- Командир разведгруппы лейтенант Шапкин!

- Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, - командующий мягким движением подает Шапкину руку. - Да, да, теперь вы старший лейтенант. Это звание вы заслужили. - И, повернувшись к нам, замечает: - Подчиненные у вас, вижу, орлы. Ваша фамилия?

- Красноармеец Иван Чупрахин.

- Ого, голос крепкий.

- Так точно, товарищ генерал, крепкий. Чупрахины хрипотой не страдают и кашлем не болеют. Кашель, он хвороба для разведчика поганая, - заканчивает Иван.

- Орел, орел, - командующий одобрительно качает головой и спрашивает: Вы хорошо знаете, куда идете?

Хором отвечаем:

- Знаем!

- Трудно, очень трудно будет.

Мельхесов в упор ставит вопрос:

- Сможете ли вы при угрозе плена живыми не даться врагу?

Об этом с нами говорил и полковник Хижняков. Мы знаем, куда идем, там все может случиться. Хором отвечаем:

- Можем!..

Знакомимся с оперативной обстановкой, с расположением немецких частей, пунктами сосредоточения фашистских войск.

На прощание командующий и представитель Ставки пожимают нам руки, желают удачи.

С наступлением темноты выдвигаемся на ничейное поле и здесь лежим, ожидая команды, чтобы двинуться вперед. Позади маячат высотки. Там находятся наши войска, прижатые друг к другу, как спрессованные.

Мы, разведчики, многое видим. Например, мало кто даже из больших командиров знает, что район наших позиций опутан густой сетью проволочной связи, ночью трудно пройти, чтобы не запутаться в проволоке. Шатрова это тревожило. "Не дай бог фашистской авиации совершить массированный налет: порвут провода, и штабы останутся без связи", - говорил подполковник.

Вокруг тишина. Как хочется вырваться из этой серой холодной горловины перешейка с постоянными дождями, сырыми ветрами! И кому пришло в голову назвать эту землю солнечным Крымом? Тянет сыростью. И ни одного звука.

- Онемели, вражьи души! - шепчет Чупрахин. Он лежит вниз лицом, обвешанный гранатами, в темноте похожий на бесформенный ком.

Падают тяжелые капли дождя. Я протягиваю руку к Ивану:

- Скоро, что ли, пойдем?

- Не туда звонишь, Бурса, - почему-то со злостью отвечает Чупрахин, жди сигнала от старшего лейтенанта.

- Внимание, - с хрипотцой в голосе предупреждает Шапкин.

- Отставить! Не двигаться! - вдруг распоряжается Правдин и вопросительно смотрит на Захара, как бы говоря: заметил вспышки ракеты, это знак приостановить разведку. Шапкин возмущается:

- Да что они там, шутят? Разрешите уточнить...

- Нет, я сам. Всем лежать на месте и ждать моего распоряжения. Если все в порядке, слышишь, Шапкин, будет дана длинная очередь из пулемета зелеными трассирующими пулями вдоль линии фронта в южном направлении, тогда продолжайте выполнять задачу, а если красную трассу увидите - немедленно возвращайтесь. Следите за сигналами.

Правдин бесшумно, как это может делать только он, ползет в сторону рубежа, где притаилась наша поддерживающая группа. До нее метров двести. Это оттуда был дан сигнал.

- Всем наблюдать! - предупреждает Захар и спустя минуту спешит туда, где только что скрылся политрук. - Я сейчас, - бросает он Егору.

Возвращается очень быстро.

- Ну, все в порядке, сигнала никакого не будет, по-пластунски за мной!..

И первым трогается с места по намеченному маршруту. Вздох облегчения вырывается из груди: наконец-то состоялась наша вылазка.

Впереди меня передвигается Аннушка. У нее на спине рация. Порой мне кажется, что я слышу тяжелое, прерывистое дыхание. Напрягаю слух. Ничего не услышав, все же шепотом спрашиваю:

- Аня, тяжело?

В ответ ни слова.

- Сигнал, товарищ старший лейтенант! - сообщает Кувалдин.

- Это не для нас, - резко обрывает его Шапкин, - тут есть катакомбы. Встать, за мной!

