Двуглавый орел, сменивший изображение Георгия Победоносца, изображал герб Московского великокняжества и рельефно вырисовывался над троном Ивана.
Послы еще не видели этого новшества и с любопытством рассматривали его.
Послание хана Ахмата, басма с изображением его и ханскою печатью, было вручено Ивану.
Торжественная тишина царила в палате.
Старший посол заговорил тоном упрека, что великий князь Иван не исполняет крестного целования и, не следуя обычаю дедов и отцов, уклоняется платить дань, а потому...
Как орел воспрянул Иван III.
Прежде чем успел вымолвить посол, чем грозит хан Ахмат своему даннику, грозный и могучий голос Ивана потряс стены палаты:
- Смотри, посол! Смотрите, бояре! Вот что я делаю с басмою твоего хана!
И Иван разорвал грамоту, бросил ее под ноги и начал топтать.
- Казните послов! - приказал Иван, обращаясь к оружейникам. - А одного оставьте. Пусть идет к своему хану и скажет ему, что видел и слышал...
Оружейники бросились на послов, обезоружили их и с шумом увели из палаты, где остался лишь один из них, самый почтенный по возрасту, и, трепеща от ужаса, он стоял перед троном и не смел слова сказать.
Объятые страхом, изумленные или восторженные, бояре тоже безмолвствовали.
- Иди к своему хану, - заключил Иван, обращаясь к послу, - и скажи ему, что видел... А от меня передай, что не оставит он меня в покое, так и с ним будет то же, что с басмою и с послами! Понял ли?
Посол упал на колени.
То, что произошло перед его взором, превосходило всякое вероятие, и, словно угадывая будущее могущество Руси, он склонил свою седую голову.
Иван горделиво усмехнулся, обвел торжествующим взором бояр и вышел из палаты.
София Фоминишна встретила своего супруга со слезами восторга.
Она припала к нему на грудь и, обнимая и плача, шептала льстивые, сладостные речи:
- Воистину велик ты, Иван Васильевич! Ты - государь, ты царь земли русской... тебя признают и поклонятся все люди православные; тебе принесут покорность и города вольные, и князья удалые... Засияешь ты, как солнце красное, и не будет ни силы, ни воли ничьей, кроме Божеской да твоей, царь Иван всея Руси!
Глава IX
МАТЕРИ-СОПЕРНИЦЫ
Артемий сделался любимцем Ивана III и Софии Фоминишны. Смелый и ловкий юноша, горячо преданный государю и государыне (как величали теперь великого князя и его супругу), он готов был жизнь отдать по одному слову или взгляду своего властелина.
Но возвышение при дворе Ивана никому почти неизвестного доселе Артемия, князя Львова, многим не нравилось, и молодой человек имел немало врагов, готовых оклеветать и погубить его.
К счастью, судьба Артемия очень заинтересовала Софию.
Читатели, может быть, не забыли, что в тот день, когда Артемий явился гонцом от Кошкина, заветное и пламенное желание Софии исполнилось: у нее родился сын.
По свойственному всем женщинам суеверию и склонности видеть сверхъестественное в явлениях вполне естественных, Софии казалось, что волнение, причиненное гонцом, сообщившим о заговоре князей, не только ускорило рождение младенца, но и повлияло на пол его.
- Во мне точно дрогнуло тогда все, - говорила София своей любимой прислужнице, гречанке Иде, - и я почувствовала, что будет у меня сын!..
- Но не наследник престола наш красавчик, наш царевич прекрасный! качая головой, восклицала старая Ида, обожавшая Васю, сына Софии, и ненавидевшая и Ивана Молодого, и Елену, и сына их Дмитрия.
София побледнела, и глаза ее засверкали.
- Кто знает! - загадочно сказала она.
И с тех пор всякий раз, лаская ненаглядного птенчика, София Фоминишна с горечью вспоминала слова Иды и думалось ей:
"Да, не ты будешь наследником русского престола, не ты будешь царем всея Руси, золотой мой, красавец мой Васюточка! Не ради тебя, значит, старалась я, голубь мой белый. Не для тебя уговаривала и просила царя Ивана сбросить ненавистное иго татарское! Засияло солнце красное над Москвою, да не тебе в тех лучах красоваться, мое дитятко желанное!.. Есть у царя нашего другой сын... Не от любимой жены он на свет родился, не ласкал, не миловал его отец как тебя, мой Васюточка, а только права первородные на его стороне... Лютыми ворогами смотрят на тебя Иван с Еленой, да бояре, их приспешники... Не на горе ли родился ты, мое детище желанное? Не придется ли тебе лить слезы завистные и таить на душе печаль-тоску?"
