Будьте вежливы со мной...
Отведите меня в часть,
Чтобы в грязь мне не упасть...
Его окружает человек двадцать таких же оборванцев, от всех, как и от всего здесь, - пахнет соленой рыбой, селитрой. Четыре бабы, некрасивые и грязные, сидя на песке, пьют чай, наливая его из большого жестяного чайника. А вот какой-то рабочий, несмотря на утро, уже пьян, возится на песке, пытаясь встать на ноги и снова падая. Где-то, взвизгивая, плачет женщина, доносятся звуки испорченной гармоники, и всюду блестит рыбья чешуя.
В полдень Яков нашел себе тенистое местечко среди груды пустых бочек, лег там и проспал до вечера, а проснувшись, снова начал бродить по промыслу, ощущая смутное влечение куда-то. Проходив часа два, он нашел Мальву далеко от прииска под купой молоденьких ветел. Она лежала на боку и, держа в руках какую-то растрепанную книжку, смотрела навстречу ему, улыбаясь.
- Ишь ты где! - сказал он, садясь рядом с ней.
- А ты меня давно ищешь? - уверенно спросила она.
- Да разве я тебя искал?! - воскликнул Яков, вдруг понимая, что это так и есть: он искал ее. И, в недоумении, парень качнул головой.
- Ты грамотный? - спросила она его.
- Грамотный... да плохо, забыл все уж...
- И я тоже - плохо... В школе учился?
- В земской.
- А я сама выучилась...
- Ну?
- Право... В Астрахани у адвоката кухаркой была; сын его научил меня читать.
- Значит, не сама... - пояснил Яков.
Она посмотрела на него и опять спросила:
- А тебе хочется книжки читать?
- Мне? Нет... чего там?
- А я - люблю, - вот выпросила у приказчиковой жены книжку и читаю...
- Про что?
- Про Алексея божия человека.
И, задумчиво рассказав ему о том, как юноша - сын богатых и важных родителей - ушел от них и от своего счастья, а потом вернулся к ним, нищий и оборванный, жил на дворе у них вместе с собаками, не говоря им до смерти своей, кто он, - Мальва тихо спросила у Якова:
- Зачем это он так?
- Кто ж его знает? - равнодушно ответил Яков.
Бугры песка, наметенного ветром и волнами, окружали их. Издали доносился глухой, темный шум, - это на промысле шумели. Солнце садилось, на песке лежал розоватый отблеск его лучей. Жалкие кусты ветел чуть трепетали своей бедной листвой под легким ветром с моря. Мальва молчала, прислушиваясь к чему-то.
- Чего же ты сегодня не поехала туда... на косу?
- А тебе что?
Яков искоса жадными глазами поглядывал на женщину, соображая, как ему сказать ей то, что нужно.
- Я вот, когда одна и тихо... все плакать хочу... Или - петь. Только песен я хороших не знаю, а плакать - стыдно...
Он слышал ее голос, тихий, ласковый, но то, что говорила она, не задело в нем ничего, лишь придало более резкую форму его желанию.
- А ты вот что, - глухо заговорил он, пододвигаясь к ней, но не глядя на нее, - ты послушай, что я тебе скажу... Я - парень молодой...
- И глупый, глу-упый! - убежденно вытянула Мальва, качая головой.
- Ну, пускай глупый, - с досадой воскликнул Яков. - Разве тут ум нужен?.. Глупый - и ладно! А вот что я скажу - желаешь ты со мной...
- Не желаю!..
- Чего?
- Ничего! Да ты не дури... - Он осторожно взял ее за плечи. - Ты сообрази...
- Пошел прочь, Яшка! - сурово сказала она, стряхнув с себя его руку. Пошел!
Он встал и осмотрелся вокруг.
- Ну... ежели ты так - мне наплевать! Вас здесь много... Думаешь - ты лучше других?
- Щенок ты, - спокойно сказала она, встав на ноги и отряхивая песок с платья.
И они пошли рядом друг с другом на промысел. Шли медленно, потому что ноги вязли в песке.
Яков грубо уговаривал ее уступить его желанию, она спокойно посмеивалась и отвечала ему колкими словами.
Вдруг он, когда они были уже около промысловых бараков, остановился и схватил ее за плечо.
- А ведь это ты нарочно разжигаешь меня?! Зачем ты это? Я тебе смотри!
