Приятно, что меня все еще считают молодым человеком.

Спокойно отряхнув с пальто снег, я возвращаюсь в зал ожидания, присаживаюсь на канареечное креслице.

Что-то надо делать. Срочно. Что? Пока не знаю. Если не знаешь, что делать, думай. Но не думай о белой обезьяне. Тогда о чем?

Спасать Петю со товарищи, как выяснилось, вовсе даже не нужно. А нужно, наоборот, спасать компьютерные сети от нового вируса «перестройка». Но сделать это одному мне явно не под силу. Помощи, однако, ждать неоткуда. Крепчадов продолжает играть в свою игру, и даже катастрофы его, судя по всему, не смущают. Вызвать подкрепление из «Кокоса»? Но когда еще ребята подъедут… А подъедут — и что? Что я им скажу? Не думайте, ребята, о белой обезьяне? А о чем? О том, что «Тригон» должен работать бесперебойно. Это улучшает настроение и, возможно, процесс пищеварения. А также потенцию.

Парррам, парррам, парррам…

Ха! А ведь в этом что-то есть… Только тсс-с-с… Даже мысленно ни гу-гу! Кажется, благоразумненький Буратино вновь нашел утерянный было золотой ключик.

Да, но «Тригону» сейчас никто и ничто не угрожает. Спасатели уехали, комиссия почти вся разбежалась…

Нет, угрожает. Ровно в десять соберутся остатки этой несчастной комиссии, и тогда… Молчаливый молодой человек наверняка что-нибудь придумает. И экстрасенс, кажется, многое понимает. И даже пожарный… Значит, «Тригон» нужно сберечь, ведь это — уникальное средство исследования Вселенной. И сделать это могу только я. «Тригон» должен быть спасен! Спасен! Во что бы то ни стало!

Глава 26

Институт по-прежнему оцеплен. Но уже не охранниками, а гвардейцами. Пятнистые меховые куртки, тяжелые рубчатые ботинки, длинные ножи на широких поясах. Хорошо хоть, без автоматов. Кто же это, интересно, вызвал вояк? Сапсанов в больнице, да и полномочий у него таких нет. Разве что вечером очнулся и с перепугу позвонил… кому? Министру обороны?

— Сюда нельзя! — загораживает мне дорогу скуластый широкоплечий парень.

— Я — член комиссии по расследованию случившейся здесь аварии. Вот мой пропуск.

— Опять? — ухмыляется парень. — Хоть бы что пооригинальнее придумали! Вы уже пятый, кажется… член. Не знаю я никакой комиссии. Штатским проход запрещен — и точка!

Ах ты…

— У меня особые полномочия. И я не советую вам чинить препятствия! Очень не советую! Где командир? Вызовите! Срочно!

— Будет он из-за каждого… на мороз выходить… В проходную зайдите, спросите лейтенанта Шишкина.

— Ваша комиссия распущена, — огорошивает меня розовощекий лейтенант. — Ничем не могу помочь.

— Должны помочь. Я выполняю поручение Правительства, — спокойно говорю я, протягивая телеграмму. — Кто от вас руководит операцией и где его найти? У меня есть для него срочное и важное сообщение.

Лейтенант, потребовав на всякий случай паспорт, нехотя открывает дверь, ведущую во двор института.

— Майор Метляев Станислав Федорович. Я вас провожу.

По углам корпуса семь, на границе «зоны ужаса», стоят бээмпэшки с работающими двигателями. Но лейтенант ведет меня мимо них, мимо торца корпуса семь и дальше, мимо четырехэтажного, белого кирпича, здания, в котором заседала наша горе-комиссия. Здесь еще одна бээмпэшка с задранным круто вверх стволом пушки.

Рядом с нею — несколько военных в пятнистых куртках. Один из них показывает рукой в сторону небольшого строения, окруженного высокой металлической решеткой. За решеткой — два похожих на китайские фонарики мощных трансформатора,

Ага, это подстанция, шатающая институт электроэнергией. Ее что, будут сейчас атаковать?

Да, похоже на то. Двое солдат бегут к забору, мелко перебирая ногами и вздымая облачка снежной пыли. Не добежав до решетки метров двадцать, они, резко затормозив, недоуменно озираются по сторонам и, словно мальчишки, впервые увидевшие боевую машину пехоты, мчатся к ней, уже совершенно не боясь поскользнуться. На снегу, совсем недалеко от того места, где топтались солдаты, что-то темнеет.