Казалось бы, все желания гордой царевны греческой достигнуты и могла она с полным правом величаться и радоваться, но не бывало еще, видно, человека, довольного своей судьбою!
Влияние Золотой Орды, много лет тяготевшее над Русью, пало и рушилось после смелого поступка Ивана III. Вольный Новгород начинал сдаваться и просить пощады. Смутники-князья искали спасения в Литве. И даже послы вечевого города называли Ивана не великим князем, а государем, признавая его новый титул. По-прежнему любил и нежил Иван Васильевич свою Фоминишну и не мог натешиться, да нарадоваться на младенца-сына. Даже враждебная Софии партия бояр будто смирилась, и меньше стали в народе порицать "римлянку".
Все, кажется, шло к лучшему для молодой государыни, а между тем София страдала и мучилась.
Гордости ее царствейной был нанесен жестокий удар.
Сын Елены, внук господаря молдаванского, будет со временем сидеть на престоле московском, а ее сын, отпрыск царского рода и по отцу, и по матери, обречен сделаться удельным князьком... Он должен будет крест целовать, приносить клятву в верности, и кому же? Дмитрию!.. Сыну Елены-молдаванки!
Кровь кипела в жилах Софии, когда она думала о такой несправедливости судьбы.
Много планов появлялось в ее пылкой голове, но она спешила отогнать соблазнительные мечты и по временам, сжимая руки, шептала:
- Спаси, Господи! Помилуй! Не хочу я им зла! Не хочу! Лукавый смущает.
В числе приближенных Софии, кроме известной уже Марфы Ивашкиной, жены тысяцкого, старухи гречанки Иды и других женщин, находилась прелестная девушка-сирота Зина, ребенком взятая в семейство Фомы Палеолога и обожавшая Софию.
Вместе с греческой царевной покинула она милую родину и поселилась в Риме, а затем очутилась в далекой Московии, при дворе государя Ивана Васильевича.
Зина привыкла к иному строю жизни, и новое положение долго казалось ей странным. Среди женщин и девушек того времени, считавших долгом вести строго замкнутое существование, она казалась оригинальной и, пожалуй, слишком смелой, но в действительности это было простодушное дитя юга, живое, веселое, готовое то хохотать без умолку, то плакать из-за пустяка.
Все любили Зину и всем старалась угодить милая девушка. Невзирая на враждебные (хотя и строго дипломатические) отношения между Софией Фоминишной и Еленой Стефановною, Зина пользовалась покровительством в хоромах супруги Ивана Молодого и, как любящая натура, одинаково восхищалась детьми матерей-соперниц.
София знала, что Зину ласкает и балует Елена, но не запрещала девушке принимать подарки. Она была убеждена, что Зина безгранично предана своей благодетельнице, и подчас, шутя и небрежно, успевала узнавать, что делается в хоромах Ивана Молодого.
Само собою разумеется, Зина не подозревала даже, что делается иногда переносчицей. Она с детства привыкла рассказывать Софии Фоминишне и старушке Иде все свои думы, впечатления и, выросши, оставалась верна тому же. Но зато как огорчилась, как горько плакала сиротка, когда Елена попробовала расспрашивать ее о Софии и начала о ней отзываться нехорошо!
Несмотря на зависимое положение и полную беззащитность, Зина сумела дать такой ответ, что Елена, вспоминая свою мать, оценила искренние чувства сироты.
Зина была значительно развитее многих, окружающих ее: она умела читать, многое повидала на родине и в Риме и являлась интересной рассказчицей, так что и Елена, и Иван Молодой любили послушать ее речи.
Стройная брюнетка, с черными, как маслины, глазами, с черной, как вороново крыло, косой, смугло-бледная, с нежным румянцем на щеках и алыми пухлыми губами, Зина не походила на идеал женской красоты того времени, но тем не менее на гречанку заглядывались и старики, и молодые.