Значительность происходящего (огромным костром горит деревня), неподдельный интерес к неординарному событию наполняют Гаврилу ощущением и собственной значительности, своей способности, приняв участие в тушении пожара, укротить огонь.

В приведенном ситуативном обороте и исходная ситуация, и значительный вид Гаврилы не соответствуют действительности, несмотря на самомнение героя.

Гипотетическая часть оборота, чуть ироничная, подтверждает эту истину. С.64

Необычен и следующий случай: "Облака красной, золотистой пыли быстро несутся к небу и, словно для пущей иллюзии, в этих облаках ныряют встревоженные голуби" [С.5; 388].

Данный оборот ("словно для пущей иллюзии") имеет подтекст, предполагает некоего режиссера, управляющего жутким, но - впечатляющим зрелищем. Появление голубей, по замыслу невидимого режиссера, должно придать клубам мелких искр, поднимающихся к небу, еще большее сходство с облаками, сделать картину еще более величественной.

"Куда ни взглянешь, всюду бледные, тупые, словно одеревенелые лица" [С.5; 388].

Опора на общеязыковой штамп не создает яркого, запоминающегося образа, да это, видимо, и не требовалось повествователю в данном случае. Речь идет о многих людях, на которых пожар повлиял, в принципе, одинаково. Здесь было важно подчеркнуть общность выражения множества лиц, что и делается в достаточно общей форме.

Как видим, вереница сравнительных оборотов в рассказе "Недобрая ночь" не превращается в цепочку, связанную тем или иным единым заданием.

Рассказ имеет подзаголовок "Наброски", указывающий на некоторую фрагментарность его построения, хотя текст и представляет собой художественное целое.

Создавая картину страшного деревенского пожара, рисуя людей, потрясенных происходящим, повествователь фиксирует внимание на разных и разнородных явлениях, событиях, порожденных или затронутых бедствием.

Возникает мозаика зарисовок, описаний, "набросков", в совокупности и создающая картину пожара в деревне.

Быть может, поэтому так разномастны, разнохарактерны ситуативные обороты, используемые автором.

Стоит, однако, еще раз указать на тот факт, что ситуативный сравнительный оборот здесь является ведущим изобразительно-выразительным средством.

Но в рассказах с более отчетливо выраженным идейно-тематическим заданием все же преобладает цепочка ситуативных оборотов, которые предстают своего рода вехами в раскрытии авторского замысла.

В небольшом сатирическом рассказе "Тссс!.." (1886), изображающем домашнего деспота, мелкотравчатого литератора, ситуативные обороты концентрируются в описании его "творческого" процесса: "Вид у него такой, точно он ждет обыска или замышляет самоубийство" [С.5; 404].

Обе гипотетические ситуации подчеркнуто гротескны и создают комический эффект, поскольку в описываемой действительности замышляется всего-навсего очередная газетная мелочишка.

"Как девочка, которой подарили дорогой веер, он прежде чем написать заглавие, долго кокетничает перед самим собой, рисуется, ломается... Он сжимает себе виски, то корчится и поджимает под кресло ноги, точно от боли, то томно жмурится, как кот на диване... Наконец, не без колебания, протягивает он к чернильнице руку и с таким выражением, как будто подписывает смертный приговор, делает заглавие..." [С.5; 405]. С.65

Еще две гротескные гипотетические ситуации, также выполняющие комическое задание, раскрывающие несоответствие формы и содержания, мелодраматических внешних эффектов и - сути происходящего.

Последним аккордом становится гипотетическая ситуация, к которой отсылает вводное слово: "Бюсты и портреты знаменитых писателей глядят на его быстро бегающее перо, не шевелятся и, кажется, думают: " [С.5; 405].

Вводное "кажется" в подобных случаях сопоставимо с формами "словно", "точно", "как будто", "как бы" и вполне может быть заменено ими.

