Мусеиб-хан, раньше не соглашавшийся с такой крайней и жестокой мерой, теперь думал иначе...
Имамгулу-бей из Мосула - также...
Определили и других людей для исполнения зловещей расправы: Садреддина Сефеви, Гасанали-бея Зульгадара, предусмотрели и отряды конных нукеров на случай вооруженного столкновения, - от каждого племени, чтобы замышленное убийство не оставило никому из них, говоря современным языком, шансов на алиби при неблагоприятном стечении обстоятельств.
Старейшины из рода гаджаров, Годжа-бей из рода сефевидов согласились с решением меджлиса.
Это было 26 июня 1579 года. (Исторические источники, правда, называют разные даты.)
Ранним утром к дворцовой площади стали съезжаться вооруженные отряды. Движение началось чуть погодя после утреннего намаза. Дворец был, можно сказать, окружен. Когда появились предводители мятежа (как же иначе назвать происходившее), все почтительно расступились, давая дорогу. Никто, кроме пятерых зачинщиков и руководителей отрядов, не знал, что замышляется. Проболтайся кто-нибудь из заговорщиков - наверняка доносчики шахбану тут же оповестили бы ее. Но пока, кажется, Хейранисабейим, при всей ее бдительности, не подозревала, какая каша заваривается.
Собравшийся на площадь народ полагал, что именитые предводители общин просто явились на прием к шаху. Тем более, двое из них являлись близкими родичами государя. Можно было бы допустить, что пришли сватать сестру шах Фатиму Солтан-бейим.
-Нет, голубчик, не похожи они на сватов...
-А что, у сватов рога растут, что ли...
-Говорят, что Фатиму другой падишах желает сватать сыну...
-Ну, не к ней, так к другой. Машаллах, плодовиты они... И девиц полно, и сыновей хватает.
-Да уж, горазды насчет продолжения потомства...
-А что им остается еще делать?
-Их петух не клевал. Дом - полная чаша...
-Чего тут гадать? Потерпите, нукер объявит народу, что к чему.
-Эх, была бы свадьба... Тогда бы хоть несколько бедолаг помиловали и на волю отпустили...
-А что, и у тебя упекли кого-то?
-Ох, мил-человек... Брата моего взяли... С тех пор и след простыл. Одни говорят, в крепость заточили, другие...
-Да помолчите вы! Дайте поглядеть, что творится.
Предводители вошли во дворец, честь по чести встреченные министром двора, который хотел было препроводить их в приемные покои шаха, но когда Мусеиб-хан и его люди устремились в другую сторону, "эшик-агасы" и смотритель гарема (то бишь, "женского отделения") заподозрили неладное и попытались преградить им путь.
-Господа, господа! Там же гарем!
Но посетители, оттолкнув их, двинулись вперед; тогда им навстречу вышли стражники-нукеры шахбану: она оказалась предусмотрительнее, чем думали заговорщики и, ввиду множества тайных и явных врагов, окружила себя усиленной охраной.
Нукери, почувствовав неладное, схватились за оружие. Мусеиб-хан с приспешниками пустили в ход мечи и, раскидав охрану, ворвались в покои и застали шахбану во всеоружии - она стояла с обнаженным мечом, как воин и, судя по решительному виду, собиралась постоять за себя и дорого продать свою жизнь.
Первый удар ее меча сразил шедшего впереди Алигулу-хана Гаджара - тот рухнул на ковер от нанесенной раны.
Это удар Хейраниса-бейим оказался единственным.
Четыре эмира окружили ее и удавка перехватившая ей горло, не позволила вымолвить ни слова. Точно так же душили обреченных ею на смерть людей. Заговорщики не хотели обагрять свои мечи кровью женщины... Матери четырех детей-шахзаде. Когда предсмертные хрипы прекратились, и бездыханная шахбану рухнула на пол, каратели ринулись в смежную комнату, где, опустившись на колени перед молитвенным ковриком и завершавшая намаз слова "зикра" шептала мать шахбану. Она даже не глянула на вошедших. Ее постигла участь дочери...
...Прошло несколько лет.
Мохаммед Худабенда покинул бренный мир, и престол занял его сын Аббас - шах Аббас Первый, правивший страной более сорока лет, с 1587 по 1629 год.
Для тюркской знати, гызылбашских эмиров настали не лучшие времена; тюрко-азерийский язык перестал быть языком дипломатических и межгосударственных сношений, и традиция, заложенная Хатаи, была погребена вместе с ним.
Историки, писавшие впоследствии о Хейраниса-бейим, вели речь о ней как о жестокой интриганке, проводившей профарсидскую политику, враждебно относившейся к гызылбашским эмирам.
Но ученые мужи упускают из виду то обстоятельство, что эта незаурядная особа была порожденьем исторического климата, императивов неправедного века, действовавшая и ратовавшая по его законам. Не учитывают того, что она была Матерью, всеми возможными и невозможными средствами ограждавшая своих детей от бед и напастей, исходивших от внутренних смут и раздоров в стране.
Послесловие
Повремени, читатель мой, прежде чем закрыть последнюю страницу моего повествования. Повремените, братья и сестры мои, отцы и матери, отягощенные заботами о хлебе насущном и - более всего - думами о судьбах отечества.
Какой же урок мы извлечем из истории, которую я запечатлела в своем повествовании?
Чему нас учат жертвы междоусобиц, раскола общества на таригаты, на "своих" и "чужих"?
Ведь с тех далеких времен не рассеялись мрачные тучи этих напастей над народом нашим. И не предвидится, что рассеются они скоро. Шах Исмаил пал жертвой этого раздрая и распрей. Гамза Мирза - следом за ним. Надир-шах Афшар, положивший конец правлению сефевидов, также поплатился жизнью за попытку устранить раскол между таригатами.
Значительный поэт XIX века Сеид Азим Ширвани подставил под удар участь своих детей во имя устранения раздора в среде нации, назвав их Аиша, Осман и Омар.
То есть, будучи шиитом, дал детям имена, традиционные для исповедующих суннитство. И снискал ненависть адептов.
В начале двадцатого столетия неповторимый и блистательный Мирза Алекпер Сабир осмелился восстать против порочной разобщенности и фанатизма, и стал мишенью хулы и поношений.
Увы, и ныне, на пороге XXI века мы, единые по языку, вере, крови, еще не избавились от пагубной "сортировки" ближних по клановому, земляческому и прочим признакам.