Мы лежим между камней у самого входа в пещеру, метрах в сорока за линией переднего края. Надо спешить иначе утром гитлеровцы могут обнаружить нас. Шапкин, чуть выдвинувшись вперед, лежит неподвижно. Наконец он сползает с бугорка. Но не успевает Захар произнести и слова, как раздается громоподобный гул. Впечатление такое, будто где-то наверху бьют молотками в пустые железные бочки. Без труда определяем: открыли массированный артиллерийский огонь.

- В укрытие! - приказывает Захар.

Гул канонады не прекращается: он льется сплошным, надрывным потоком с шипящим, захлебывающимся выговором.

- Самбуров, за мной, остальным отойти в глубь катакомбы, занять оборону, - отдает распоряжение Шапкин. Выползаем на бугорок. Уже настолько посветлело, что далеко просматривается местность. Из-за высоты, расположенной несколько левее, выползают немецкие танки. Они быстро принимают боевой порядок, увеличивают скорость.

- В наступление идут.

Захар, повернув ко мне голову, смотрит прищуренными глазами:

- Не ошибся ты, землячок, в наступление.

- Что будем делать?

Шапкин подвигается ко мне. Теперь он лежит со мною плечо к плечу. Я слышу его учащенное дыхание.

- Что делать, спрашиваешь? Покурим, подумаем. А вообще ты громко не удивляйся. Видишь, и самолеты немецкие пошли, - показывает он на небо. И вдруг предлагает папиросу: - Кури.

- Да что вы в самом деле! - вскрикиваю я. - Надо же что-то предпринимать!

- Не кричи громко, - повторяет Захар. - Видишь, танки уже прошли нас, теперь ихняя пехота валом валит.

Мельком бросаю взгляд в сторону: по косогору спускаются цепи гитлеровцев.

В ушах стучит кровь. Треск пулемета приводит меня в чувство.

Захар лежит с простреленной головой. Что-то липкое и тепловатое течет у меня по щекам. Подбегает Мухин. Я вижу Алексея, как в тумане.

- Убит? - глухо доносится голос Алексея. Пули свистят над нами. Делается холодно. Алексей тащит меня в убежище.

***

В КАТАКОМБАХ

- 1

Я опускаюсь на камень и сразу чувствую невероятную дрожь во всем теле, так трясет, что не могу слова выговорить, а голова пылает огнем.

- Что там случилось? - спрашивает Егор.

- Шапкина он задушил, - слышу голос Мухина. Жар охватывает грудь, перед глазами зеленые круги. Потом все пропадает в темноте.

Из мрака приближается лицо матери.

- Мама!

Голова вздрагивает и еще ниже наклоняется. Теперь отчетливо вижу белые, словно припудренные мукой, пряди волос.

- Ты седая, мама?

- Лежи, лежи.

Маленькая холодная рука касается моего лба. Поднимаю глаза кверху: серые тяжелые камни покрыты крупными каплями воды. Каменный потолок. Когда же он у нас появился?.. И стены серые, с большими темными кругами... Крыша течет, сырость кругом...

Сильно печет в левой части груди. Не хватает воздуха.

- Окно откройте...

Внезапно наступает темнота. Словно из подземелья, слышу глухой разговор:

- Ну как?

- Горит весь, бредит.

- Что же делать?

- Подождем, спадет температура, поднимется. Ночь рассеивается: у ног дрожат три человеческие фигуры. Вот они, подпрыгнув, закружились в крутой спирали.

- Ты думаешь, он поднимется? - опять слышу чей-то голос, который кажется мне знакомым.

- Мама, кто здесь?

Напрягаю зрение и вдруг отчетливо вижу Аннушку. Она сидит рядом и все еще держит свою руку на моем лбу. На какое-то время чувствую просветление в голове, хочется рассказать, как все произошло, как убил Шапкина.

- Он хотел нас выдать фашистам...

- Бурса? - это голос Чупрахина. - Ты молчи... молчи...

Весь дергаюсь, пытаюсь подняться.

- Не верите?..

- Лежи, лежи...

Все куда-то убегают. "Бросили", - решаю.

Частые выстрелы, перемежающиеся с сердитыми раскатами гранатных разрывов, на некоторое время заставляют подумать о другом: "Что там?" Срывая с себя шинель, встаю на колени и беру автомат. Впереди, где обозначается выход, вижу голубое небо, на котором вдруг вырастает черный с огненными лепестками взрыв.

- Иди вперед, что прячешься? - кричу на себя.