки пламени на концах стволов станковых пулеметов, по всей первой траншее с характерным цокающим звуком трещали вражеские автоматы.

Враг не хотел сдаваться. Немецкие солдаты и офицеры верили, что подтянутые сюда, на гумбиненский рубеж обороны, огромные силы и средства, помогут им выстоять, не дадут возможности наступающим русским прорваться в глубь Восточной Пруссии и даже отбросить их назад, за первую оборонительную позицию. Но, несмотря на упорное сопротивление противника, 5-я армия про двигалась вперед. Медленно, с жестокими боями, но продвигалась. Противник не выдержал натиска и стал отходить. Вскоре Крылову доложили, что части армии овладели мощными опорными пунктами врага – Радшеном и Куссеном.

– Теперь танки Бурдейного выйдут на оперативный простор и протаранят оборону противника, – облегченно сказал он генералу Прихидько, который, как и Крылов, все это время не покидал армейского НП, помогая командующему управлять войсками.

Последующие дни на наблюдательный пункт поступали обнадеживающие сведения – армия с боями, но уверенно продвигалась вперед. И все же коренной перелом произошел не на инстербургском направлении, в котором наступала 5-я армия, а на правом крыле фронта в полосе 39-й армии генерала Людникова.