— Я… Мне… Очень скверно было тогда, восемь лет назад. И вспоминал я потом вас… часто. Чаще, чем других, хотя ничего между нами не было. Да и быть, как я теперь понимаю, не могло. Мне и в голову не приходило, что ты… вы можете быть так… ну, влюблены, что ли…

— Привык, что тебе ни одна не отказывает? — грустно улыбается Элли. — Думал, и я тоже, только помани пальцем?

Как легко, как незаметно мы перешли на «ты»! Чудесно. Теперь главное — не сбиться с верного тона.

— Да нет же, нет! То, что с тобою — далеко не каждый и только по-серьезному — это я уже тогда понимал. И намерения у меня, кстати, были самые серьезные. Но — Петя? Это… Мне до сих пор непонятно. И вчера… Чтобы ночью, в мороз бежать на свидание к мужу… Тебя даже командир спасателей зауважал.

Кажется я оказал что-то не то. Элли смотрит на меня пристально и молчит. Как поправить дело? Нужен комплимент, срочно,

— Счастливчик твой муж. Он хоть понимает, какое сокровище ему досталось?

— Не знаю. Вряд ли. Да и сокровище — вряд ли, — озадачивает меня Элли. — Для Пети главное — работа, а не семья. Даже дочка для него — так, забава. Не говоря уже обо мне. Как я устала от всего этого… У меня даже характер изменился. Злой стала, безжалостной. И ты — ничего, ну ничегошеньки не понимаешь! Со своей примитивной мужской логикой… Решил, что я спасать его примчалась…

Элли вдруг низко наклоняет голову, закрывает ладонями лицо. Две слезинки дождевыми капельками падают на ее совсем еще девчачьи колени.

Я мгновенно оказываюсь рядом. Осторожно обнимаю, плавно прижимаю к груди…

— Я ведь и сама думала, что — спасаю. А потом поняла: на самом-то деле просто хочу убедиться, что — все, что — кончилась эта жизнь, что свободна. Ты не думай, он не деспот какой. Ни в чем меня не ограничивал, не обижал особенно… Но — не нужна я ему была, и Анечка — тоже не нужна. Счастье всех — это да, это важно, а мы с дочкой… Так, украшение. Вроде этих гвоздик. Сама бы я, конечно, от него не ушла. Где жить? На что? Ну, а раз уж само получилось…

Элли вдруг обнаруживает, что мои чисто дружеские объятия как-то незаметно лишились этого своего определения, и резко отстраняется.

— Не надо… Пока он там, пока неизвестно, жив ли — не надо. Не знаю, что на меня нашло. Я… Я ведь надсмеяться над тобой хотела, поэтому и дочку отправила. А видишь, как получилось… Она сейчас придет.

Кажется, пора сделать залп из орудий главного калибра.

— Знаешь… Давай поженимся. Не сейчас, конечно, а потом, когда все прояснится. Такие женщины, как ты, не должны плакать. И ты у меня плакать не будешь. Никогда.

Кажется, я хорошо сказал. Уверенно так, весомо. Как и положено говорить мужчине, уже добившемуся кое-чего в жизни, но еще не утратившему ни бойцовских, ни сугубо мужских качеств.

Элли достает из кармана халатика платок, вытирает слезы, чуть заметно улыбается.

— Какой ты решительный… Охотник на вирусов… Пришел, прицелился, выстрелил. И прямо в сердце… А дочка? А твои жена и дети? Или ты, как обычно, не женат?

— Женат, и дети есть. Уже почти взрослые. Эти трудности преодолимы, не в девятнадцатом же веке живем.

Длинно и требовательно звенит дверной звонок, Элли вскакивает, одергивает халатик, исчезает. Я тоже встаю, подхожу к ближайшей книжной полке, читаю названия на разноцветных корешках. «Кибернетика» Винера, коллективный труд «Мозг», сборник «Проблемы искусственного сознания»… Все остальное мне незнакомо.

Из прихожей доносятся женские голоса. Соседка, наверное. Дочку привела. Вот некстати…

— Здравствуйте. Меня зовут Анечка.

Я оборачиваюсь. Элли стоит за спиной дочери, положив руки на ее худенькие плечи. Платье Анечки сшито из той же материи, что и мамин халат, и я вижу перед собою сразу двух Элли: большую и маленькую.

— Здравствуй. А сколько тебе лет?

Идиот. Самый банальный из всех вопросов. И шоколадку не сообразил купить. Хотя это тоже банально.

— Шесть. Я уже в школу хожу. В музыкальную.

— Вот-вот. А за инструмент еще не бралась сегодня.

