— Меня интересуют ее знакомые.

— Тут вам никто не поможет. Ну, ездила я с ней несколько раз в ночной клуб, в сауне бывали, на дискотеке. Я обычно со своими знакомыми приезжала. Видела ее парней, но что толку? Одни имена помню…

— Никогда в это не поверю. Катя. Что, ни с кем никогда?

— Ну, было с одним. Так он сейчас сидит. Летом еще подсел.

— Статья, наверное, веселая? Не пролетарская?

— Изнасилование, кажется. Не помню. Ему там много чего навешали.

— Скажи все-таки, как его звали. Будет возможность — навещу мальчика в тюрьме.

— Да ради Бога! Только от меня привет не передавайте.

— Он, часом, не из Эдиковой «крыши»?

— Кстати, по-моему, оттуда, — впервые за весь разговор Катя посмотрела на опера с интересом. — Кажется, у него какой-то «Филин» старший. Говорили про него… А как вы догадались?

— Случайно. А фотографа эти же ребята отрихтовали?

— Не знаю. Наверное. Но Женя к тому времени уже сидел. Не знаю, сказать или нет?

— Решай сама. Могу только пообещать, что информация, которая может тебе навредить, останется между нами. Если нельзя будет ее использовать, не подставив тебя, я ее в ход не пущу. Решай сама.

— Лариса говорила, что вам можно верить… Ладно, скажу! За месяц до того, как его посадили, Женя одному хачику морду набил. Сильно. Тот потом в реанимации отлеживался. Они на дискотеке что-то не поделили, в «Трюме». Число не помню, где-то десятого июня.

— Кроме тебя об этом кто-нибудь знает?

— Да все знают!

Волгин записал данные: «Зуйко Женя, кличка Валет, домашний телефон…»

— Больше никого не помнишь?

— Вроде нет.

— Позвони, если что-нибудь в голову придет.

У дверей Катя остановила Сергея:

— Вы знаете, что она свидетелем была? Давно, года три назад. Кто-то из ее знакомых, может, даже из Жениной команды, ее на «стрелку» притащил. Точнее, «стрелка» в кабаке была, а ее в машине на улице оставили. Думали, что на лохов наехали, за пять минут бабки снимут и разбегутся, а там менты всех повязали. Инку в ментовке всю ночь продержали, показания какие-то брали. С одним из ваших она потом встречалась.

— А ребятам ее за это что-нибудь было? Может, посадили кого?

— Нет, отмазались. Там недорого вышло, за пару штук, по-моему, договорились. Инка потом рассказывала.

— А в каком районе это было?

— Да рядом с ее домом. Сейчас там мебельный магазин, а раньше кабак был.

— Привет, коллега! Северный ОУР беспокоит, Волгин моя фамилия. «Трюм» на вашей «земле»?

— Куда ж он денется!

— В июне там драка была…

— Ха, вспомнил! Там каждый день кого-то дубасят.

— Черного бандосы отоварили. Он в реанимации валялся.

— Ха, и правда валялся, было дело. Что, выходы появились?

— Вроде того.

— Что, «на себя» кто-то берет?

— Пока не спрашивал.

— Бесполезно все это. Хачик даже показаний нормальных дать не смог. Сначала мямлил, что не помнит ничего, а как только оклемался, драпанул в свой Чуркестан. Вряд ли сюда появится.

— А свидетели?

— Смеешься, старик? Когда в «Трюме» водились свидетели? Там одни «терпилы» и обвиняемые тусуются. Так что «глухарек» у нас вечный, сто одиннадцатая первая [11]. Черному башню хорошо проломили. Вряд ли твой гнус колонется. Я гак понял, ребята там серьезные развлекались. Или ты хочешь информацию нам слить?

— А есть смысл?

— Честно? Нету. Ни малейшего смысла. Но если еще чего появится — ты, старик, звони.

Положив трубку, Волгин придвинул к себе несколько листов, подшитых в обложку из более плотной бумаги, — тот самый материал, по которому в мае девяносто пятого года Инна проходила свидетелем. Чтобы отыскать его в архиве, потребовалось время; судя по толщине подшивки, результат не мог оправдать затраты.

