Тут они чувствуют, что требуется нечто особенное, и домогаются нового свидетельства: «Какое же Ты дашь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе? Что Ты делаешь? Отцы наши ели манну в пустыне, как написано: хлеб с неба дал им есть». Разве Иисус уже не давал знамений? Давал, конечно, но они требуют великого мессианского знамения чисто небесного характера. Хлеб, который они ели, все-таки всего лишь хлеб. Они хотят увидеть что-то такое, что вступило бы в земной мир воистину чудодейственным образом, что-то вроде манны, неслыханным образом «пришедшей с неба» (Ин 6.28-31). Тогда Иисус продвигается в Своей речи еще на один шаг.
«Истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес. Ибо хлеб Божий есть Тот, Который сходит с небес и дает жизнь миру». Моисей вовсе не дал настоящий «хлеб с неба», ту пищу, которая творит божественную жизнь и является выражением нового творения. Это – прерогатива Нового Завета. Здесь ее дает Отец, дает действительно с неба. И этот хлеб – одновременно и образ новой жизни, и ее пища, и ее охрана – Сам Христос. Он приходит от Бога и «дает жизнь миру». Слушатели явно не понимают Его, но они полны доброй воли и настаивают: «На это сказали Ему: Господи! Подавай нам всегда такой хлеб». Они стараются уловить то, о чем говорит Иисус, хоть и не могут преодолеть ограниченность собственного мышления. «Иисус же сказал им: Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда». Он Сам, Его живое бытие, Его готовность, Его внутренняя жизнь. Его любовь – это и есть пища, дарующая жизнь. И, веруя, человек должен «есть» эту пищу и «пить» это питие. Читая в сердцах, Он добавляет: «Но Я сказал вам, что вы и видели Меня и не веруете». Они не следуют за Ним, не отрываются от своей исходной точки. Они стараются втиснуть Его слова в рамки своих представлений, а так как это не удается, то их возможности тем самым исчерпываются. Тогда Господь приподнимает завесу: «Все, что дает Мне Отец, ко Мне придет; и приходящего ко Мне не изгоню вон. Ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца. Воля же пославшего Меня Отца есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить, но все то воскресить в последний день» (Ин 6.32-39).
Здесь мы слышим о Боге, Единственном, в Котором только и обретается всякое святое общение. Мы слышим об Отце и Сыне и о беседе, протекающей в вечности и касающейся нас, людей. О нас Отец беседовал с Сыном. Он послал Его в мир и Ему «препоручил» нас – тех из нас, кого Ему было угодно. Святое же дело, возложенное на Сына, заключается в том, чтобы Он сохранил препорученных Ему, вызвал бы в них вечную жизнь и однажды, в день суда, пробудил их к полноте этой жизни. В этой беседе – наша вечная обитель, сердцевина, основа и надежда нашего земного существования, источник нашей судьбы в вечности. Со «страхом и трепетом» читаем мы о тех, «которые Ему даны», о страшном различии в избранничестве, исход которого сокрыт в непостижимой тайне Божи-ей свободы. Но мы «сверх надежды» веруем «с надеждой» (Рим 4.18). Мы внедряемся своей надеждой в Его любовь и стараемся в ней устоять. Тогда «возроптали на Него иудеи». Это не те же, что раньше, не те многие, которые насытились и пришли в восторг. Те не поняли, что говорил Господь, замолкли, и теперь их нет больше с Ним. «Иудеи», теперь упомянутые, – это те, которые вообще имеются в виду, когда проявляются несогласие, хитрость, враждебность: «Фарисеи и книжники»... «Возроптали на Него иудеи за то, что Он сказал: „Я есмь хлеб, сшедший с небес“. И говорили: не Иисус ли это, сын Иосифов, Которого отца и Мать мы знаем? Как же говорит Он: „Я сошел с небес“? (Ин 6.41-42). Если Христос не есть Тот, Кто Он есть, то они правы, когда возмущаются, ибо то, что Он говорит, – неслыханно. С чуткостью народа, воспитанного в рвении к Единому Богу, они, замечая, что здесь утверждается нечто безмерное, мобилизуют для отпора весь свой реализм. Иисус видит, как они сплочены, недоверчивы, враждебны, и принимает удар: «Не ропщите между собою. Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня; и я воскрешу Его в последний день. У пророков написано: „и будут все научены Богом“. Всякий, слышавший от Отца и научившийся, приходит ко Мне. Это не то, чтобы кто видел Отца, кроме Того, Кто есть от Бога; Он видел Отца. Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня имеет жизнь вечную» (Ин 6.43-47). Это значит: вы держитесь в стороне, наблюдаете издали, не связаны с происходящим. Поэтому то, что Я говорю, должно казаться вам непонятным, даже кощунственным. Понять вы можете только, если придете ко Мне. Но прийти ко Мне не может никто, если не привлечет его Тот, Кто послал Меня в мир – Отец. Посланничество и призыв людей к Посланному составляют одно и то же искупительное дело. Кого Отец привлекает, тот приходит, и Я даю ему вечную жизнь. Пророки сказали: все будут научены Богом – и вот это время пришло! Теперь Бог научает каждого, кто хочет быть наученным, и у кого есть воля к этому, тот понимает и приходит ко Мне. Не то, чтобы он сам видел научающего, – никто не связан непосредственно с Отцом, иначе не было бы надобности в Посланном. Он один по существу и непосредственно «у Отца» (Ин 1.1), а от того, кто только человек, Отец скрывается... Он открывается только в существовании Сына, говорит только тогда, когда говорит Христос. Этим свершается научение от Отца, и кто готов его воспринять, тот слышит Отца в Сыне, видит Отца в Сыне, верует и имеет жизнь вечную.
После этого Христос возвращается к образу хлеба: «Я есмь хлеб жизни. Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли. Хлеб же, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет. Я хлеб живый, сшедший с небес; идущий хлеб сей будет жить вовек» (Ин 6.48-51). Мысли, уже высказанные раньше, появляются снова: хлеб с небес, который есть Он Сам, принятие его в пищу и возникающая из этого вечная жизнь, – причем все это подкрепляется теперь сказанным в промежутке. Но затем мысль делает новый шаг вперед, на сей раз в неслыханное: «Хлеб же, который дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира». Воистину, мы не удивляемся, когда читаем дальше: «Тогда иудеи стали спорить между собой, говоря: как он может дать нам есть плоть Свою?» (Ин 6.51-52).
Высказывалось предположение, что здесь берет начало, собственно, другая речь. Что дальнейшее сказано по другому поводу, – может быть, в более близкое к Тайной Вечере время и в более узком кругу. Это возможно. Ведь мы уже видели в связи с Нагорной проповедью то, как передают евангелисты речи Иисуса: они сводят воедино Его высказывания об одном и том же предмете, продиктованные одним и тем же настроением, но признесенные по разным поводам, приурочивая их притом к наиболее запомнившемуся случаю, – например, связывая более ранние поучения с наставлением, данным на горе, откуда возникает Нагорная проповедь. Подобным образом могла и здесь возникнуть пространная речь о хлебе жизни. Если это так, то эта духовная реальность раскрывалась не сразу, она разворачивалась постепенно при разных обстоятельствах. Мы передаем здесь речь Иисуса в том виде, в каком она была записана, однако, существует явная духовная связь между нею и тем, что Он говорил ранее.
Мы сказали, что в этом месте мысль делает новый шаг вперед, на сей раз в область неслыханного. Что Он Сам есть «хлеб», Иисус уже возвестил; но до сих пор принятие в пищу этого хлеба означало веру. Теперь же речь становится раздражающе буквальной. Вместо «Я есмь хлеб», теперь говорится: «Хлеб есть Плоть Моя». Перед Ним стоят иудеи, для которых жертвоприношение и жертвенная трапеза есть нечто повседневное. Они не могут не вспомнить о них, и мы понимаем их смятение. Но Иисус не отступает. Он не только не смягчает сказанного никаким образным выражением, но, напротив, усиливает его: «Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем» (Ин 6.53-56). Хлеб есть Плоть Сына Человеческого; питие – Его Кровь. Это подчеркивается снова и снова: «истинно пища», «истинно питие». Кто их принимает, обретает вечную жизнь, – внутреннюю, никакой мирской силой не уничтожимую уже теперь во времени, а в некий день – воскресение для блаженного бессмертия. Тот же, кто отклоняет пищу и знать не хочет о питии, не будет иметь в себе жизни.