Обе они, и Верблюд, и Острая, явились мощнейшими опорными пунктами и составляли так называемый Волынский узел сопротивления, который, в свою очередь, входил в Пограничненский укрепрайон. Каждая из этих высот представляла собой железобетонный бастион с опоясывающими его эскарпами, с глубокими противотанковыми рвами и шестью рядами проволочных заграждений на металлических кольях. В каменистом грунте двугорбого Верблюда и похожей на остроконечную шапку Острой были расположены десятки огневых точек – здесь стояли пулеметы, пушки и даже орудия крупного калибра. Толщина железобетонных стен укреплений достигала полутора метров. Доты и дзоты соединены между собой траншеями и, как сообщали хорошо знающие противника пограничники, в некоторых из них имелись подземные тоннели с узкоколейками – это позволяло маневрировать огневыми средствами и вести огонь поочередно из нескольких амбразур. Глубоко под землей упрятаны и склады с боеприпасами, горючим и продовольствием.

Вот такую оборону надо было прорывать. Но как это сделать, размышлял Крылов, если о противнике имеются лишь самые общие сведения. Войскам Приморской группы противостоят 3-я и 5-я японские армии, части усиления и пограничные войска общей численностью до 200 тысяч человек, они занимают три оборонительных рубежа, последний из которых находится в 150–180 километрах от переднего края. Что касается полосы наступления 5-й армии, то здесь удалось обнаружить и нанести на карту лишь несколько огневых точек противника, а их никак не меньше нескольких десятков. Добыть недостающие сведения только наблюдением невозможно. Между тем это пока единственный способ получения разведданных – воздушная разведка категорически запрещена, а о войсковой разведке до начала боевых действий и говорить не приходится. Рассчитывать на предварительное разрушение дотов и дзотов с помощью артиллерии нельзя. В то же время преждевременная стрельба за сутки до начала наступления неизбежно встревожит японцев и сделает невозможным достижение как оперативной, так и тактической внезапности.

По той же причине неэффективной и даже вредной окажется и длительная артиллерийская подготовка.

Значит, от предварительного разрушения долговременных сооружений противника за сутки до начала наступления надо отказаться совсем, а артиллерийскую да и авиационную подготовку сократить до минимума. Или, что еще лучше, вообще обойтись без предварительного огневого поражения противника, а ударить по нему без подготовки, ночью. Это позволит застать его врасплох, ошеломить и тем самым обеспечит успех первоначального удара.

– Все это хорошо, – сказал, разминая уставшие плечи, Прихидько. – Но не слишком ли смело? Согласится ли с нашими доводами Кирилл Афанасьевич?

– Непременно согласится, – убедительно ответил Крылов. – Нам только надо сделать так, чтобы эти доводы были убедительными. А для этого ко всему тому, о чем мы с вами сейчас говорили, необходимо «привязать» общий замысел операции. Прошу продумать все как следует и через два дня доложить мне свои соображения.

В указанное командармом время все вновь собрались в землянке Крылова. На этот раз сюда были вызваны также начальники родов войск и служб. У Крылова уже полностью сложился замысел операции. Николай Иванович решил ведущую роль при прорыве Пограничненского укрепрайона отвести 72-му стрелковому корпусу генерала Александра Игнатьевича Казарцева. Он ценил этого немногословного, обладавшего незаурядным полководческим даром и сильной волей человека, верил в него. Кроме того, в корпусе» служили наиболее подготовленные, знакомые Крылову по Белоруссии, Литве и Восточной Пруссии генералы и офицеры, в первую очередь командиры дивизий Андронник Абрамович Казарян, Степан Трофимович Гладышев и Басан Бадьминович Городовиков, которому незадолго до переброски армии на Дальний Восток было присвоено звание Героя Советского Союза.

Вместе с 72-м стрелковым корпусом, но на менее важном направлении должны были действовать 65-й и 17-й корпуса. 35-й корпус составлял второй эшелон армии.