Вымогательство, отказанное по «пять два». До середины девяностых годов все отделы милиции были завалены подобными заявлениями. Как правило все начиналось с ДТП. Так и здесь: «Прошу принять меры к розыску и привлечь к уголовной ответственности неизвестных мне лиц, которые, угрожая физической расправой мне и членам моей семьи, требуют передачи 1500 долларов США в качестве компенсации за причиненный в результате дорожной аварии ущерб…»

Волгин представил, как три с лишним года назад «терпила» пришел в отделение, как слушали его опера, как давали ему типовые для таких ситуаций инструкции, а он кивал головой, волновался и обещал все выполнить точно. Вымогательство — не квартирная кража, без активной помощи заявителя редко удается доказать состав преступления, но восемь из десяти потерпевших, как правило, вопреки наставлениям все делают наперекосяк. Этот тоже напорол отсебятины, в результате чего всю шайку — семь человек — пришлось поспешно, без должной подготовки, задерживать. Уголовное дело рассыпалось, не успев возбудиться. Если бандиты и заплатили кому-то из ментов, то сделали это зря. По закону они были чисты, почти как младенцы. Одно хорошо — от «терпилы» отстали. Но подобного рода «профилактика» не идет в показатели УР.

Среди задержанных числились Саша Украинцев, он же «Филин», бывший чемпион города по боксу и нынешняя «крыша» Локтионова, и совсем еще юный в ту пору «Валет», ныне следственно-арестованный Зуйко, насильник и мошенник. Из пяти оставшихся фамилий две показались Волгину знакомыми, он припомнил, что какое-то время назад встречал их в милицейской сводке. Оба братка взорвались в машине на одной из центральных площадей; хорошо, хоть не в Северном районе.

Объяснение Локтионовой было подшито последним. Она сидела в машине и ничего о бурных событиях внутри кафе, где ее знакомых укладывали носом в пол, не знала. На встречу ее привез Украинцев, пояснивший, что надо получить должок с одного барыги. Слово «барыга» Инна, писавшая объяснение собственноручно, впоследствии перечеркнула и дописала сверху: «потерпевший».

Еще не дочитав показания Инны, Волгин понял, что ничего полезного для себя не найдет. Причиной убийства та давняя история стать не могла. Разве что кое-какие связи Локтионовой проявились, но двое мертвы, один сидит, с Украинцевым говорить бесполезно, а из трех оставшихся наверняка кто-то еще отошел в мир иной или иным способом удалился от дел.

Ниже подписи Инны было еще что-то, привлекшее внимание Волгина, но не успел он сосредоточиться, как пришлось отвлечься на телефонный звонок.

— Привет! Позвольте выразить соболезнования, — Лариса была слегка навеселе.

— По поводу?

— По поводу Жанны, мой дорогой.

— Земля слухами полнится?

— Угадал.

— Ну, и о чем говорят в кулуарах?

— В кулуарах говорят, что сделали вас как детей. Наркота у нее настоящая была, без дураков. Но в отделении ее одноклассник работает, Борисов его фамилия. Дальше продолжать?

— Она ему заплатила?

— Чисто символически. У них давняя и нежная дружба.

— Ублюдок… Про меня он ей, естественно, все рассказал?

— По-моему, даже больше. Стремился подчеркнуть свое благородство. Наплел, какой ты крутой и какими важными делами занимаешься. Засекреченный сотрудник ФСБ и опер районного РУОП. Одним словом, участковый оперуполномоченный следователь прокуратуры. Так, кажется, в какой-то книге было написано. Эдик сейчас писает кипятком и пьет коньяк с валерианкой. Почему-то твоя активность ему не понравилась.

— Насчет тебя все спокойно?

— Нет, меня никто не подозревает. Козел отпущения уже найден и даже, боюсь, наказан. Не переживай, он в самом деле козел. Не заедешь сегодня?

— Нет.

— Будешь пить в одиночку? Одумаешься — звони, я дома. Пока!

Сергей прошелся по кабинету. Внутри все кипело. А ведь был уверен, что давно привык к ударам в спину и предательствам, привык рассчитывать только на себя. Когда он, двенадцать лет назад, стал оперуполномоченным, в уголовном розыске еще действовал неписаный закон, согласно которому новичка принимали только с согласия всех членов коллектива, а потом все акценты очень быстро расставляла работа. Лишние люди в этой системе надолго не задерживались, переводились в другие службы, увольнялись в народное, как тогда говорили, хозяйство. Все изменилось за каких-то три последних года!