Закончив подготовку проекта доклада командующему фронтом, я пошел к командарму и высказал ему соображения начальника штаба армии. Однако П. М. Филатов был непреклонен и сказал, что замысел удара на Острошицкий Городок принят как должное и А. Н. Ермаковым и И. Н. Руссияновым. Оба они, по его словам, уверены в скором подходе подкреплений и подаче боеприпасов.

- Не забывай,- продолжал командарм,- что миссия Александра Васильевича облегчается тем, что он совсем недавно служил в штабе округа под непосредственным руководством генералов Павлова и Климовских и пользуется у них полным доверием и большим авторитетом. Под влиянием этих аргументов я тоже начал склоняться к более оптимистической оценке нашего положения - трудно было представить, что в тот момент у командования фронта нет резервов. Что касается трофейной карты, то Петр Михайлович высказал предположение, что она могла быть подброшена врагом с целью посеять панику в наших рядах.

- Это исключено,- высказал я свое соображение,- если учесть обстоятельства захвата карты. Кроме того, ее подлинность подтверждается реальным развитием событий в армейской полосе. На участках соединений Руссиянова и Иовлева взяты пленные из немецких 7-й и 20-й танковых дивизий 3-й танковой группы. Есть и достоверные свидетельства вышедших из окружения командиров о том, что с юго-запада, от Бреста, сюда рвутся танки и 2-й танковой группы, в частности ее 17-й дивизии.

- Эти данные довольно путаные,- возразил командарм.- Мне не ясно, например, почему и Руссиянов, и Иовлев доносят о захвате пленных из обеих названных тобой дивизий из группы Гота. Логика подсказывает, что они наступают в узких полосах. К тому же немцы весьма скрупулезны и неукоснительно действуют в предписанных им границах. Это я знаю по опыту боев с ними под Полоцком и Вильно еще в 1918 году.

- Тогда вы имели дело с пехотой, а сейчас против нас действуют танковые и моторизованные войска,- вставил Порфирий Сергеевич Фурт,- и их перемешивание в ходе быстрого продвижения при недостатке дорог отнюдь не исключено.

Он оказался прав. Из показаний пленных выяснилось: действительно, авангарды дивизий генералов Функа и Штумпфа, одновременно выдвигаясь к Минску и нащупывая слабые участки в нашей обороне, начали, как говорится, шнырять вдоль фронта и вправо, и влево. Это и вызвало мнимую путаницу в донесениях наших разведчиков. А вот в управлении немецкими войсками в таких сложных условиях, против ожиданий, заметных перебоев не было. Этому, как видно, способствовала надежная радиосвязь, чему нам без стеснения стоило поучиться у врага.

В конечном итоге этого обсуждения генерал Филатов остался верен принятому решению о контратаке 100-й дивизии при поддержке соседей. В дальнейшем читатель убедится, что разыгравшиеся на следующий день в армейской полосе события едва ли могут быть оценены однозначно.

Вторая половина этой памятной июньской ночи была не менее напряженной, чем первая. А. В. Петрушевский вернулся лишь под самое утро. Не скрою, глыба ответственности, которая легла на мои плечи, давила тяжко. Положение осложнялось двумя обстоятельствами. Во-первых, командарм приказал армейскому штабу непосредственно курировать 100-ю и 64-ю стрелковые дивизии как действующие на главном направлении. 160-й и 108-й дивизиями в основном должны были, как и положено, заниматься корпусные штабы. Во-вторых, в армии фактически не было артиллерийской службы: должности начальника артиллерии и его непосредственных помощников оставались вакантными. Налицо было всего двое или трое недавних выпускников училища, не имевших практического опыта. Так что все многочисленные заботы, связанные с артиллерийским обеспечением, автоматически оказались в ведении штаба, и главной из них было боепитание.

Ночью, когда авиация немцев бездействовала, удалось из обнаруженного нами подземного хранилища перевезти в дивизию Руссиянова небольшое количество боеприпасов. Это позволяло организовать короткую артподготовку перед началом контратаки и на первых порах - сопровождение пехоты в глубине вражеской обороны.

