- Как, есть паспорт? - удивился я, привыкший, что тут ни у кого нет документов.

- Она по путевке приехала, никакого криминала, все официально... - тут же вмешалась подруга.

"Это-то и плохо", - хотел сказать я (если есть паспорт, то отправка на родину или в третью страну, через которую прибыл беженец, почти обеспечена, если, конечно, ты не Беназир Бхутто или Сальваторе Альенде), но промолчал: какое мое дело, коменданта лагеря такие детали интересовать не должны.

- В графе "язык" тут указан только русский. А украинский?

- В этом-то и все дело, - затараторила подруга, нагло усаживаясь боком на край стола, - семья Оксанки всю жизнь во Владивостоке жила, отец моряком был, а мать - русская, Оксанка тоже в русскую школу ходила и украинской мовы не знает, поэтому теперь ей на Украине жить никак невозможно.

- А где сейчас родители?

- Умерли, - ответила курильщицким голосом Оксана и вновь застыла.

От волнения она временами впадала в столбняк. Зато подруга рта не закрывала, переходя поминутно с немецкого на русский и обратно: успела сообщить, что она сама уже 10 лет в Германии, приехала по немецкой линии из Владивостока, куда в свое время сослали ее прабабушку; у нее есть две машины, один дом, двое детей и одна собака и что Оксану она знает с детства и хочет ей помочь:

- Как вы думаете, получится?

- Откуда мне знать? - пожал я плечами. - Зависит от разного. И в датах пусть не путается - немцы этого очень не любят.

- Какие там даты-то, господи?.. Родился, учился - и все. Ни мужа, ни детей, и очень хорошо - проблем меньше.

- Всякое могут спрашивать, - уклончиво ответил я и еще раз сравнил фото паспорта с оригиналом.

- Жизнь потрепала, - заметив мой взгляд, усмехнулась Оксана, выходя из спячки.

- Никто не молодеет. С кем мы сегодня работаем? - спросил я у фрау Грюн, закончив заполнять анкету.

- С господином Тилле. Так, все?.. Давайте на отпечатки.

- Что это?.. Зачем?.. Что я, преступница?.. - узнав, в чем дело, слабо засопротивлялась Оксана, но подруга ей объяснила, что такое правило, раз немцы говорят - надо делать.

Она безропотно протянула фрау Грюн свои ухоженные пальцы и стояла во время всей процедуры, отвернувшись в сторону, как во время укола. Подруга ради солидарности стояла возле нее, а я подумал, не потащится ли эта болтунья-болельщица с нами к Тилле. Но фрау Грюн, окончив дело, попросила вымыть руки и твердо запретила подруге идти с нами, потому что такие интервью - дело личное, и если есть желание, можно привести адвоката, но не третьих лиц.

- Нет, нет, зачем, - услышав слово "адвокат", по-советски испугалась подруга, пожелала Оксане ни пуха ни пера и удалилась в комнату ожидания, а мы пошли на второй этаж.

Тилле сидит за столом, заваленным папками и документами; поверх всего лежит открытый на Северном Кавказе атлас. Как всегда, Тилле в свитере и джинсах. Увидев нас, он очень удивился:

- Как, ко мне?.. Разве эту неделю я не с черной Африкой работаю?..

- Разве мы на нее похожи? - шутливо ответил я. - Оба белые и красивые.

Оксана молча стояла у стола. Тилле коротко посмотрел на нее и, что-то уточнив по телефону, жестом попросил садиться:

- Придется заменить Шнайдера, нету его, уехал куда-то на совещание. Не сидится старикашке!.. Кто у нас сегодня?..

- Не дезертир, во всяком случае, - подал я ему дело.

Он вынул паспорт и цепко осмотрел его со всех сторон:

- Даже и документ есть. Отлично! И виза еще на три месяца. Надо будет уложиться в срок. - Потом удовлетворенно положил открытый паспорт перед собой и, пододвигая диктофон и разбирая шнуры, спросил, искоса поглядывая на Оксану (которая в параличе смотрела куда-то в угол, закусив губу и сжав перед собой руки): - Что привело милую даму к нам?

- Нужда, - выдавила она, неуклюже поворачиваясь на стуле, а я отметил, что изящества, главного в женщине, в ней маловато ("Над коровами смеются, тигриц боятся").

Житие Оксаны было нехитрым и коротким: дом, школа на Дальнем Востоке, потом отец потерял работу и надо было возвращаться в Харьков.

- Родители живы? - спросил Тилле.

- Умерли, - ответил я за нее, помня о разговоре внизу.

- Когда, где, как?

Я перевел вопрос. Оксана вдруг замялась:

- Вообще-то они живы, но я с ними навсегда поссорилась. Это в моем сердце они умерли.

- Ах, в сердце!.. Здесь не опера. Я уже сказал, что умерли, - злобно прошептал я, подумав: "Если все бабы дуры, то эта, видимо, из самых глупых...".

- Ну, пусть тогда умерли, - согласилась она.

- Когда, как?.. Он ждет ответа!

- Авария? - полувопросительно уставилась она на меня.

"Вот дуреха!" - разозлился я:

- В дорожном происшествии.

- Когда? Где? - Тилле ждал конкретных данных.

- На шоссе, в 1995 году, от грузовика, - ответила Оксана, а я, переводя эту чушь, с холодком подумал, что вляпываюсь в глупое дело: зачем-то вру, нарушая главную заповедь толмачей - "не лгать", у лжи ноги не только коротки, но и хромы, вот она, ведьма, ковыляет еле-еле, от любого порыва валится и дохнет.

Но, к счастью, Тилле удовлетворился этими данными и перешел к братьям и сестрам, которых не было, а я в душе навсегда зарекся вылезать с инициативами.

- Есть ли родственники, бабушки-дедушки, дяди-тети?

- Нет, никого нет. Бабуля умерла, а дедушка в дурдоме сидит. Почему?.. А он погнал после смерти бабушки: стал всюду в ее шляпке и с ее сумкой ходить... Вот и посадили. Отец сам повез и сдал.

- Когда это случилось?

- А вот недавно, в прошлом году.

- Как в прошлом году? Вы же говорите, что ваши родители погибли в 95-м?..

Оксана растерянно захлопала глазами. Я смотрел в стол. Она глубоко вздохнула и начала плести:

- А... А это он его раньше сдал, когда дедушка первый раз свихнулся и всех курей перерезал. Дедушка потом убежал из дурдома, жил с бабушкой, а когда бабушка умерла, то он опять засвистел и сам пошел в дурдом сдаваться...

- Это тебя надо в дурдом сдать! - проворчал я и перевел этот бред слово в слово.

- Неважно. Дальше. Чем занимались после школы?

- На бухгалтера училась, но потом не работала. Где работать, если бухгалтера со стажем голодают?.. Так, на базаре подрабатывала...

- За рубежом бывали?

- В Турции и Чехии.