Захватив шлем и горсть сенсоров, я спускаюсь вниз.
Поочередно зажигая в полутемных комнатах свет и не забывая потом гасить его, я захожу в детскую, в гостиную… В камине — несколько обугленных поленьев, клочки полуобгоревших бумаг.
В прошлый раз Пеночкин с помощью «Тригона» хотел заглянуть в будущее, чтобы, вернувшись в настоящее и выверив с учетом полученного знания курс, заняться «счастливизацией» всей страны. Что с помощью шлема, напичканного сенсорами, собирается Петя увидеть на этот раз? А может быть, не собирается, а уже наблюдает?
Несколько полуобгорелых листков бумаги в камине привлекают мое внимание.
Они исписаны красивыми круглыми буквами, почерком записной отличницы. Я эту манеру писать еще двадцать пять лет назад запомнил…
Вытащив из пепла несколько листочков, я подхожу поближе к старомодной трехрожковой люстре и достаю из кармана очки. Пользуюсь я ими только в исключительных случаях. Зрение слабеет, дальнозоркость прогрессирует, но я не сдаюсь.
«…жалко его. Однако и у жалости бывают пределы. Вчера он не снимал «шапку» целый день. И не сказал мне за весь день ни слова. Только улыбался все время — как тогда, после «Тригона»…
…ездит за ним, как собачонка, по всему участку. Проводов теперь нет, и шлем он не снимает даже ночью. Я хотела помыть ему голову, но он наотрез отказался. Сказал: «Через две недели, после того, как эгрегор полностью сформируется. Что такое эгрегор (или игрегор?), как обычно, объяснить не соизволил…
…удалось продать. Пенсия плюс процент от реализации этих программ кажется, получается вполне прилично. Наконец-то выбьемся из нищеты. Анечке замуж пора, но голую-босую кто ее возьмет?»
Я лихорадочно роюсь в камине, потом рыскаю по комнатам, поднимая все бумажки подряд и отыскивая среди них листочки, исписанные красивым ровным почерком.
Дневник на бумаге! Только Элли такое и могла… Во-первых, личных дневников никто сейчас не ведет — не те времена. Во-вторых, все нормальные люди деловые записи хранят зашифрованными, в файлах «личная память» своих компьютеров. В них можно легко найти любую информацию, задав два-три ключевых слова. Но чтобы на бумаге… Ага, вот еще:
«…мой единственный свет в окошке, — даже она меня не понимает: «Он же эгоист! Потратил все деньги на компьютер! Он не любит нас, мама! Мне замуж пора, но кто меня без приданого возьмет? Не в двадцатом же веке живем… У вас нет ни обеспеченных родственников, ни друзей, ни даже просто богатых знакомых. Где мне искать жениха? На панели?» Господи, в наше время все было по-другому…
…люди должны быть счастливы. И артегомы — они ведь тоже люди! — не исключение. Мы с тобой их породили, мы. Нам и отвечать за них. И я знаю, как сегодня сделать всех людей счастливыми.» Тут я не выдержала и сказала: «Ты бы вначале обо мне и Анечке подумал. Пусть не счастливую, но хотя бы просто нормальную жизнь для нас сделай. Сколько еще мы будем жить в этой глуши?» А он: «Сделаю непременно! И гораздо быстрее, чем ты думаешь!..»
Убедившись, что ни одного подобного листка в комнатах больше нет, я бережно укладываю все найденные в бумажник, прихватываю с подоконника оставленный было шлем с выемками под сенсоры и, тщательно погасив повсюду свет, вылезаю через разбитое окно. Ставню я прилаживаю на прежнее место. Она покачивается, конечно, и теперь не нужен лом, чтобы еще раз влезть в дом. Однако на полную ликвидацию последствий учиненного погрома у меня нет времени. Пеночкина нужно найти, и как можно быстрее. Жаль, что сотовый телефон украли. Но все равно, сейчас домчусь до Озерца, позвоню Воробьеву… А потом — в Москву, в Москву, в Москву…
Глава 18
Вернувшись в Озерец, я первым делом оккупирую почтамт. Звонки, звонки, звонки… Ни Воробьева, ни Черенкова нет на месте, и, самое странное, не отвечают их электронные секретари. А сотовая связь? А радиотелефоны, по которым можно отвечать, пардон, даже сидючи на толчке?
Зато у меня на фирме порядок: Софьиванна на месте, Скрипачев в семинарии, дела идут полным ходом. Правда, падре второй день на работе не появляется. Как в воду канул. Вот и приходится Скрипачеву за него отдуваться.