- Отстань ты, говорю! - она вывернулась из-под его руки и пошла, а навстречу ей из-за угла барака явился Сережка и, тряхнув своей лохматой огненной башкой, сказал зловеще:
- Гуляли? Ладно!
- Подите вы все к черту! - злобно крикнула Мальва.
А Яков остановился против Сережки и угрюмо смотрел на него. Между ними было шагов десять расстояния.
Сережка уставился в глаза Якова. Постояв так с минуту, как два барана, готовые треснуться друг о друга лбами, они молча разошлись в разные стороны.
Море было тихое и красное от заката; над промыслом стоял глухой шум, и из него рельефно выделялся пьяный женский голос, истерически выкрикивавший нелепые слова:
Та-агарга, матагарга,
Матаничка м-моя!
П-пьяная, избитая,
Растрепанная-а!
И эти слова, гадкие, как мокрицы, разбегались по промыслу, пропитанному запахом селитры и гнилой рыбы, - разбегались, оскорбляя собою музыку волн.
...В неясном блеске утренней зари даль моря спокойно дремала, отражая перламутровые облака. На косе возились полусонные рыбаки, укладывая в баркас снасти.
Серая масса сети ползла по песку на баркас и складывалась в кучу на дно его.
Сережка, как всегда, без шапки, полуголый, стоя на корме, торопил рыбаков хриплым, похмельным голосом. Ветер играл лоскутьями его рубахи и рыжими вихрами волос.
- Василий! Где зеленые весла? - кричал кто-то. Василий, хмурый, как октябрьский день, укладывал невод в баркасе, а Сережка смотрел ему в согнутую спину и облизывал губы, - признак его желания опохмелиться.
- У тебя водка есть? - спросил он.
- Есть, - глухо сказал Василий.
- Ну, так я не поеду... останусь у сухого крыла.
- Готово! - крикнули с косы.
- Отчаливай, давай! - командовал Сережка, сходя с баркаса. Поезжайте... я останусь здесь. Смотри - завози шире, не путай!.. Да клади ровнее, - петель не навяжите!..
Баркас столкнули в воду, рыбаки влезли в него с бортов и, разобрав весла, подняли их на воздух, готовые ударить по воде.
- Раз!
Весла дружно упали в волны, и баркас рванулся вперед, в широкую равнину озаренной воды.
- Два! - командовал рулевой, и, как лапы гигантской черепахи, весла поднялись к бортам... - Раз!.. Два!..
На берегу у сухого крыла невода осталось пятеро: Сережка, Василий и еще трое. Один из них опустился на песок и сказал:
- Поспать еще...
Двое последовали его примеру, и на песке скорчились в комки три тела в грязных лохмотьях.
- Ты что в воскресенье не был? - спросил Василий у Сережки, идя с ним в шалаш.
- Нельзя было...
- Пьян был?
- Нет. Следил за твоим сыном да его мачехой, - спокойно сообщил Сережка.
- Нашел заботу! - криво усмехнулся Василий. - Малые они ребята, что ли?
- Хуже... Один - дурак, другая - юродивая...
- Это Мальва юродивая? - спросил Василий, и глаза его вспыхнули злобой. - Давно ли такой стала?
- У нее, брат, душа не по телу...
- Подлая у нее душа.
Сережка покосился на него и презрительно фыркнул.
- Подлая! Эх вы... землееды тупорылые! Ни черта вы понимать не можете... Вам бы только титьки были у бабы жирные, - а характера ее вам не надо... А в характере весь цвет у человека... без характера баба - без соли хлеб. Можешь ты получить удовольствие от такой балалайки, у которой струн нет? Кобель!..
- Ишь ты до каких речей допился вчера!.. - уязвил его Василий.
Ему очень хотелось спросить, где и как видел вчера Сережка Якова и Мальву, но было совестно.
Придя в шалаш, он налил Сережке чайный стакан водки, надеясь, что после такой порции Сережка сразу охмелеет и сам расскажет ему про них. Но Сережка выпил, крякнул и, весь прояснившись, уселся в двери шалаша, потягиваясь и зевая.
- Выпьешь - как огня проглотишь!.. - сказал он.
- Ну и пьешь ты! - воскликнул Василий, пораженный быстротой, с которой Сережка проглотил водку.
- Умею... - кивнул босяк рыжей головой и, вытерев ладонью мокрые усы, заговорил поучительно: - Умею, брат! Я все делаю скоро и прямо. Без изворотов - валяй прямо и все! А куда попадешь - это все равно! С земли, кроме как в землю, никуда не соскочишь...