Возвращаясь к событиям, связанным с лабораторией радиационной генетики, следует сказать в заключение следующее. Работы, проведенные нами с большим жаром и размахом, показали, что лаборатория радиационной генетики оказалась в состоянии поставить целый ряд животрепещущих вопросов теории и практики, сумела откликнуться на ряд самых прогрессивных движений в жизни нашей страны. Генетика возродилась, ее факел начал гореть. Но это было лишь начало, никто из нас не сомневался, что перед новой, современной генетикой лежит открытый океан познания и живой практики, насущно нужных нашей Родине.
В мае 1957 года произошло крупное событие в развитии советской науки. Совет Министров СССР принял постановление об организации Сибирского отделения Академии наук СССР, о постройке для него научного городка близ Новосибирска. Президиум Академии наук СССР должен был рассмотреть вопрос о создании новых научных учреждений Сибирского отделения академии, о развитии существующих учреждений в Сибири и о переводе на восток ряда научно-исследовательских институтов, лабораторий, отделов.
Было решено в первую очередь создать 13 институтов, из них 11 институтов по математике, физике и химии и 2 института по биологии. Руководитель Сибирского отделения Михаил Алексеевич Лаврентьев хорошо понимал роль комплексности в современном естествознании. Он полагал, что для генетики научный городок в Сибири откроет зеленую улицу, особенно если Институт цитологии и генетики будет успешно исследовать проблемы физических, химических и цитологических основ наследственности и изменчивости, методы управления наследственностью животных, растений и микроорганизмов.
Еще до принятия постановления об организации Сибирского отделения Академии наук СССР М. А. Лаврентьев позвонил мне по телефону и предложил стать во главе Института цитологии и генетики, сказав, что в Сибири передо мною в деле развития генетики будут открыты неограниченные возможности. Я без колебаний согласился ехать в Новосибирск. С первой же встречи и до последних дней моей работы в Сибири М. А. Лаврентьев проявил исключительное понимание задач генетики и лично ко мне относился с трогательным вниманием. Эти научные и человеческие отношения одна из ярчайших страниц в моей жизни. Как директор института и как член президиума Сибирского отделения Академии наук я постоянно имел дело с М, А. Лаврентьевым. Не раз я бывал на знаменитой заимке Михаила Алексеевича - в деревянном домике, одиноко стоявшем в Золотой долине среди 1100 гектаров леса. Этот дом был как кристалл, символизирующий великолепную волю, готовность к жертвам, каждодневность горения на порученном громадном деле. Все это было брошено как бы в маточный раствор будущего научного центра. Вокруг сибирской заимки М. А. Лаврентьева затем вырос прославленный на весь мир городок науки.
М. А. Лаврентьев поставил вопрос об избрании меня действительным членом Академии наук. По его словам, я давно этого заслуживал, но все искусственно задерживалось из-за споров с Т. Д. Лысенко.
Однако дело это не получилось. Помню, как М. А. Лаврентьев, смущаясь, сообщил мне, что вопрос о моих выборах решен отрицательно. В это время вошел другой вице-президент, Н. Н. Семенов.
- Что это у вас похоронные лица? - спросил Николай Николаевич.
- Да вот, не можем избрать Дубинина в академики,- ответил М. А. Лаврентьев.
- Ну и что,-заявил Н. Н. Семенов,-пусть побудет в членкорах.
Я вспомнил эти слова Н. Н. Семенова в 1968 году, когда на совещании у президента Академии наук он горячо и очень убедительно ратовал за избрание одного из биохимиков, говорил, как это важно для человека и для науки, если этого человека своевременно и даже по возможности пораньше изберут в академики.
