Первообраз такого поведения явил Христос. Он – живое прощение. Тщетно мы искали бы у Него каких-либо внутренних движений, которые препятствуют прощению. В Нем нет ничего, похожего на страх. Его внутреннее существо находится под нерушимой охраной и приемлет опасность, зная, что «Отец с Ним» (Ин 16.32). Нет и ничего похожего на жажду мести. С Ним поступают невероятным образом, не только вопреки всякой человеческой чести, но и в вопреки чести Божией. Его всячески хулят, – вплоть до утверждения, что Его исцеления – плод союза с сатаной. Конечно, это вызывает Его гнев, но это – божественный гнев по поводу кощунства, а не мстительность. Его отношение к Себе Самому вообще не затрагивается поведением других людей – Он свободен совершенно. Что же касается измерения и взвешивания справедливости, то ведь Он для того именно и пришел, чтобы заменить все это неизмеримо более высоким началом благодати и чтобы прощением освободить человека от его вины. Он сделал это всей Своей жизнью, не только принеся людям благо вествование о том, что Отец Небесный дарует прощение, но и воплотив это прощение в Своей собственной судьбе. Ведь вся вина людей перед Богом собралась воедино и обратилась против Иисуса страшной неправдой – все зло, копошащееся в человеке, пробудилось при появлении «предмета пререканий» (Лк 2.34) и обратилось против него. Он не уклонился, воспринял несправедливость по отношению к Нему как несправедливость по отношению к Богу. Он подкреплял прощение, которое послан был принести от Отца тем, что прощал Сам и претворял зло, причинявшееся Ему людьми, во искупление человеческих грехов: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» – таковы были его слова в числе последних (Лк 23.34).

Здесь мы дошли до сути: Божие прощение осуществилось не просто как прощение, но как искупление. Иисус не просто загладил грех человека, но восстановил действительную «справедливость». Он взял на себя то, что должен был нести виновный, и этим победил всю совокупность ужаса. Вот смысл христианского искупления. Но искупление означает не только нечто такое, что произошло когда-то и пользу чего мы ощущаем до сих пор, – оно и по сей день составляет центр жизни христианина. Мы живем искупительным деянием Христа, но форма этого искупления вошла в наше христианское бытие и должна в нем проявиться. Мы не можем быть искуплены без того, чтобы дух искупления не действовал в нас. Мы не можем пользоваться искуплением, не участвуя в его свершении. Участие же в искуплении Христовом – это любовь к ближнему. И любовь эта становится прощением, когда наш ближний оказывается по отношению к нам в том же положении, в каком мы сами находимся по отношению к Богу, т.е. когда он неправ перед нами.

14. Христос – начало

Во время последнего путешествия в Иерусалим Иисус говорит Своим ученикам: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится!» (Лк 12.49-50). Если связать эти слова с текстом Мк 10.1, то получается что они были произнесены до того, как Иисус перешел Иордан, чтобы идти в Иерусалим.

Павел говорит о превосходящем все познании Иисуса Христа, в котором есть спасение (Флп 3.8). При этом он имеет в виду не такое познание, которое достигается историческими или психологическими исследованиями, а то, которое возникает из веры и любви: человек должен своей глубинной сущностью прикоснуться к глубинной сущности Господа и осознать, кто такой Иисус Христос. А так как Господь есть сила, то такое познание означает вступление человека в сферу преобразующего воздействия Христа... Если мы назовем эту самую глубинную сущность Господа Его настроенностью, – как же настроен Иисус Христос?

Как может человек быть настроен по отношению к другим людям? Он – начнем с худшего – может презирать их: из разочарованности, из гордости или от сердечной усталости. Он может их ненавидеть и стараться вредить им. Он может их бояться. Может пользоваться другим человеком как средством для достижения своих целей: наслаждения, выгоды, власти. Может воздействовать на других людей силами познания, оценки, действия и созидать таким образом мир культуры... Он может любить другого человека и, даруя ему себя, раскрываться во всей своей полноте. В нем может даже пробудиться творческая любовь, и тогда он рискнет, освобождаясь сам и прокладывая путь другим, отдаться людям и делу... Что обо всем этом говорит христианство? Его ответ принять не легко, а если нет веры – невозможно. Он гласит: на всех этих настроениях лежит печать мира, они во власти зла и страха, природных инстинктов, предрасположения сердца и духа, того, что на основании непосредственного ощущения называют ценным или добрым. Они могут быть хороши, даже очень хороши, очень благородны – тем не менее они связаны, несвободны. Свобода, им присущая, всегда ограничена рамками плененного мира.

Не то у Христа. Чистота Его настроенности проистекает не из нравственного сопротивления злу, не из преодоления страха, не из природной искренности влечений, не из прирожденного духовного благородства, не из творческой самоотдачи любви; то, что живет в Нем, – настроенность Сына Божия. Она вступает в мир «свыше». По отношению к миру она – чистое новое начало. В Иисусе любовь Божия вочеловечилась, – она переведена в подлинно человеческое бытие, движется путями человеческих мыслей, говорит языком галилеянина того времени, определяется общественными, политическими, культурными условиями той эпохи так же, как и встречами данного момента, но таким образом, что вера, если она открывает нам сердце и глаза, показывает в человеке Иисусе Сына Божия.

Есть один-единственный человек, в отношении которого не исключена мысль о возможности сравнения его с Иисусом, – Будда. В этом человеке скрыта великая тайна. Он обладает устрашающей, почти сверхчеловеческой свободой и одновременно – добротой, мощной, как стихии мира. Быть может, Будда – тот, кем в конце концов придется заняться христианству. Как оценить его с христианской точки зрения, не сказал еще никто. Возможно, что кроме предтечи из Ветхого Завета – Иоанна, последнего пророка, у Христа был и другой предтеча, пришедший из античной культуры, – Сократ и третий, последнее слово восточно-религиозного познания и преодоления – Будда. Он свободен, но его свобода – не свобода Христа. Возможно, что она – только последнее, ужасное, отчуждающее от всего осознание ничтожества падшего мира.

Свобода Христа коренится в любви Божией. Его настроенность – воля к спасению мира, опирающаяся на верность Бога.

Вокруг нас все зыбко. Как только мы перестаем удовлетворяться приблизительными ответами, мы видим вокруг одни вопросы: что такое люди, вещи, дела, открытия. Еще мы спрашиваем: существует ли та достоверность, которая, в конечном итоге, только и может нас удовлетворить, а именно – достоверность божественная, ибо по самому существу своему человек должен предъявлять притязания, вселяемые в него сферой более высокой. В конечном итоге для человека действительно только то, что божественно, – и если мы ищем такую достоверность, то найти ее можем только в одном: в настроенности Христа. Только Его любви присуща такая извечная чистота, что мы имеем право утверждать: усомниться в ней значит ей воспротивиться.

Но как действует эта настроенность Христа? Вернемся еще раз назад и снова спросим: как может человек воздействовать на другого человека? Его злая воля может разрушать. Его страх может отравлять. Его вожделение может насиловать и порабощать. Его сердце может освобождать, помогать, пробуждать жизнь. Его дух может строить, создавать общность и творить. Его высшие дарования могут созидать прекрасное, в коем отражается вечное. Все это верно, и было бы неразумно это недооценивать. Тем не менее все, чего может достигать человек, остается внутри мира. Он может развивать данные ему возможности, менять сущее, придавать ему иную форму – сути мира как целого он не затрагивает, поскольку сам находится в нем. Над бытием как таковым и его основами он не имеет никакой власти. Отражением этого служит и его положение на земле: что бы он ни совершал на ней, сама она остается ему неподвластной. Лишь один-единственный человек серьезно пытался наложить руку на само бытие – Будда. Он хотел большего, чем только стать лучше или найти покой в этом мире. Он задумал невообразимое: находясь внутри бытия, изменить самые его основы. Что он понимал под нирваной, под последним побуждением, под прекращением заблуждения и бытия, никто еще не постиг до конца, не дал его идеям христианского истолкования. Прежде чем браться за такое дело, человек должен сам стать совершенно свободным в любви Христовой, а кроме того – испытывать глубокое благоговение перед таинственной личностью того, кто жил в шестом веке до Рождества Господня. Одно несомненно: Христос подходит к миру совсем по-иному, чем Будда, Он – истинно новое начало.