— Товарищ майор, тут у гражданина правительственная телеграмма какая-то, — говорит мой конвоир, едва мы приближаемся к Метляеву… как его? Станиславу Федоровичу. Тот, витиевато выругавшись, обрезает лейтенанта:

— Подожди, сейчас не до этого. Мне бойца вытащить надо. Так что случилось, орлы?

«Орлы», тяжело дыша, буравят глазами снег возле ног командира. Кажется, еще мгновение — и он начнет таять. Я смотрю в сторону подстанции. Бесформенное зеленое пятно в двадцати метрах от ограды — солдат.

— Все понятно… — Отчаявшись дождаться ответа, майор поворачивается к держащимся поближе к корме БМП (видно, там чуть теплее) солдатам. — Кто пойдет на выручку Петрову? Добровольцы есть?

Судя по гусеничным следам на снегу, они уже пытались пройти к Петрову на БМП. Ишь, как ее крутило…

— А вы сами попробуйте, господин майор, — раздается негромкий голос.

— Добровольцы пойти со мною есть? — спокойно переспрашивает Метляев.

— Разрешите мне? — раздается тот же негромкий голос. Из-за кормы бээмпэшки выходит высокий нескладный юноша с большими грустными глазами.

Так… Столкнулись характеры… Они сейчас там оба лягут, а спасателей с их веревками здесь нет. Видать, эти «орлы» — те же «герои». Безумству храбрых поем мы… похоронный марш.

А что, если…

— Извините, господин майор… Позвольте, я вас заменю!

— Кто вы такой? — сверлит меня взглядом Метляев.

— Главный эксперт распущенной вами комиссии, Полиномов Павел Андреевич. Если хотите проявить мужество и героизм, то есть лечь рядом с Петровым, — машу я рукой в сторону подстанции, — то идите сами. И вряд ли потом кто вас вытащит. А если хотите спасти бойца — разрешите мне вместе с ефрейтором.

— С каких это пор штатские командуют военными? — тяжело спрашивает майор.

— У меня… У меня приборчик специальный есть, — говорю я. — Который защищает от беспричинного страха. Он индивидуальной настройки, я его только вчера оковал. Хочу испытать. Разрешите?

Метляев косится на мой кейс.

— Не будем медлить, господин майор. Там человек замерзает.

— Ладно. Задачу вы, я вижу, уяснили хорошо. Вперед — марш!

Я сую лейтенанту свой кейс, поясняю удивленному Метляеву: Приборчик у меня в кармане! — и, в два прыжка догнав не спешащего выполнить приказ ефрейтора, увлекаю его за собой.

— Слушай, ефрейтор… Как только почувствуешь, что дальше идти не можешь, останавливайся. Я до тебя Петрова дотащу, дальше вдвоем. А вздумаешь проявить героизм — ляжешь рядом. Обоих вас я не вытащу, силенок не хватит. Договорились?

До лежащего гвардейца — метров пять, де больше. Зловеще скрипит под ногами снег. От морозного воздуха перехватывает дыхание. Или это уже — от ужаса? «Тригон» должен быть спасен! «Тригон» должен быть спасен!

— Стой… Дальше не ходи…

— А приборчик?

— Он настроен на меня одного.

Ефрейтор останавливается. Я оглядываюсь. Огромные глаза, расширенные зрачки, перекошенный от ужаса рот…

— А-а-а!..

Круто повернувшись, ефрейтор бросается бежать, поскользнувшись, падает, отчаянно пытается встать… Черт с ним. Главное «Тригон». «Тригон» должен быть спасен. Но для этого перво-наперво я должен вытащить солдата. Вот он, в двух шагах. Шапка лежит рядом, мягкие вьющиеся волосы припорошены спетом. А щеки уже смертельно белы: отморожены.

Страх ледяной волной поднимается от ног. Еще мгновение — и я закричу…

«Тригон» должен быть спасен! «Тригон» должен быть спасен!

Подхватываю солдата под мышки, падаю на колено, больно обо что-то ударяюсь. Машинально хватаю это «что-то»… Граната. Ну да, самая обыкновенная граната. К счастью, с кольцом. Сую зачем-то ее в карман, волоком протаскиваю парня на пару шагов. Дыхания катастрофически не хватает… «Тригон» должен быть спасен!

Еще полтора метра, еще метр. Где же ефрейтор? Топот ног, тяжелое дыхание… Майор, лейтенант, еще кто-то…

— «Скорая»… «Скорую» вызвали? — сиплю я, захлебываясь морозным воздухом.