- А куда мы пойдем - это не твое дело! Ты что? Ты еще нашему богу - бя! Вот ты что, паренек!..
- Я? Ладно! - воскликнул Яков вслед ей. - Па-а-го-ди... Я тебе покажу! Ишь ты какая...
Он поворчал еще немного и заснул с пьяной, сытой улыбкой на раскрасневшемся лице.
Василий воткнул в песок три багра, соединил их верхние концы, набросил на них рогожу и, так устроив тень, лег в ней, закинув руки за голову, глядя на небо. Когда Мальва опустилась на песок рядом с ним, он повернул к ней свое лицо, и на нем она увидела обиду и недовольство.
- Что - мало рад сыну-то? - спросила она, засмеявшись.
- Вон он... смеется надо мной... из-за тебя!.. - угрюмо сказал Василий.
- Ну? Из-за меня? - лукаво удивилась она.
- А как же?
- Ах ты, жалкенький! Что же теперь? Не ходит к тебе, что ли? а? Ну - не буду!..
- Ишь ты, ведьма какая! - укорил ее Василий. - Эх вы, люди! Он смеется, ты тоже... а вы мне самые близкие! За что же смеетесь? Черти! - Он отвернулся от нее и замолчал.
Мальва, обняв руками колени, тихонько покачивала корпусом, рассматривая зелеными глазами сверкающее, веселое море, и улыбалась одною из тех торжествующих улыбок, которых так много у женщины, понимающей силу своей красоты.
Парусное судно скользило по воде, как большая, неуклюжая птица с серыми крыльями. Оно было далеко от берега и шло еще дальше, туда, где море и небо сливалось в синюю бесконечность.
- Что молчишь? - спросил Василий.
- Думаю, - сказала Мальва.
- Про что это?
- Так, - повела она бровями и, помолчав, добавила: - Сын у тебя молодец парень...
- А тебе что? - ревниво воскликнул Василий.
- Мало ли что...
- Ты - смотри! - окинул он ее суровым взглядом полным подозрения. - Ты не дури! Я хотя и смирный, но ты меня не дразни, - да!
Он стиснул зубы и сжал кулаки, продолжая:
- Ты сегодня сразу, как приехала, играть начала что-то... Я еще не понимаю этого... ну, смотри, пойму, неладно тебе будет! И улыбочки у тебя этакие... и все такое... Я тоже с вашей сестрой умею обращаться...
- А ты меня, Вася, не пугай... - равнодушно и не глядя на него, попросила она.
- То-то! Не шути же...
- А ты уж не стращай...
- Я и взбучку дам, коли баловать начнешь... - грозил Василий, озлобляясь.
- Бить станешь? - обернулась она к нему, с любопытством глядя в его взволнованное лицо.
- А что ты за графиня? И вздую...
- Да я тебе что - жена, что ли? - вразумительно и спокойно спросила Мальва и, не дожидаясь ответа, продолжала: - Привыкши бить жену на за что ни про что, ты и со мной так же думаешь? Ну, нет. Я сама себе барыня, и никого не боюсь. А ты вон - сына боишься: давеча как заюлил перед ним - стыд! А еще грозишь мне!
Она презрительно качнула головой и замолчала. Ее холодные, пренебрежительные слова подавили озлобление Василия. Никогда еще он не видал ее такой красивой.
- Разошлась, раскаркалась... - молвил он, и злясь и любуясь ею.
- И еще скажу тебе вот что. Ты Сережке бахвалился, что я без тебя, как без хлеба, жить не могу! Напрасно ты это... Может, я не тебя люблю и не к тебе хожу, а люблю я только место это... - Она широко повела рукой вокруг себя. - Может, мне то нравится, что здесь пусто - море да небо и никаких подлых людей нет. А что ты тут - это все равно мне... Это вроде платы за место... Сережка был бы - к нему бы я ходила, сын твой будет - к нему пойду... А еще лучше, кабы вас вовсе никого не было... обрыдли вы мне!.. Если я с моей красотой захочу - я всегда себе мужика, какого мне нужно, выберу...
- Вот ка-ак?! - свирепо зашипел Василий и вдруг схватил ее за горло. Так вот что-о?
Он встряхивал ее, но она не отбивалась, хотя лицо ее краснело и глаза наливались кровью. Она просто положила обе свои руки на его руку, давившую ее горло, и упорно смотрела ему в лицо.
- Так в тебе вон что есть? - хрипел Василий, все свирепея. - А молчала, шкура... а - обнимала... а - ласки мне... я ж тебе дам!