В рассказе "Хорошие люди" (1886), например, в похожей конструкции вместо вводного слова "кажется" использовано союзное сочетание "как бы": "В каждую университетскую годовщину, в Татьянин день, он напивался пьян, подтягивал не в тон , и в это время его сияющее вспотевшее лицо как бы говорило: " [С.5; 414].

Особенно эффектны чеховские ситуативные обороты сатирического и юмористического плана. С таким случаем сталкиваемся в рассказе "Юбилей" (1886): "Вошел он, как входят вообще все российские антрепренеры: семеня ножками, потирая руки и пугливо озираясь назад, словно только что крал кур или получил хорошую встрепку от жены" [С.5; 454].

Первая и вторая гипотетические ситуации здесь, конечно же, не взаимозаменимы. Они скорее дополняют друг друга, хотя и разделены союзом "или". И в совокупности создают образ мелкого и бесчестного человека.

Вновь обращает на себя внимание нередкое и Чехова удвоение гипотетической ситуации, в данном случае не только усиливающее оттенок предположительности, но и расширяющее сферу характеристики героя. С.66

Глава V

ПЕРЕМЕНЫ

Чехов довольно часто использует ситуативный сравнительный оборот, желая раскрыть суть человеческого характера в одной фразе.

В рассказе "Кто виноват?" (1886) объектом маленького художественного исследования становится преподаватель латинского языка.

Кстати, внешний облик латиниста тоже передается ярким сравнением: "сухой, желчный коллежский советник, очень похожий на несвежего копченого сига, в которого воткнута палка" [С.5; 457].

Чуть позже его желчность, "несвежесть" и - "прямизна" отзовутся в ситуативном обороте:

"- Ага-а! - пробормотал Петр Демьяныч и так злорадно поглядел на мышь, как будто собирался поставить ей единицу" [С.5; 458].

В произведениях, лишенных подчеркнуто юмористической или сатирической направленности, функции подобных оборотов могут быть более прозаичны.

В рассказе "На пути" (1886), например, обнаруживаем три ситуативных оборота, но только один выходит за рамки описания какой-то локальной ситуации и претендует на глубокое раскрытие характера героя, его системы ценностей.

Сначала в рассказ вводится такой оборот: "... спавший мужчина вздрогнул и открыл глаза. Некоторое время он тупо глядел по сторонам, как бы не понимая, где он, потом встряхнул головой, пошел в угол и сел..." [С.5; 465].

Как видим первое ситуативное сравнение призвано решить очень узкую, частную задачу.

Иначе "срабатывает" второе:

"Не дожидаясь позволения, он встряхнул мокрый салоп и растянул его по скамье, мехом вверх, подобрал разбросанные платки и шали, положил у изголовья свернутое в трубку пальто, и все это молча, с выражением подобострастного благоговения на лице, как будто возился не с женскими тряпками, а с осколками освященных сосудов" [С.5; 474].

Это сказано после признания Лихарева, что теперь его "новой верой" стало преклонение перед Женщиной, и раскрывает истовость неофита.

В гипотетической ситуации герой совершает в общем-то те же самые действия, но - с другими предметами, хоть это и довольно трудно представить. Поэтому полного замещения не происходит.

Последний ситуативный оборот в рассказе связан уже с Иловайской: "Когда сани тронулись и стали объезжать большой сугроб, она оглянулась на Лихарева с таким выражением, как будто она что-то хотела сказать ему" [С.5; 477]. С.67

Ясно, что речь идет о душевном состоянии героини, потрясенной услышанным и готовой разделить с Лихаревым его путь. Каких-то более значительных художественных задач оборот не решает.

Первый и третий примеры близки по функциям, поскольку характеризуют сиюминутное состояние героя.

Второй - выводит разговор на уровень каких-то обобщений.

Цепочки ситуативных сравнений в данном рассказе Чехов не создает, каждое из них достаточно независимо.

Но даже один единственный на все произведение ситуативный оборот может оказаться не "проходным", может концентрировать в себе какие-то важные художественные смыслы.

Вот пример из хрестоматийного рассказа "Ванька" (1886): "Все небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом..." [С.5; 479].