— Когда будет Суд, вы можете воспользоваться некоторыми смягчающими обстоятельствами, которые известны Трибуналу, но приобретут силу лишь тогда, когда вы лично в них покаетесь. Скажите, что в молодости стали первой жертвой этого дьявола во плоти, потом искали спасение и в замужестве и в монастырских стенах. Но так и не смогли победить наваждение.

— Благодарю, — спокойно сказала она. — Я ценю ваш совет, но не воспользуюсь им.

Человечек пожал плечами:

— Тогда пройдемте.

Бабушка беспокойно дотронулось до ворота. «Ну, так и есть, все они одинаковые! — с раздражением подумал командир. — Видимо, эта принадлежит к тем, до кого доходит не сразу!» Однако вопреки его мрачным прогнозам, бабушка опустила руку и заговорила спокойным ровным голосом:

— У меня будет к вам одна просьба. В монастыре гостит моя внучка. Позвольте ей уехать раньше, чем увезут меня. Девочка почти сирота. Ее мать давно умерла. Отец — на военной службе.

Бабушка хорошо знала, что говорила. Патриархи Трибунала декларировали особое отношение к детям, будущим строителям Нравственной Жизни. Грехи родителей, не знавших, как жить правильно, не должны были отягощать судьбы Новых Людей.

— Я даю вам полчаса, — сказал человечек.

— Час, — твердо сказала бабушка.

Они в упор смотрели друг на друга. Наконец, командир девятого отряда Трибунала Нравственности еле заметно и как бы случайно кивнул.

7.

Идя к себе, бабушка лихорадочно придумывала одну историю за другой, но все они оказывались не убедительными. Внучке приходилось уезжать в ночь, а она сама всегда просила девочек не ездить даже по вечерам.

Марты на месте не оказалось. Догорающая свеча. Неприбранная постель. Исчезнувшая со стула одежда. Оставленная сумка. Все это настоятельница увидела с порога и бросилась обратно на улицу. Ноги сами понесли ее на задний двор, где была помещена Алиса.

Только настоятельница вступила на каменистый пол конюшни, как ей навстречу медленно выплыла Марта. Внучка глядела на бабушку совершенно безумными глазами.

— Мартушка, милая, что с тобой? — настоятельница попыталась обнять ее.

Но девушка, теряя равновесие, отшатнулась и снова растворилась во мраке. Бабушка нырнула следом. Ужасная картина предстала перед ее глазами. Алиса с раздробленной головой и вспоротым животом лежала посреди огромной, растекавшейся во все стороны луже крови, в которой грязными комочками лежали мертвые щенки. Бабушка нашла Марту в маленьком закуточке, посреди прошлогоднего сена и старых тряпок. Девочку трясло.

Бабушка крепко обняла внучку и начала плавно раскачивать из стороны в сторону, словно убаюкивая:

— Мартушка, ласточка-касаточка моя… Мартушка…

— Бабушка, бабушка, зачем же они так… Они же живые… Были…

Девушка плакала навзрыд.

«Бедная моя деточка, в какое трудное время я тебя оставляю, в каком трудном возрасте», — думала бабушка и тоже плакала только беззвучно и бесслезно.

Вдруг до чуткого бабушкиного уха донесся какой-то слабый писк. Озаренная светлой догадкой, она на секундочку оставила внучку, и когда вернулась, на ладонях у нее было крохотное существо:

— Ты только посмотри! Одному удалось выжить!

Марта повернула мокрое от слез лицо и, не веря своим глазам, уставилась на бело-черного зверька.

— Марточка, возьми его себе. И уезжай, пока солдаты Трибунала ничего не узнали.

Только произнеся эту мысль вслух, настоятельница поняла, что спасение щенка Алисы, действительно, может оказаться делом нешуточным. Но девочка уже прижимала к себе крошку.

— Я дам тебе молока. Мы завернем его в теплый шарф и привяжем к твоему животу. Так ему будет теплее, и никто ничего не увидит.

И дальше уже про себя: «Господи, только бы все обошлось!»

Марта была счастлива — в пятнадцать лет очень хочется кого-нибудь спасать.

— А как же ты, бабушка?