Ничего страшного. Скрипачев — двужильный, выдюжит. Зато получит очередную премию. За хорошую работу я и плачу хорошо, это все знают.
Юлька, невестка, уже немного успокоилась. Витюха так и не появился, хотя два раза звонил и требовал, чтобы она пришла в храм. Она не пришла. Первый раз Витюха обиделся, второй разозлился.
Ладно. С этого бока у меня все более-менее. Только вот Юлька…
Что-то она быстро успокоилась. Привыкать начинает к одиночеству. А что, если ей хватит двух-трех недель, чтобы — совсем привыкнуть?
Напоследок я звоню бывшей жене. В тайной надежде, что трубку снимет не она, а Ванечка. Много ли деду нужно? Услыхать несколько забавных фраз от любимого внука, да… да заманить какую-нибудь бабенку в свою одинокую постель. Но отвечает мне не Ванечка и даже не Алена. А — Крепчалов Виталий Петрович, Витек, мой бывший директор и нынешний министр. Я его голос узнаю мгновенно, что, в общем-то, неудивительно. Он мой — тоже. Что отчасти приятно.
— Ты?! — кричит, по привычке, Витек. — Мы тут с ног сбились, разыскивая тебя! Немедленно возвращайся в Москву!
— Подожди, не горячись, — осаживаю я Крепчалова. Моя фирма — частная, и подчиняется министру настолько косвенным образом, что ни о каких приказах не может быть и речи. А с учетом того, что Витек еще и жену у меня увел, я вообще имею право с ним не разговаривать. И не разговаривал бы, если бы не внук. — Вначале расскажи, как там Ванечка.
— Ванечка-то хорошо, я плохо, — сердито выговаривает мне Крепчалов. Твоя Алена подалась в храм «новой веры!» Я ее дважды приводил оттуда, и дважды она опять туда сбегала. Вот и пришлось чуть ли не на няньках с вашим Ванечкой сидеть. Но сейчас он в круглосуточном детском садике, министерском, ты не волнуйся. И немедленно возвращайся в Москву! Озерец это далеко?
— Полтыщи километров. А зачем — в Москву? Мне и здесь хорошо.
— Ты что, телегазеты не смотришь, радио не слушаешь?
— Не-а. Надоели мне ваши артегомы.
— Пеночкин в Москве. Похоже, всю эту кашу заварил он. А достать его мы не можем. Как приедешь — срочно ко мне.
— Да пошел ты…
Давно я хотел выдать эту фразочку, очень давно. Но все ситуации подходящей не выпадало. После «Тригона» не было еще случая, чтобы я хоть зачем-нибудь понадобился Витьку. А без такого условия фразочка не звучит, совсем не звучит. Зато сегодня…
Торжественно повесив изумленно замолчавшую трубку, я возвращаюсь к своей «вольвочке». Следующим пунктом программы было — наведаться в здешнее отделение милиции, пожаловаться на то, что обокрали мою нежно любимую старуху. Уж это-то я могу сделать, не боясь, что в ответ выставят мой «пилигрим», незаконно вторгшийся в чужую базу данных. Точнее, мог бы сделать. Но не стану. Бог с нею, японской телемагнитолой. Петя в Москве, и даже Крепчалов уже знает, что увел моих детей в храм «новой веры» — он, Пеночкин. Времени мне терять никак нельзя. Потому что каждый лишний час пребывания Маришки и Витюхи в храме может сделать их возврат к прежней жизни невозможным. Петя ведь, после контакта с трехполушарным «Тригоном», так и не вернулся к нормальной жизни.
Решительно повернув в замке ключ зажигания и отчаянно сигналя, я выезжаю со стоянки возле почтамта и поворачиваю колеса в сторону шоссе «Москва-Рига». Правда, пока до него доберешься… Два железнодорожных переезда нужно проскочить, а вдруг поезд?
Переезды я проскакиваю благополучно, аккуратно вписываюсь в поворот на развязке и — вот оно, четырехрядное шоссе! Давно моей старухе не удавалось таи порезвиться!
Внимательно следя за дорогой, я не забываю посматривать и в зеркало заднего обзора. Не сел ли кто-нибудь на хвост? Действительно ли меня решили припугнуть ребята из «Комтех-сервиса», видя во мне опасного конкурента, или это все — лишь прелюдия к гораздо более серьезным акциям? Тогда, с «Тригоном», тоже все начиналось довольно безобидно. А кончилось… Может, потому Крепчалов и жаждет видеть побыстрее меня в Москве? Приеду — а там уже следователь: «Это ваш «пилигрим»? Объясните, гражданин Полиномов, каким образом попала в него секретная коммерческая информация фирмы «Комтех-сервис»?»