Усилиями полковника Ахременко и его подчиненных связь с войсками 44-го и 2-го стрелковых корпусов поддерживалась непрерывно. Каким-то чудом на короткое время удалось восстановить связь и с 21-м корпусом. С совершенно особым чувством заслушали мы доклад генерала В. Б. Борисова о том, что подчиненные ему дивизии в основном удерживают прежние рубежи. Высокую оценку комкор дал действиям 24-й стрелковой дивизии К. Н. Галицкого. Дальнейшую возможность сопротивления и даже, в случае необходимости, планомерного отхода Владимир Борисович, как и все командиры корпусов нашей армии, связывал с подачей снарядов.

Опережая события, скажу, что выполнить просьбу героических воинов 21-го стрелкового корпуса, к глубочайшему сожалению, мы не смогли, и в последующие дни их положение становилось все более критическим. Они несли невосполнимые потери, вражеское кольцо все плотнее сжималось вокруг них. 31 июня, выводя свои части, штаб и другие службы из окружения в злополучном для нашей армии районе Радошковичей, смертью храбрых пал в возрасте 39 лет бесстрашный и обаятельнейший человек - генерал-майор Владимир Борисович Борисов...

Вскоре после переговоров с комкором 21-го удалось установить телеграфную связь со штабом фронта, и в дополнение к тому запросу, который взял с собой А. В. Петрушевский, Военный совет армии направил генералу В. Е. Климовских следующую телеграмму: "В 21-м корпусе нет снарядов, в остальных корпусах они кончаются. Необходимо срочное распоряжение о немедленной доставке их силами и средствами фронта"{20}.

Той ночью у меня в связи с указанием командарма постоянно были на проводе начальники штабов и начальники артиллерии б4-й и 100-й стрелковых дивизий полковники В. К. Белышев, П. И. Груздев, В. М. Кригер-Лебедев и В. Н. Филиппов. Запомнился очень оптимистичный доклад Филиппова, сообщившего о прибытии всей полковой и дивизионной артиллерии, исключая лишь дивизион 46-го гаубичного полка. Главный артиллерист 100-й сказал также, что генерал Руссиянов не сомневается в успехе предстоящей контратаки. Информация начальника штаба этой дивизии Груздева была куда более сдержанной. Из его слов явствовало, что командование противника, оставив на переднем крае небольшие заслоны, отвело на своем правом фланге основные силы в Острошицкий Городок, а на левом - в Масловичи.

- Оба этих пункта,- говорил Груздев,- связаны рокадной дорогой, позволяющей врагу быстро маневрировать силами и средствами вдоль фронта.

На вопрос, как он оценивает отвод немецких войск, мой собеседник ответил, что он лично считает, что части гитлеровцев отведены лишь на ночь, для отдыха, а с утра они продолжат наступление на прежнем направлении.

- Однако Руссиянов полагает, что, наоборот, командование противника, убедившись в прочности нашей обороны на рубеже Караси, Усборье, перенесет направление своих основных усилий в обход его с юга или севера, а наш завтрашний удар сорвет этот замысел.

- Но в одном мы едины,- подчеркнул Груздев,- контратаковать надо не в лоб на Острошицкий Городок, а на Мочаны и Беларучь, чтобы, перерезав рокаду, лишить врага возможности маневра, и лишь после этого заняться Острошицким Городком и Масловичами.

"Соображение разумное,- подумалось мне,- но возможность его осуществления зависит от прибытия пополнения".

Далее выяснилось, что главная роль на первом этапе отводится 331-му стрелковому полку полковника И. В. Бушуева, который находился до этого во втором эшелоне и понес минимальные потери (к сожалению, лучший его батальон был взят для охраны штаба фронта). Два других полка предполагалось использовать для нанесения последующих ударов по Острошицкому Городку и Масловичам.

Я тут же доложил об этих наметках командарму и члену Военного совета. Порфирий Сергеевич, поразмыслив над схемой, которую я набросал при разговоре с Груздевым, сказал, что основные усилия все же было бы целесообразнее сразу сосредоточить на ударе по Острошицкому Городку, а в центре и под Масловичами нанести вспомогательные, отвлекающие удары. Генерал Филатов, однако, возразил: