В ночь с 23 на 24 марта армянские воинские подразделения нанесли Азербайджану удар в спину: напали на многие населенные пункты Нагорного Карабаха. Вновь начались массовые погромы, убийства, изгнание азербайджанцев. В это время части 11-й Красной Армии уже приближались к границам Азербайджана. Могли ли мы вести войну на два фронта? Нападение на Карабах сковало силы нашей армии, сделало республику беззащитной перед агрессией большевиков. Не было во власти в Баку, увы, и политической консолидации. Гаджинский* считал, например, что если правительство продемонстрирует "дружественное отношение к большевикам", то они оставят Азербайджан в покое. И ряд членов правительства и даже влиятельных членов "Мусавата" разделял эти иллюзии...
______________ * М.Х.Гаджинский - министр иностранных дел, государственного контроля и министр внутренних дел в правительстве Азербайджанской Республики в 1918-1920 г.г.
Я видел бездну, в которую мы скатывались...
Войска генерала Дро приближались к Казаху и Кедабеку... Я чувствовал во всем этом закулисную координирующую руку. Армяне - дашнаки и большевики, обнюхивая друг друга, целенаправленно шли на сближение. В самом Баку зрел изнутри большевистский переворот. А при 11-й Красной Армии постоянно находился небезызвестный Микоян...
В полдень 27 апреля 1920 года азербайджанское правительство получило ультиматум о сдаче власти от руководства Коммунистической партии Азербайджана и Бакинского Бюро Кавказского Краевого комитета Всероссийской коммунистической партии, из чего стало ясно, что наши большевики уже отреклись от независимости республики. На размышление было дано 12 часов. Однако еще до истечения срока ультиматума поступили сообщения о том, что части 11-й Армии заняли Яламу, Худат и стремительно, не встречая сопротивления, двигаются на Баку.
Я вышел в город и не узнал его. Все вокруг меня бежало, ехало, мчалось, неслось... На причалах - паника и давка. Железнодорожный вокзал набит людьми. Цены на билеты - целое состояние! Требуют места, какие угодно: в трюме, в общем отделении, на палубе, на крыше вагонов...
Почему-то вспомнился январь - празднование дипломатического признания независимости республики странами Антанты на Парижской мирной конференции. Площадь Ашумова нарядно украшена, актеры в национальной одежде, впереди на гнедом жеребце -Мирза Ага Алиев.
Мелькнула в памяти и картина из весны 1919-го - добровольные отряды самозащиты во дворе мечети Таза-пир, мужественные лица, решимость в глазах: "Не допустим сюда армию Деникина! Лучше смерть, чем рабство!" Вспомнил и то, как торжественно отправляли на бакинском вокзале этой зимой сто молодых азербайджанцев на учебу в Россию и Европу. И как будто услышал звуки тара, а потом к нему присоединился кеманчист... Зазвучал в ушах божественный голос Джаббара Гарягды...
Бегут, бегут люди, таща за собой тюки и чемоданы, мчатся экипажи. Два направления - пристань и вокзал.
Возвращаюсь в парламент в сумерках. После долгих дебатов в одиннадцать часов вечера принято решение: "В целях недопущения кровопролития и жертв среди мирного населения передать власть большевикам и отныне считать правительство и парламент распущенными..." Председатель парламента - Мамед Юсуф Джафаров. Директор канцелярии - Векилов. Баку, 27 апреля, 11 часов вечера.
Ни одно из оговоренных в парламентском заявлении условий не было выполнено большевиками, в частности о сохранении независимости Азербайджана, о временном характере коммунистического правительства, о недопустимости политических преследований, о гарантиях неприкосновенности жизни и имущества членов правительства и парламента, о том, что окончательную форму правления республикой определит весь народ на свободных выборах.
Никто не пришел к нам на помощь... А ведь та же Грузия, согласно договору 1919 года, должна была это сделать... Запад же больше интересовала судьба Армении. Вскоре, 24 марта 1920 года президент Вильсон направил конгрессу послание, где говорилось, что, поскольку Совет Союзных Держав в Сан-Ремо просил США принять мандат на Армению, он настоятельно просит, чтобы конгресс допустил к исполнению принятие Соединенными Штатами этого мандата...
В ту ночь 27 апреля я впервые всерьез задумался о собственном будущем. Похоже, старик-беженец, встреченный мной в горах Зангезура, был в своем убеждении прав - здесь скоро и, видимо, надолго утвердится армянский царь и неважно, какое у него будет обличье...
В чем мы виноваты перед тобой, родина, что мы сделали не так? Вспомнились строки поэта Мухаммеда Хади, с которым сдружился в 1918 году, когда он определился имамом в мусульманский полк:
О родина, ты колыбель моя,
И ты же смертная постель моя,
Здесь первый день и день последний мой,
Приют последний и посмертный мой.
В тебе богатств природных закрома,
У нас - палата праздного ума...
Сковала разум спящий темнота.
Мы крыльев для полета лишены.
Чтоб нам явилась неба красота,
Прозрения крылатые нужны...
И я понимал - свой последний посмертный приют обрету в безвестности, в чужих краях... Поздно проснулся наш разум...
Я один. У меня одна любовь и тысяча болей... Я переходил из ночи в ночь, и мир для меня был лишь подступом к новым сражениям... И мертвых я видел больше, чем живых... Смерть наняла меня в свои жнецы, и судьбу эту не я выбирал...
Вспыхнул рыжий свет в окне напротив, словно хвост белки, на мгновение озарил мою темноту и - погас...
К утру я собрал необходимые вещи и вышел из дома в путь. Но куда он лежал - не знал... Может быть, в Бухару, куда звал меня эмир, когда познакомили нас однажды на приеме в его честь в доме Тагиева... Я предчувствовал - там, в Средней Азии, предстояли бои... Сколько рухнуло крепостей! Теперь сам я себе - крепостная стена, пленник яви и снов, перемешавших прошлое, настоящее и будущее.
...Здесь обрывается тетрадь, доставшаяся в эшелоне от незнакомца по имени Ибрагим бек перед его арестом несчастным переселенцам, гонимым из Азербайджана в Казахстан... Дальнейшее не удалось прочитать, да и многое еще не поддалось в этих записях расшифровке. Стерлись совершенно арабские письмена, сделанные карандашом, неразборчивы записи по-французски...
Где и как закончилась его земная, полная страданий жизнь?.. Не докопаться теперь, не узнать...
ГЛАВА 20
НЕ ПОДВОДЯ ИТОГИ...
Письмо
За две тысячи лет до нас римский философ Сенека писал: "Прошлые поколения оставили нам не столько готовые решения вопросов, сколько сами вопросы".
И сегодня, мой друг, мы, люди третьего тысячелетия, стоя на плечах поколений минувших двух тысяч лет, можем сказать то же самое. Тем, кто придет вслед за нами, мы оставим подобное же наследство.
Не тешу себя надеждой и я дать окончательный ответ на занимающие меня вопросы, возникшие благодаря поездке в Закавказье. Более того, чем далее я углубляюсь в феномен армянского национализма, тем обширнее становится круг новых проблем. Хотя есть здесь вещи для меня несомненные, сформулировались понятия и определения некоторых явлений. Одни из них имеют аналоги в мировой истории, другие - носят специфически "армянский оттенок".
О национализме в его жестком этническом варианте написаны горы книг. Подобно тому, как идеология - это мысль другого человека, так и национализм - это чаще всего политика другого человека. Если мы зададимся, например, вопросом, что общего у либеральной демократии и социализма, первым делом можно будет сказать, что в обоих случаях речь идет об универсалистских идеологиях, идеологиях всемирности, для которых первая инстанция - это личность или класс, а не нация и не раса. Во-вторых, что не менее существенно, как пишет французский ученый и публицист Пьер Аснер в книге "Насилие и мир": и либеральная демократия и социализм "независимо от того, как ведут себя на деле их приверженцы, при ближайшем рассмотрении провозглашают, что стремятся к современным ценностям, таким как мир, изобилие и личное счастье". Из этого следует, что и то и другое течение противоположно национализму, опирающемуся на сектантские ценности, на миф национальной исключительности. Комбинации национализма и социальных устремлений имеют множество примеров в истории со времен Великой французской революции. А в XX веке национализм все активнее совершает экспансию на поле идеологий.