В 1956 году журнал "Биофизика" напечатал мою статью "Физические и химические основы наследственности". В том же году президиум Академии наук СССР ввел меня в состав экспертной комиссии по присуждению золотых медалей за успехи в биологии.
В 1957 году журнал "Вопросы философии" обратился ко мне с просьбой написать статью на тему "Методы физики, химии и математики в изучении проблем наследственности". Эта статья была напечатана в 6-м номере журнала за 1957 год. Она заканчивалась следующими словами: "Эти открытия, позволившие доказать материальную природу одного из главных свойств жизни - наследственности, являются великой победой не только современного естествознания, но и марксистского философского материализма".
И. Т. Фролов в книге "Генетика и диалектика" (1968) писал об этой статье, что она явилась первым после сессии ВАСХНИЛ 1948 года прямым обращением к центральному пункту прошедших ранее философских дискуссий в генетике. Это обращение перечеркивало решения августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года. С новых позиций предлагалось посмотреть на союз философов и генетиков.
Большую роль в нашей работе в новых условиях сыграла работа над запиской по проблеме "Физические и химические основы наследственности". Бюро отделения решило на новый уровень поднять обсуждение проблемы наследственности и поручило комиссии под моим председательством доработать записку. На этот раз в состав комиссии вошли Б. Л. Астауров, А. Н. Белозерский, В. Л. Рыжков, М. Л. Бельговский, Г. Г. Тиняков, А. А. Прокофьева, Я. Л. Шехтман и Л. П. Бреславец. Записка была написана, и 15 августа 1958 года президиум Академии наук СССР утвердил состав научного совета по этой проблеме. В этом совете мне было поручено снова быть председателем. Кроме генетиков в него вошли физики И. Е. Тамм и Л. А. Тумерман, химик И. Л. Кнунянц, биохимики А. Н. Белозерский и В. А. Энгельгардт.
Таким образом, принципиальные вопросы в борьбе за развитие общей и молекулярной генетики были разработаны и определены позиции в свете марксистско-ленинского философского материализма. Теперь надо было строить лаборатории и в них непосредственно развивать молекулярную и общую генетику как новую отрасль знания. В отношении молекулярной генетики дело началось с усилий Р. Б. Хесина в лаборатории радиационной генетики. К этому времени стали появляться также работы по молекулярной генетике в лаборатории Института антибиотиков С. И. Алиханяна.
При организации Института цитологии и генетики Сибирского отделения Академии наук СССР моей важнейшей заботой было создание лаборатории молекулярной генетики, что удалось сделать, пригласив на работу Р. И. Салганика. В Киеве стали появляться работы в лаборатории С. М. Гершензона. Р. Б. Хесин и С. И. Алиханян вошли в состав биологического отдела Института атомной энергии и проводили там работы по молекулярной генетике. А. Н. Белозерский и A. С. Спирин, наши крупнейшие биохимики, вплотную подошли в то время к проблемам молекулярной генетики. Наконец, в 1966 году при организации Института общей генетики, было сделано все, чтобы создать большой отдел молекулярной генетики во главе с Д. М. Гольдфарбом. В эти же годы развернулись работы по генетике вирусов и бактерий в Медицинской академии наук под руководством В. Д. Тимакова, B. М. Жданова и других.
Молекулярная генетика за прошедшие 10 лет пережила коренные изменения. Осуществлен химический синтез гена, отдельные изолированные гены выделены из клетки, прочтен код генетической информации в молекулах ДНК, показана сущность синтеза белка, молекулярная природа мутаций и т. д. Именно на путях молекулярной генетики мы узнали и еще узнаем много диковиннейших явлений, которые позволят нам управлять наследственностью.
Одной из важнейших задач нашей лаборатории я считал развитие радиационной селекции растений. Излучения проникают в клетку и изменяют генетический аппарат организмов. Поэтому здесь надо было искать путей для целенаправленного управления наследственностью.