Коллектив крупных ученых - директоров институтов Сибирского отделения, представляющих разные науки, состоял из людей, хорошо понимавших, что организация Института цитологии и генетики предпринята с целью коренного улучшения положения дел в генетике, а затем биологии в целом. Все они с исключительной теплотой воспринимали тот факт, что в сибирском научном центре будет развиваться генетика, которая ставит своей задачей подняться до уровня современных методов с использованием физики, химии, математики и кибернетики. Лично я постоянно ощущал поддержку и симпатию со стороны С. Л. Соболева - директора Института математики, И. Н. Векуа - математика, Г. И. Будкера - директора Института ядерной физики, Г. К. Борескова - химической кинетики, А. В. Николаева - неорганической химии, Н. Н. Ворожцова - органической химии, С. А. Христиановича - механики, А. А. Трофимука - геологии нефти, Н. Н. Некрасова - экономиста и других.
Начало организации института цитологии и генетики было положено в Москве, в карантинном питомнике, где работала лаборатория радиационной генетики и действовал штаб, организующий институт. Это были замечательные дни, когда люди приходили к нам в нашу трудную обстановку, а я с увлечением рассказывал им о великолепных перспективах развития генетики, о том, что надо ехать в Новосибирск, где мы создадим крупный коллектив, будем развивать новую генетику и построим замечательное здание, получим все нужное оборудование для нового института. Я видел, как в глазах моих собеседников гасло чувство неуверенности и начинал пылать огонь надежды и жажды работы.
Надо было собрать кадры, разбросанные в разных концах страны. Научный центр в Сибири предоставлял квартиры, и это открывало широкую возможность для приглашения людей. Я обратился с письмами к П. К. Шкварникову, который работал председателем колхоза на Украине, к Ю. Я. Керкису, бывшему в это время директором каракулеводческого совхоза в горах Таджикистана, к Ю. П. Мирюте, к А. Н. Луткову, Н. А. Плохинскому и к другим генетикам, оторванным от своей науки. Реакция была единодушной, все выразили горячее желание работать в новом институте. Нетерпеливый Ю. Я. Керкис завалил меня телеграммами, в которых по мере затяжки с его оформлением все нарастала паника: а вдруг это дело для него сорвется? Но все шло своим чередом, и люди стали съезжаться в Новосибирск. Со многими молодыми людьми я беседовал в Москве, затем они отправлялись в Новосибирск.
Некоторые ученые, уже зарекомендовавшие себя работами, по своей инициативе выразили желание поехать в Сибирь. Так ко мне пришел Р. И. Салганик, биохимик из Киева. Первый же разговор с ним показал, что он знает проблемы молекулярной генетики. Без колебаний я предложил ему место заведующего лабораторией молекулярной генетики. И не ошибся. В настоящее время Р. И. Салганик стал крупным работником. Так же пришел ко мне Д. К. Беляев, специалист по генетике пушных зверей. Он колебался, приходил, уходил и снова приходил. Мне, а также его учителю по Ивановскому сельскохозяйственному институту А. И. Панину долго пришлось уговаривать его поехать в Сибирь. Наконец он все-таки решился, поехал в новый институт, и жизнь показала, насколько правилен был этот шаг. Теперь Д. К. Беляев - член-корреспондент Академии наук СССР, директор Института цитологии и генетики.
Приехавшие в Новосибирск товарищи согласились с моими научными и организационными принципами, на которых следовало создавать Институт цитологии и генетики. Необходимо было развивать фундаментальные направления нашей науки. Среди них в первую очередь разрабатывать новые методы управления наследственностью через получение мутаций с помощью радиации и химии. Для этого создали лабораторию мутагенеза под моим руководством. Затем первоочередными стали проблемы молекулярной генетики. Заниматься ею поручили Р. И. Салганику. Вопросами радиационной генетики млекопитающих в том плане, как они ранее велись в Москве, в лаборатории радиационной генетики, стал заниматься Ю. Я. Керкис.
Институт должен был жить, отдавая свои силы также развитию научных принципов селекции животных и растений. Для этого при нем создали отдел генетики животных во главе с Д. К. Беляевым и Н. А. Плохинским и отдел радиационной селекции растений во главе с П. К. Шкварниковым. Отдел полиплоидии возглавил Н. А. Лутков, а отдел гетерозиса - Ю. П. Мирюта. Мыслилась также работа по генетике раковых опухолей, для чего из Москвы пригласили Р. П. Мартынову.