Боевые порядки корпусов и дивизий строились в два эшелона (лишь 190-я стрелковая дивизия, действовавшая на второстепенном направлении, должна была наступать в один эшелон). Корпусам и дивизиям придавалось большое количество артиллерии – ее плотность была доведена до 200 орудий и минометов на километр фронта. Мощным был бронированный кулак армии – до 30 танков и самоходно-артиллерийских установок на километр.

– Но это еще не все, – Крылов обвел взглядом внимательно слушающих его генералов и офицеров. – Так как начало наступления планируется на ночь, необходимо, чтобы каждый полк первого эшелона дивизий, в свою очередь, строил боевой порядок в два эшелона. Таким образом мы сможем использовать тактику передовых батальонов, которая хорошо зарекомендовала себя в операции «Багратион». На передовые батальоны ляжет обязанность прокладывать дорогу основным силам дивизии. В случае если у них выйдет заминка, им помогут остальные два батальона полка и разовьют успех…

Таким был замысел операции. В ходе обсуждения он расширялся большим количеством новых деталей, касающихся в основном вопросов организации взаимодействия и боевого обеспечения, но суть его оставалась без изменения – отказавшись от предварительного разрушения долговременных сооружений противника и огневой подготовки, внезапным ночным ударом обрушиться на врага и, используя его замешательство, прорвать передний край обороны. В таком виде и доложил Крылов свое решение Мерецкову.

– Что вы, Николай Иванович, – удивился командующий Приморской группой. – Брать укрепрайоны ночной атакой нам еще не приходилось. Да еще без огневой подготовки.

– Знаю, товарищ маршал, не приходилось. И все ню прошу разрешить это сделать 5-й армии, – настаивал Крылов.

Но Мерецков продолжал сомневаться в реальности успеха ночного боя. Тогда Николай Иванович подробно изложил, как и почему он пришел к такому решению, сослался на примеры из Восточно-Прусской операции.

– Ну что ж, – наконец согласился Мерецков, – если уж вы так настаиваете, готовьте ночной вариант. Впрочем, – продолжал Мерецков, подходя к карте, на которой была нанесена оперативная обстановка, – а почему бы вам не атаковать ночью после небольшой, но мощной артподготовки, с освещением местности прожекторами, как это сделал маршал Жуков на Одере? Ведь вот здесь, вот здесь и вот здесь, – Мерецков показал на участки местности между высотами «Верблюд» и «Острая «, – и на флангах японцы поставили многорядные заграждения. В темноте вы наткнетесь на них. Кроме того, яркий свет прожекторов окажет на противника большое психологическое воздействие.

Крылов немного подумал, прикинул в уме, можно ли использовать такой вариант действий, и отрицательно покачал головой:

– Нет, товарищ маршал, даже самая мощная артподготовка вслепую, по невыявленным целям, успеха не принесет. А без подавления системы огня противника неэффективными окажутся и прожекторы. Поэтому разрешите атаковать внезапно. Если не достигнем желаемого, тогда начнем с артподготовки.

– Ладно, пусть будет так, – окончательно согласился Мерецков.

Есть на войне особое мужество полководца – учесть реальную обстановку, отказаться от намеченного ранее плана, быстро и скрытно произвести перегруппировку войск, нанести удар внезапный, неотразимый там, где враг его не ждет.

Решение командарма было разумно, логично, он твердо верил в него. Но как вселить эту веру в подчиненных, в непосредственных исполнителей смелого замысла? Люди привыкли к тому, что наступлению предшествует мощный огневой удар по вражеской обороне, а теперь они должны были начать его не то что без мощного, а вообще без всякого удара. Причем наступление не обычное, не на привычную немецкую оборону, а на сильно укрепленный район, который обороняет не изученный еще в боях новый противник. Четверть века спустя Н. И. Крылов не мог без улыбки вспоминать о тех днях.

– Провожу совещание с командирами корпусов и дивизий, – рассказывал он, – уже, кажется, все ясно, все согласны с моим планом. А кончается совещание, и подойдет один, другой: «Товарищ командующий, разрешите нам все-таки хоть немного, но ударить по обороне». И опять приходилось все сначала разъяснять, убеждать, доказывать, что ключ к успеху во внезапности.