На заре радиационной генетики, в 1928 году, А. А. Сапегин в Одессе и Л. Н. Делоне в Харькове получили радиомутанты у пшеницы. Затем эти замечательные работы были прекращены. Я предложил эту тематику В. В. Хвостовой, В. С. Можаевой и С. А. Валевой. "Ботанический журнал" в 1957 году напечатал мою статью "Радиоселекция растений". В наши дни экспериментальное получение новых наследственных форм (мутагенез) с помощью радиации и химии - это великолепное достижение генетики. Заслуга широкого развития работ по химическому селекционному мутагенезу растений в нашей стране в первую очередь принадлежит И. А. Рапопорту.
Интересные работы были выполнены у нас в лаборатории Д. Д. Ромашовым. Он вместе с В. Н. Беляевой обнаружили удивительные факты. Оказалось, что после облучения спермиев вьюна на всем протяжении развития личинки в клетках возникают мутации. Факт этот, как говорится, не лез ни в какие ворота существовавшей в то время теории мутаций. Открытие Д. Д. Ромашова было принято у нас в штыки, особенно Н. Н. Соколовым и Б. Н. Сидоровым. Это несогласие принесло всем нам немало горьких минут. Зато послужило еще одним уроком, как осторожно надо обращаться с фактами. Ныне открытие Д. Д. Ромашова украшает новые идеи в области теории мутаций.
4 октября 1957 года весь мир облетела весть о том, что в Советском Союзе запущен первый искусственный спутник Земли. Началась космическая эра человечества. Я испытывал не только чувство гордости за то, что первый искусственный спутник Земли создан гением советских людей. Было ясно, что полеты в космос обещают новые пути для развития биологии и ставят перед нею ряд крупных задач, решить которые должны полеты человека в космических кораблях. Несомненным становилось и то, что живые организмы в космосе подвергнутся таким факторам, как невесомость и космическая радиация. В перспективе вставала задача осуществить полеты человека, а затем и продолжительное пребывание людей в космосе. Наряду с медицинскими проблемами надо было решить много биологических вопросов.
Еще в 1934 году состоялась Всесоюзная конференция по изучению стратосферы, на которой Н. К. Кольцов, Г. А. Надсон и Г. Меллер привлекли внимание к возможностям изучения влияния космической радиации на наследственность, если окажется возможным посылать организмы на стратостатах, подымающихся в стратосферу. Г. Г. Фризен, сотрудник нашего отдела генетики, был первым, кто на стратостате "СССР-1-БИС" послал дрозофил за пределы Земли.
После полета первого искусственного спутника Земли я обратился к вице-президенту Академии наук А. В. Топчиеву, академику-секретарю биологического отделения Н. М. Сисакяну и предложил им на рассмотрение план генетических исследований в космосе. Центральным в этом плане была надежда использовать дрозофилу в качестве точнейшего биологического дозиметра для определения галактического космического излучения. Кроме того, надо было обратить серьезное внимание на хлореллу зеленую, одноклеточную водоросль, как будущего регенератора воздуха в кабине корабля. Важно было также послать в космос мышей, как представителей животных-млекопитающих, и, наконец, семена растений и другие объекты. Эта программа была принята, и лаборатория радиационной генетики Института биофизики стала регулярным участником работ по медико-биологической программе космических исследований.
Вскоре стало ясным, что из наших работ формируется новая область науки, которая получила название космической генетики. Наши объекты летали на кораблях "Спутник-2" (1960); "Восток-1" и "Восток-2" (1961), "Восток-3" и "Во-сток-4" (1962), "Восток-5" и "Восток-6" (1963), "Восход-1" (1964), "Космос-109" и "Космос-110" (1966), "Зонд-5" и "Зонд-6" (1968), "Зонд-7" (1969), "Союз-5" (1969), "Союз-9" (1970), "Зонд-8" (1970). В полетах на "Зондах" наши объекты облетали Луну и возвращались на Землю.
На "Востоке-1" мыши, дрозофилы, семена растений, культура тканей человека и бактерии летали вместе с Ю. А. Гагариным. На "Востоке-3" А. Г. Николаев проводил опыты с дрозофилой. На "Востоке-4" П. Р. Попович экспериментировал с дрозофилой и с растениями. На "Востоке-5" В. Ф. Быковский фиксировал растительный материал. В 1970 году на "Союзе-9" А. Г. Николаев регулировал смену в доступе света к опытным посевам хлореллы.