Урос инстинктивно склонился над гривой Джехола, и закрыл лицо рукой, пытаясь хоть как-нибудь спрятать свое лицо еще на несколько мгновений. Но тут ему стало ясно, как сильно он оброс. Он провел ладонью по щеке, и в первый раз, со времени отъезда из Кабула, он подумал о том, как он сейчас выглядит: заросший, бледный, с запавшими щеками и припухшими веками... Оборванный чапан и раздробленные кости под ним.

И он выпрямился снова. Кто узнает в этом убогом, забрызганном грязью всаднике, надменного Уроса, сына великого Турсена? Никто.

Один из пастухов поднялся от огня - самый старший. Он был высок, строен, с густыми седыми волосами и не менее густой белой бородой. Только брови были странно черны над его узкими глазами, смотрящими на Уроса живо и проницательно.

- Присаживайся к огню, - сказал он.

Но увидев повязку на ноге Уроса, пастух взял Джехола под уздцы, подвел его к меньшей из обеих палаток, - к своей - подхватил Уроса, и сняв с седла опустил его на землю.

- Мой саис следует за мной...и еще служанка. Я не хочу их видеть - тихо сказал ему Урос,- Они...верно, очень устали...

- Будь спокоен. О них позаботятся так же, как и о твоей лошади, ответил глава пастухов, - Мой младший сын Кадир пока послужит у тебя как бача.

- Кого же я должен благодарить за его доброту? - спросил Урос.

- Меня зовут Месрор, и я слежу за одним из табунов Бехрам Хана- ответил старик.

Он снял с коня седло и вышел, чтобы вернуться с большой керосиновой лампой. Он немедленно почувствовал запах гниющей заживо человеческой плоти, который быстро распространился в палатке, но ничего не сказал, а только уменьшил в лампе огонь и пожелав Уросу спокойной ночи, вышел. За ним появился его сын, неся чай, хлеб и рис. Урос пил жадно, но от еды отказался.

Мальчик не спускал с Уроса любопытных глаз. Но и он так же, как и его отец, был молчалив и сдержан. Когда Урос напился Кадир уселся на землю возле лампы не говоря ни слова.

- Ты видел моих слуг? - наконец прервал молчание Урос.

- Да, - ответил Кадир и улыбнулся, - и твоего мула тоже. Большой и сильный. Но знаешь, - продолжал он оживившись, - вот твой конь, это что-то! Как бы мне хотелось, чтобы у меня был такой! Даже под коркой грязи видно с первого взгляда, что это за конь!

Тут он осекся и замолчал. Он обещал отцу не разговаривать с больным.

Но тот спросил его снова:

- Что они говорили?

- Что они падают от усталости и голода. Сейчас они, должно быть, спят в большой палатке.

- Ну, хорошо тогда...- пробормотал Урос.

Его голова отяжелела, тело словно налилось свинцом, тягучая усталость тянула его куда-то вниз, ему мучительно захотелось спать, но что-то подсказывало ему, что не здоровый и освежающий сон подкарауливает его, а опасное забытье на грани жизни и смерти.

"Это яд моей раны, - понял Урос, - Мне нельзя засыпать..нельзя..."

Но веки сами опускались на глаза...мысли потекли все медленнее и ленивей, и очень скоро все ему стало почти безразлично: жизнь ...смерть,... поражения ...победы...

Урос открыл глаза еще раз.

- Кадир, - хриплым шепотом позвал он мальчика, - Поверни фитиль..Пусть горит сильнее. Поставь лампу прямо перед моими глазами и позови сюда твоего отца.

Месрор пришел немедленно. Урос видел его расплывчато, глаза слезились, он не отрывал взгляда от яркого огонька под стеклянным колпаком.

- Что я могу для тебя сделать? - спросил глава пастухов.

- Осмотри мою ногу, - прошептал Урос.

- Я ее уже видел.

- И что ты скажешь?

Месрор бросил еще один взгляд на черную, гниющую рану и острия костей торчащие из нее, и ответил:

- Если ты хочешь жить, если ты хочешь увидеть рассвет, то ты должен расстаться со своей ногой еще сегодня.

- Ты сможешь это сделать? - помедлив мгновение спросил Урос.

Месрор потер в задумчивости лоб:

- Я резал ноги многим животным, и думаю, что сумею это сделать и человеку.

- Никто не должен об этом знать.

- Только я и мой сын. За него я ручаюсь, - произнес Месрор тихо.

- Когда же? Прямо сейчас?

- Нет, - возразил Месрор, - Я должен быть уверен, что в другой палатке уже все заснули.

- Хорошо. Забери лампу прочь.

Огонь лампы стоявшей позади седла, давал слабый, светло-желтый свет и Урос добровольно упал в темноту, которая атаковала все его чувства. Время от времени, откуда-то с граница сознания, до него доходили неясные звуки и запахи: звон металла, запах жира, таинственные шорохи. Вдруг что-то дернуло его наверх из черного тумана: потоки холодной воды.

Яркий и резкий свет пробудил его окончательно...

Сжимая руками плеть и нож Урос не понимая таращился на лампу, которую держали прямо перед его глазами. Месрор наклонился над ним. Урос провел рукой по лицу: оно было мокрое.

- Мне пришлось облить тебя водой, - сказал Месрор беспокойно вглядываясь Уросу в глаза, - ты уже не мог проснуться сам.

Урос закрыл глаза. Открыл их снова. Кадир стоял позади его изголовья и рвал чистую рубаху на длинные лоскуты, у его ног дымился пузатый котел, поставленный на переносную жаровню полную углей. Рядом лежал небольшой топорик и длинный, тонкий нож. Урос пробежал взглядом по блестящей стали.

Его голова бессильно откинулась на седло, он скрестил на груди руки и сказал:

- Именем пророка, я готов.

- Еще нет, - возразил Месрор.

Он порылся в карманах и вытащил длинный и тонкий, но прочный шнур.

- Мне придется тебя связать.

Урос снова вцепился в свое оружие, рванулся вперед и выдавил сквозь сжатые зубы:

- Никто...никогда...клянусь.

- Кадир, сколько крепких пастухов обычно держат овцу, если ей отрезают ногу? - спокойно спросил Месрор у своего сына.

- Самое меньшее двое, - ответил ребенок.

- Но я же не животное!

- Именно поэтому я не допущу никакого риска, - ответил ему Месрор твердо и посмотрел на него сверху вниз. Взгляд его был непреклонен.

"Его не поколебать". Еще раз взглянул Урос на шнур, затем на покрытые гноем кости.. прошептал:

- Вот этого я тебе никогда не прощу, - и протянул руки Месрору.

- Нет, не так, - покачал головой последний.

Он завел руки Уроса за спину, связал их, провел веревку дальше, согнув его здоровую ногу в колене набросил на нее несколько витков, и наконец закрепил шнур тугим, замысловатым узлом. Урос потерял способность двигаться. Месрор снял с него тюрбан и засунул его Уросу в рот как кляп. Тот не обратил на это особого внимания, он сосредоточился и приготовился к тому, чтобы любую боль перенести стойко и внешне равнодушно.