На мелководье пловец встал на ноги, и Сашка его узнала. Это был первокурсник Егор: светлые волосы облепили голову, глаза красные, а губы посинели. Утопленник оказался другим первокурсником, которого Сашка видела в институте, но имени его не знала. Он выглядел гораздо хуже: одутловатое синюшное лицо и почти черные губы.

Егор обвел берег блуждающим взглядом. Увидел Сашку:

– Есть мобила?

Сашка мотнула головой.

– Беги к автомату. «Скорую», быстро.

Сашка побежала. Наступила босой ногой на ракушку, охнула от боли. Вернулась; прыгая, без носков натянула кроссовки. Успела увидеть, как Егор кладет утопленника на живот, грудью на камень, как, что-то бормоча, нажимает сплетенными ладонями ему на спину; дальше смотреть не было времени.

Телефонная будка нашлась неподалеку от моста, напротив последнего дома тихой, почти деревенской улицы. Сашка сорвала трубку, с облегчением услышала далекий гудок; мимоходом вспомнилось, как тогда, зимой, она давила на кнопочки окровавленными пальцами, а за спиной в сугробах неподвижно лежали негодяи, которых она сама изувечила... Люди.

Сашку обдало холодом, но в этот момент в трубке ответили.

– Здесь человек утопился! – крикнула Сашка. – Утонул! Его вытащили, а он не дышит!

– Адрес?

– Возле реки!

– Река большая... Адрес? Куда ехать?

Сашка огляделась. На противоположном заборе масляной краской были выведены загогулины, весьма отдаленно похожие на буквы и цифры.

– Луговая, семь дробь один!

– Понятно. Ждите.

Скорая приехала через тридцать минут. К тому времени первокурсник, отвечая реанимационным усилиям Егора, не только задышал, но и открыл мутные глаза, начал дергаться и вырываться. Он орал, ругался гадкими словами и был, кажется, совершенно невменяем.

– Он утопился или белку поймал? – угрюмо спросил санитар в сером халате, когда студента наконец-то затолкали в машину.

– Прыгнул с моста по пьяни, – сказал Егор. – Вообще нормальный парень.

– Нормальный, – проворчал врач, измученный, с черными кругами вокруг глаз. – Тут две машины на всю Торпу... Сейчас, может, ребенок где-то кончается, или сердечный приступ у кого-то, а мы возимся с этими наркашами... Студенты, блин...

Врач сплюнул.

– Где вы видели... какие наркаши?! – выкрикнула Сашка.

Возмущение накрыло ее, как волна накрывает песчаный замок. Чужие люди, равнодушные лица, Егор спас человека, хоть бы кто-то его поблагодарил!

Ледяная рука ухватила ее за локоть: Егор удержал ее и оттащил на полшага назад.

– Он захлебнулся, – сказал, глядя в глаза врачу. – Вода была в легких, а там песок, тина...

– Поучи, – сказал врач. – Все? Мы поехали.

Машина сорвалась с места и умчалась, оставив на берегу облако вонючего выхлопа. Егор и Сашка некоторое время смотрели ей вслед. Потом Егор выпустил Сашкину руку: его начало трясти.

– Спасибо, – сказала Сашка.

– За что?

– Мне злиться нельзя. Я тогда... – Сашка запнулась. – Знаешь, тебе надо водки выпить.

– Побежали, – сказал Егор, стараясь не цокать зубами.

И потрусил вдоль улицы прочь от берега, а Сашка за ним.

Давние ежедневные пробежки не успели окончательно забыться; она бежала ровно, не отставая от Егора. Тот тяжело топал, роняя капли, мерное хлюпанье его кроссовок то сливалось с Сашкиными шагами, то приходило с ними в диссонанс. Оба молчали; как всегда на бегу, Сашке легче стало сосредоточиться.

Первый курс. Истерики, депрессии. Пьянство. Как зовут этого парня? Что, если бы ему в самом деле удалось утопиться? Нет, не удалось бы; слишком неэффективно, слишком напоказ... Он же видел, что Егор рядом... А может быть, он ни о чем не думал, а просто допился до «белочки», повредился умом от Портновских занятий?

На улице Сакко и Ванцетти она все-таки отстала. Егор не обернулся, нырнул в переулок и, когда Сашка, пыхтя, взбежала по ступенькам общаги, его уже и след простыл.

Она поднялась к себе в комнату. Обеих соседок не было дома. Беспорядок творился жуткий: на кроватях свалена одежда, под кроватями – обувь, на столе среди бумаг – крошки, грязная банка из-под варенья и перепачканная пластиковая посуда. Сашке сделалось противно; она не была фанатом уборки, но чудовищный «срач», который порой устраивали в комнате соседки, раздражал ее все больше.

Она открыла окно и выбросила вниз, на газон, чей-то правый ботинок, правый кроссовок и туфлю на шпильке. Может, задумаются в следующий раз.

Переоделась в спортивный костюм. Натянула теплые носки. Идти на обед не хотелось: аппетита не было совершенно. На третьей паре и на четвертой предстояли индивидуальные с Портновым, но Сашка была записана на шестнадцать-пятнадцать, а значит, время у нее было.

Она села за стол. Открыла ящик с учебниками и наткнулась на плеер; сразу вспомнилось все. Разговор с Коженниковым. «Укради кошелек». «Мне жаль, что у вас с Костей так плохо получилось»...

Запихнув плеер в глубину ящика, она взялась за текстовой модуль с цифрой «4» на обложке. Параграф тридцать шесть; она успела прочитать текст три раза от начала и до конца, когда в дверь постучали.

– Войдите, – сказала Сашка, не оборачиваясь.

Скрипнула дверь.

– Извини... Ты занимаешься?

В дверях стоял Егор. Он переоделся, на нем был теплый осенний свитер и синие тренировочные штаны. В руках Егор держал правую туфлю на шпильке и правый же ботинок.

– Извини, у тебя под окном вот это лежит... Так надо?

– Да, – сказала Сашка. Поднялась, взяла у Егора обувь и снова выбросила в форточку. Отряхнула ладони.

– Я провожу воспитательную работу среди твоих однокурсниц, – пояснила в ответ на удивленный взгляд Егора. – Видишь, что они мне устроили?

И она широким жестом обвела беспорядок в комнате. Егор смутился: вид девичьих трусов, брошенных на кровати, заставил его нервно отвести глаза.

– Прости их. Понимаешь, у нас на первом курсе...

– Ты думаешь, я не училась на первом курсе? – Сашка прищурилась.

– У вас было то же самое?

– Ну конечно. И ничего, живы.

Егор вздохнул:

– Я хотел с тобой поговорить... Саша.

– Говори, – Сашка улыбнулась. – Заварить тебе чая? Пошли на кухню, там хоть трусы где попало не валяются...