- Наконец-то и ты забрел! А я утром была у Нисы. Жалуется на тебя. Бедная, дни и ночи одна. Трудно ей. - Старушка задумалась, словно вспоминая о чем-то. - А ну, скажи-ка мне, о чем я тебя просила?

- Забыл... Ах, да! Просила песку, чистить посуду. Недаром говорится: коза норовит избавиться от ножа, а мясник - раздобыть мяса... - Рамазан улыбнулся. - Сегодня вечером обязательно пошлю. Возьму из-под самого дна морского, с глубины двух тысяч ста метров, - намекнул он на глубину своей буровой. - Но только ты привяжи мне на палец ниточку, чтобы не забыл. Чего не скроешь от себя, того и от тебя таить не стану. Старею, такие дела не держатся в памяти.

Кудрат и Лалэ, прислушиваясь к беседе стариков, украдкой посмеивались.

Когда все сели к обеденному столу, в дверях смежной комнаты показалась Ширмаи со своей учительницей Садаф. Поздоровавшись со всеми, учительница обратилась к Кудрату:

- Товарищ Исмаил-заде, для Ширмаи требуется несколько вещей Шопена. Я искала повсюду, не нашла.

Может быть, вы могли бы выписать из Москвы?

- Слушаюсь, - и Кудрат шутливо поднес руку к глазам в знак уважения к ее просьбе. - На-днях кое-кто из товарищей поедет в Москву. Попрошу их, привезут... А вы куда? Садитесь, пожалуйста, пообедайте с нами.

- Большое спасибо. У меня еще много дел. До свидания! - Садаф быстро направилась к выходу, не дожидаясь, пока Лалэ в свою очередь попросит ее сесть за стол.

За обедом завязалась оживленная беседа. Тукезбан, сочувствуя своей подруге Нисе, говорила о том, что хорошо понимает ее горе и одиночество. Она вспоминала сыновей Рамазана и с присущей ей простотой и искренностью говорила о силе материнской любви.

Рамазан задумчиво кивал головой, как будто выражая свое согласие с Тукезбан. Старик тоже, конечно, горевал о сыновьях, но старался никогда не показывать своего горя. В глубине души он считал, что мать растит детей не только для счастья одной семьи, что если даже оба сына и погибли за родину, не следует плакать и жаловаться. По мнению Рамазана, только мелкие, себялюбивые люди способны жаловаться на неизбежные невзгоды жизни, заботясь лишь о своей личной выгоде. Именно поэтому он отрицательно относился к постоянным сетованиям на судьбу и слезам Нисы, видя в них проявление обычной женской слабости. И мысленно он возражал Тукезбан:

"Кудрат - твой сын. Но он не имеет права жить только для тебя. Не правда ли, Тукезбан? - спрашивал Рамазан и продолжал этот разговор: - Ладно, допустим, что Паша не вернется. Но какое я имею право сказать, что у меня отняли сына? Если бы я думал только о себе, мне незачем было возвращаться на промысел. Можно жить и на пенсию..."

Рамазан думал так и тогда, когда легкими кивками головы как будто выражал согласие с Тукезбан. Мысль о Таире, однако, не покидала старика ни на минуту, и, чем больше он думал о нем, тем больше росло его беспокойство.

Так же прислушивался к Тукезбан и так же машинально кивал ей головою Кудрат, хотя всецело был занят размышлениями о сегодняшнем совещании. Он был почти уверен, что обозленный Мирзоев не остановится перед тем, чтобы раздуть инцидент - наговорит всяких небылиц в объединении, ухватится за любой повод, чтобы отомстить.

О том же думала Лалэ. И чем больше она раздумывала об отставании треста Кудрата, чем больше убеждалась в том, что, ухватившись за это, Мирзоев попытается дискредитировать и само совещание и изобретение инженера Минаева, тем больше расстраивалась.

- Кудрат, - вдруг заговорила она, воспользовавшись тем, что разговор стариков оборвался, - конечно, Мирзоев был непростительно груб. Я уверена, что если бы кто-нибудь из руководителей "Азнефти" был на нашем совещании, его одернули бы. Но отставание твоего треста - серьезный козырь в его руках. Ты подумал об этом?

- Меня ничто не пугает, - верхняя губа у Кудрата слегка дернулась, и он поднялся из-за стола. - Цыплят по осени считают. Пусть Мирзоев делает все, что ему заблагорассудится. А опыты с прибором Минаева мы все же будем производить.