— Все будет нормально. Нас, конечно, еще прилично помучают. Будут проверять на лояльность Трибуналу.

— И что ты им скажешь?

— Я столько лет жила во лжи, что без труда ее припомню. Уезжай отсюда! Все, что будет происходить здесь, будет омерзительным.

Внучка смотрела на бабушку очень-очень серьезно, и настоятельница испугалась, что ее разоблачат.

— Уезжай! — с мучительным чувством воскликнула она. — Мне будет очень трудно, если ты останешься!

Марта бросилась на шею бабушке и жарко заговорила:

— Ты только не переживай из-за них! Если командиры так любят слова, пусть получат их! А ты все равно останешься при своем! Я горжусь тобой и люблю сильно-пресильно! Ты у меня самая лучшая бабушка на свете!

Настоятельница улыбалась. И долго сдерживаемые слезы заблестели у нее на глазах.

8.

Сборы были короткими. Прощание тоже. Бабушка боялась, что не выдержит напряжения момента.

Только бы успеть выразить главное, прощаясь навсегда. Только бы не сказать лишнего, чтобы внучка ничего не заподозрила.

— Так… Марта. Ничего не забыла? Да, берет обязательно надень! Холодно. И вот я хочу передать тебе подарок для Настасьюшки. Поцелуй ее! И на свадьбе скажи тост от моего имени. Готова?!

Они вышли в ночь, которая в тот день решила не кончаться. В Дозорной башне горел свет. Солдаты, дежурившие у ворот, были предупреждены об отъезде девушки. Марта и бабушка расцеловались. Настоятельница чувствовала, что у них оставалось еще минут двадцать законного прощания. Но использовать это время было уже невозможно. Солдаты отпирали засов.

— До свидания, Марта! — сказала настоятельница, с усилием разжимая поводья Мартиной лошади.

Марта скакала хорошо известной дорогой. Ей было ни капельки не страшно — «Наверно, потому что я взрослая!». Княжна не подозревала, как далека от истины. Ее мирок был по-детски наивным и светлым. Близкие люди бессознательно препятствовали ее взрослению, скрывая тяготы жизни и не делясь своими бедами.

Марта не знала, что в эту минуту отец, истекая кровью, рубится с силами Зла у западных границ. Не получив никакого известия, ей оставалось думать, что это королевские сборы так затянулись. В это же самое время бабушку везли на скорый и лютый суд Трибунала Нравственности.

Впереди показались отблески костра. Ощущение взрослости не делало княжну осторожной, оно проявлялось в желании все видеть, все постигать, все осваивать. У костра никого не было, но дорожные сумки, отутюженная лошадь, куча хвороста говорили о близком присутствии человека. И, действительно, послышался хруст и на поляне появился юноша.

Марта замерла. Незнакомец тоже остановился. Несколько долгих секунд молодые люди изучали друг друга. У юноши был очень растерянный вид. Его застенчивость придала ей уверенности.

— Привет! — бодро сказала она. — Можно отдохнуть у вашего огонька?

— Д-да, конечно… — выговорил юноша, смущаясь от того, что не сам предложил это. — Располагайтесь!

— Молодой человек заметался, пытаясь обустроить место для ночной гостьи. Не выпуская хвороста, направился к бревну. Выронил хворост. Двинул бревно поближе к костру. Попятился назад. Споткнулся о брошенный хворост. Едва удержал равновесие, и виновато посмотрел на девушку. Но та была занята своими делами.

— Меня зовут Марта, — бодро сообщила она, усевшись на предложенное бревно и открывая крынку молока. — А вас?

— Кристофер, просто Крис, — ответил юноша, снова смущаясь, что не догадался представиться первым.

Молодому человеку было лет восемнадцать. У него были приятные черты лица. И княжне вдруг стало так хорошо, как никогда прежде. Хотелось смотреть на юношу, не отрываясь. Но, к сожалению, это могло выглядеть очень глупо. Девушка тряхнула головой.

— Посмотрите, что у меня есть! — сказала она, разворачивая зеленый шерстяной шарф, успевший намокнуть.

Крис подошел и посмотрел на черно-белое сопящее существо у девушки на ладонях.