Он пригнул ее к земле и с наслаждением ударил по шее раз, два, тяжелыми ударами крепко стиснутого кулака. Приятно было ему, когда кулак с размаху падал на ее упругую шею.
- На... Что, змея? - с торжеством спросил он ее и отшвырнул от себя.
Она, не охнув, молчаливая и спокойная, упала на спину, растрепанная, красная и все-таки красивая. Ее зеленые глаза смотрели на него из-под ресниц с холодной ненавистью. Но он, отдуваясь от возбуждения и приятно удовлетворенный исходом злобы, не видал ее взгляда, а когда с торжеством взглянул на нее - она улыбалась, - дрогнули ее полные губы, вспыхнули глаза, на щеках явились ямки. Василий изумленно посмотрел на нее.
- Что ты, - черт! - грубо дернув ее за руку, крикнул он.
- Васька!.. Это ты бил меня? - полушепотом спросила она.
- Ну, а кто? - Ничего не понимая, он смотрел на нее и не знал, что ему делать. Не ударить ли ее еще раз? Но в нем уже не было злобы, и рука его не поднималась на нее.
- Стало быть, ты меня любишь? - снова спросила она, и от ее шепота ему стало жарко.
- Ладно, - угрюмо сказал он. - Так ли тебя надо!
- А ведь я думала, что ты уже не любишь меня... думаю: "Вот теперь сын к нему приехал... прогонит он меня..."
Она засмеялась странным, слишком громким смехом.
- Дуреха! - сказал Василий, тоже невольно усмехаясь. - Сын, - что он мне за уставщик?
Ему стало совестно перед ней и жалко ее, но, вспомнив ее речи, он заговорил строго:
- Сын тут ни при чем... А что я ударил тебя - сама виновата, зачем дразнила?
- Так ведь я это нарочно, - пытала тебя... - И она прижалась к нему плечом.
- Пытала! Чего пытать? Вот и допыталась.
- Ничего! - уверенно сказала Мальва, щуря глаза, - я не сержусь - ведь любя побил? А я тебе за это заплачу... - Она в упор посмотрела на него и, понизив голос, повторила: - Ох, как заплачу!
Василий в этих словах услыхал обещание, приятное ему, оно сладко волновало; улыбаясь, он спросил:
- А как?.. Ну-ка?!
- Увидишь, - спокойно сказала Мальва, но губы у нее дрогнули.
- Эх ты, милушка моя! - воскликнул Василий, крепко стиснув ее руками влюбленного. - А знаешь, как побил я тебя - дороже ты мне стала! Право! Роднее... али как?
Чайки носились над ними. Ласковый ветер с моря приносил брызги волн почти к их ногам, а неугомонный смех моря все звучал...
- Эх, дела наши! - свободно вздохнул Василий, задумчиво лаская женщину, прильнувшую к нему. - И как все устроено на свете: что грешно, то и сладко. Ты вот ничего не понимаешь - а я иной раз задумаюсь про жизнь - даже страшно станет! Особливо ночью... не спится когда... Смотришь: перед тобой море, над тобой - небо, кругом темно таково, жутко... а ты тут - один! И станешь тогда сам для себя таким ма-аленьким, маленьким... земля под тобой шатается, и никого-то на ней, кроме тебя, нет. Хоть бы ты была в ту пору... все-таки двое...
Мальва, закрыв глаза, лежала у него на коленях и молчала. Грубоватое, но доброе, коричневое от солнца и ветра лицо Василия наклонилось над ней, его большая выцветшая борода щекотала ее шею. Женщина не двигалась, только грудь ее вздымалась высоко и ровно. Глаза Василия то блуждали в море, то останавливались на этой груди, близкой к нему. Он стал целовать ее в губы, не торопясь, чмокая так громко, точно горячую и жирно намасленную кашу ел.
Часа три они провели так; когда солнце начало спускаться в море, Василий сказал скучным голосом:
- Ну, пойду чай кипятить... скоро гость проснется!
Мальва ленивым движением разнежившейся кошки отодвинулась в сторону, он неохотно встал и пошел к шалашу. Женщина, чуть приподняв ресницы, посмотрела вслед ему и вздохнула, как вздыхают люди, сбросив ношу, утомившую их.
Потом они, трое, сидели вокруг костра и пили чай.
Солнце окрашивало море в живые краски заката, зеленоватые волны блестели пурпуром и жемчугом.
Василий, прихлебывая чай из белой глиняной кружки, расспрашивал сына о деревне, сам вспоминал о ней. Мальва, не вмешиваясь, слушала их медленные речи.