Мастер Рамазан ничего не понял из того, что было сказано между мужем и женой. Продолжая думать о Таире, он напоследок обратился к Кудрату:

- Что мне предпринять? Как ты посоветуешь?

- Ждать, - ответил управляющий. - Я уверен, что Таир вернется.

Прошло два дня. Кудрат сидел у себя в кабинете, углубившись в цифры плановых предположений на будущий год. Вдруг дверь открылась, и хорошо знакомый ему смуглый парень попросил разрешения войти.

Кудрат не поверил глазам: перед ним стоял Таир Байрамлы.

- Это ты?

- Да, я, товарищ Исмаил-заде. Только не один. Разрешите позвать и товарищей.

Брови Кудрата взметнулись вверх.

- Кто они? Пусть войдут.

Таир обернулся назад и сделал знак рукой.

Пять хорошо сложенных, здоровых и смуглых, как Таир, парней один за другим вошли в кабинет. Они выстроились по-военному, в шеренгу, и, вытянувшись, поздоровались с управляющим. Кудрат все еще не понимал, что это значит. Парни молча глядели на него, а Таир, подойдя к управляющему, сказал:

- Я привез этих ребят из деревни. Желают работать на морской буровой.

На губах Кудрата появилась его обычная улыбка. Он подошел к шеренге и встал перед ней. Обращаясь к парню, стоявшему на правом фланге, спросил:

- Как зовут?

Тот выпрямился и отчеканил:

- Ахмед Байрамлы!

Кудрат обернулся ко второму парню:

- А тебя?

Парень выпятил широкую грудь и возвестил громовым голосом:

- Самед Байрамлы!

Кудрат, удивившись такому совпадению фамилий, обратился к третьему парню. Этот был чуть ниже ростом; на груди его поблескивало несколько медалей, свидетельствовавших о том, что он участвовал в освобождении некоторых городов в европейских странах. Вытянувшись, как на строевых занятиях, он держал руки по швам, высоко подняв голову. Когда отвечал Кудрату, выяснилось, что он слегка заикается:

- Ма...ма...мед Байрамлы!

Не в силах удержаться, Кудрат расхохотался. Думая, что управляющий смеется над ним, парень покраснел до ушей. Но управляющий смеялся не над физическим недостатком парня. Смешным казался сам приход этих парней с одинаковыми фамилиями. Заметив обиду на лице Мамеда, Кудрат ласково положил руку ему на плечо:

- Сколько лет?

- Двадцать один.

- Молодец! Добрался до самого Берлина?

- Добрался, товарищ Исмаил-заде. Но жаль, - был тяжело ранен. - Парень указал рукой на правую ногу. - Меня демобилизовали.

- Ничего, ничего. И в Баку можно стать героем.

Парень показал свои сверкающие, как перламутр, ровные зубы.

- З...знаю, товарищ Исмаил-заде. Та...та...та...ир нам рассказывал.

Кудрат подошел к четвертому парню.

- Ну, а как тебя?

Этот ответил тоненьким девичьим голосом:

- Ахад Байрамлы.

На этот раз рассмеялись все. Будучи полнее всех, он, повидимому, был весельчаком по натуре, если вызвал смех только тем, что назвал себя.

Исмаил-заде подошел к пятому.

- Что фамилия твоя Байрамлы, я не сомневаюсь. Скажи только, как зовут?

- Верно, - ответил парень, - фамилия моя Байрамлы... Да и самого зовут Байрам.

В это время раздался телефонный звонок. Исмаил-заде быстро подошел к столу и взял трубку. Звонили из объединения "Азнефть". Улыбка постепенно сошла с лица Кудрата.

- Да, - ответил он в трубку, - но он сам не уважает себя. Выходкой Мирзоева возмущены все, кто присутствовал на совещании... Нет, это не личный вопрос. Если бы Мирзоев видел меня танцующим фокстрот и оскорбил бы при этом, то это действительно было бы нечто личное... Извиниться? Нет. Грубость была с его стороны. А если изобретение Минаева даст хорошие результаты, тогда не мне, а ему придется извиняться передо мной и всеми, кто присутствовал на совещании... Я готов зайти к вам, но просить извинения у Мирзоева не стану... Нет! - Кудрат повысил голос. - И это неверно! Он никуда не удирал...

Таир испуганно поднял голову и устремил глаза на Кудрата - он понял, что речь идет о нем.