— Вы будете с нами чай пить? — спрашивает Анечка, улыбаясь маминой улыбкой. Видно, не очень-то ей хочется браться за инструмент.

— Нет. Дядя Паша сейчас уйдет. Прямо сию минуту, — не оставляет мне Элли ни единого шанса. И вновь отвергнутому рыцарю не остается ничего другого, как идти к дверям.

Шарф, пальто, шапка.

Элли все так же стоит посреди комнаты, только повернулась в сторону прихожей, и все так же перед нею стоит ее уменьшенная копия с большими любопытными глазами.

Значит, прощального поцелуя не будет. Это плохо.

Как и ответа на предложение. Это хорошо. А вдруг — да? Что я тогда делать буду? Вернее, что бы я бы тогда бы стал бы делать. Бы.

Не стоит забивать себе голову невероятным.

Ну, а вдруг?

Глава 18

Черенков, не сняв шубы (хотя и расстегнув пуговицы), полулежит на кровати и время от времени трет покрасневший нос. Полчаса, бедняга, ждал автобуса, и ни одно такси за это время мимо не проехало. Интересные новости у него: оказывается, нить гиперсети «Невод», соединяющая «Тригон» с городским ВЦ, куда я заслал Гришу, вот уже третьи сутки работает на прием информации. И никого это особенно не волнует, потому что раньше, еще до передачи «Тригона» Фонду, он всегда был «в приоритете».

— Они что, и об аварии не знают? — недоумеваю я.

— Знают. Про аварию в Институте знают. Но причем здесь «Тригон», если он нормально работает и исправно поглощает информацию? — ухмыляется Гриша. — Они считали, что в огороде бузина, а в Институте — авария.

— Ты не догадался обрубить эту нить?

— Догадался. Но не обрубил. Вначале надо разобраться, что за информация по ней перекачивается. По предварительным данным абсолютно вся, получаемая городским ВЦ. Я когда тамошним ребятам сказал об этом — они за голову схватились. Чьи-то там коммерческие секреты могут быть нарушены, и вообще… Но попросил: без меня ничего не предпринимать!

Эх, горе-работнички! И это Гриша считает верхом предусмотрительности? В сетях вирус гуляет, может, как раз «Тригон» — его источник, а он — «ничего не предпринимать»… Ну, сейчас я ему выдам по первое число!

— Но прежде, конечно, убедился, что все это время «Тригон» работал только на прием, и, таким образом, по этой нитке сети вирусы в нее запускать не мог, — добавляет Гриша, невинно улыбаясь.

Ах ты, паршивец! За десять лет так меня изучил, что предугадывает каждый следующий шаг, да еще и подтрунивает втихаря! Ну, погоди! Подловлю и я тебя когда-нибудь, да так, что весь «Кокос» смеяться будет. Но не сегодня. Сейчас мне не до шуток.

— Это по одной нитке. А сколько их на данный момент у «Тригона» знаешь?

— Это нетрудно выяснить.

— Я тоже так думал. Но оказалось, легче штаны через голову снять, чем выведать что-то о «Тригоне». Петя в этот раз окопался основательно и держит круговую оборону, без тяжелой артиллерии нам ее не взломать. Придется Колобкова подключать. Пусть, используя мощь Управления, выявит и обрубит все линии связи «Тригона». Не нравится мне, что этот ВК включен в сеть. Совсем не нравится.

— В комиссии — целых два представителя Управления, — подсказывает Гриша. Он, наконец, согрелся, распахнул полы шубейки и даже снял сапоги.

— Один из них — хмурый хмырь, не сказавший пока еще ни слова?

— Во-во. Ты прямо Рембрант, два мазка — и портрет готов.

— Это у Шагала — два мазка. А у Рембранта — тысяча сто два. Все равно придется связываться с Колобковым. Нужно официальное обращение, понимаешь? С подписью, печатью и квитанцией.

Гриша снимает шубейку, вешает ее в шкаф и пытается оживить стоящий в углу телевизор.

— А стоит ли торопиться? Если даже вирус «шизо» и шел со стороны «Тригона», что толку сейчас обрубать ему связи? Мавр уже сделал дело и может уйти. Зато, если не пытаться оживить мертвого припарками, а установить с «Тригоном» двусторонний контакт, да выцыганить у него результаты моделирования… Или даже просто пообщаться с Пеночкиным… Я мог бы завтра прямо с утра этим заняться. Тебе не хочется хоть одним глазком заглянуть в наше светлое будущее? — спрашивает Гриша, мечтательно закатывая глаза к потолку.