Вот она, эта мистерия. Давным-давно Лизавета, теперь уже бывшая жена Сан Саныча, рассказывала: "Нагибаюсь под низко висящей веревкой балкона, делаю шаг в комнату, поднимаю глаза и вздрагиваю: передо мной напряженный, сверлящий, пытающийся проникнуть внутрь, добраться до самой моей сути взгляд. Этот непонятный, неведомо какими силами вырывающийся на свободу из каких-то запредельных сомнительных глубин небытия винтовочный прицел черных глаз я вижу не впервые. Он появляется непредсказуемо, появляется, когда его меньше всего ожидаешь, всегда дерзкий и пугающий.
Только что на балконе все было прозаически буднично. Как вчера, как обычно, как всегда... Палящее полуденное солнце. Огромный город, плавающий в июньском мареве, распластавшийся у моих ног. За нагромождением крыш и башенных кранов новостроек шпиль Петропавловки, призрачный силуэт загадочного Спаса на Крови, опоры прожекторов стадиона, что на Крестовском, и в дымке за ними наползающие друг на друга многоэтажки Васильевского. Справа - волнами к заливу лес. Ясными вечерами, когда горизонт парит, отсеченный от земли расплескавшимся блюдцем тумана, над заливом - свет: то ли Кронштадт, то ли корабли идут в Неву.
Как вчера, как обычно, как всегда... Стирка закончена двумя рядами белья. Ныряю под веревку и... передо мной настежь дверь в мир иной. Два глаза - сквозящий холод и беспристрастность - взгляд карающего верховного судии, и нет надежды, нет милости в приговоре. Два глаза - безжалостная изучающая внимательность и неподвижность - взгляд измученного голодом удава перед решающим броском на окаменевшую жертву. Два глаза - две Черных Дыры, две засасывающие воронки, способные проглотить весь Мир. Взгляд Бездны.
Меня охватывает ужас. Хочу исчезнуть, скрыться, раствориться в воздухе... Отступать некуда... Шаг, второй, третий... Бездна нехотя, с колебаниями, словно сомневаясь, схлопывается. Все опять как всегда. Не вставая с места мне виляет обрубком хвоста мой пес. Теперь это действительно просто мой пес. Что же это было? Что? Несколько секунд назад? Что я видела в собачьих глазах? Неужто безумие? Мое безумие или его?... Нет ответа.
Пес лениво встает, выгибая стриженую рыжеватую спинку дугой, потягивается. Белые пушистые лапки, косматая голова с большими подрагивающими мохнатыми черными ушками, очаровательный мокрый нос и добрые карие собачьи глаза. Преданные собачьи глаза... С громким хлопаньем проносятся мимо балкона голуби. Вздрагиваю. Нервы шалят, что ли?
Моя загадка - пес по кличке Принц - живет с нами уже третий месяц из своей трехлетней нелегкой собачьей жизни. Соседи разбежались, жилье и мебель поделили, осиротевшего пса делить не стали.
Принц. Какой же это принц - маленький пушистый шарик, забавно подпрыгивающий на четырех тоненьких ножках.
Принц. Храбрый и безумно бесстрашный, молча бросается навстречу собаке любого размера. От его отчаянного напора овчарки ошалело замирают, а королевские мраморные доги изумленно уступают дорогу. Карликовый кавказец - окрестили его соседские пацаны, опасаясь его сурового нрава. Кажется нелепостью сей гордый дух в столь жалкой оболочке. Как бы мне хотелось, чтоб и мой сын был столь же независим перед сильными мира сего... Пес - сын... Сын - пес... Странная аналогия...
Лапы мокрые, только что омытые серебристой утренней росой, подобрал под себя, устраиваясь спать в кресле. Прогоняю. Обиженно гнездится на половичке, сгребая последний в кучу. Через пару минут вижу: два клубочка сладко посапывают на кровати: наружный - сын, внутренний - пес. Удивительно похожи два лохматых друга. Приходилось ли вам видеть собаку, которая к тарелке с мясом подходит боязливо бочком, а при виде блина визжит и лезет из кожи вон так, что бабушка в электричке стыдится окружающих. "Они же не знают, что не я эту заразу воспитывала и что вообще этот зверь не мой"... Пес - сын... Сын - пес... Кружится в голове сопоставление.
Пес ласков и доверчив. После долгой разлуки громко и заливисто повторяет снова и снова, как невыносимо одиноко жить на свете в разлуке с любимыми, с нежной преданностью смотрит в глаза, словно пытается прочитать в них обещание, что больше его никогда ни на минуту не оставят. Оставшись один, скулит и плачет как ребенок - вся мордочка мокрая от горя... Пес сын... Сын - пес...
- Позолоти ручку, брильянтовая. Все скажу тебе, красавица. Что было - скажу, что есть - скажу, и что будет - скажу... Спасибо, золотко мое, теперь слушай. Два сына, два сокола ясноглазых у тебя...
- Ошиблась ты, цыганка... Не два, один...
- По судьбе - два, яхонтовая... Один восьми, другой трех лет...
- Сыну восемь, а трехлетнего-то нет...
- Должен быть, изумрудная... Ты, поди, его еще не знаешь...
- Что ты говоришь? Как так может быть?
- Значит, наперекор судьбе пошли... Невинную душу загубили...
Нелепая мысль пронзает мозг... Сын - пес... Пес - сын... Прочь, абсурд, не может этого быть... В памяти всплывает небрежно брошенная кем-то когда-то фраза: "Душа будущего ребенка поселяется в теле матери за три месяца до зачатия"... Сын - пес... Пес - сын...
- Принц, несносная псина, мохнатая твоя морда, не может же быть так, что ты - мой нерожденный сын?
Мгновенно вспыхивает в собачьих глазах, включившись, Бездна. И сквозь волчий оскал мелких белоснежных клыков прорывается сатанинский хохот... Кто-то безумен..."
Нависла пауза, после которой Макс спросил:
- Ты че, кореш, совсем тронулся, что ли, веришь в этот бред воспаленного ума?
- Может быть, и не верю, но, в общем, пусть он пока поживет у тебя. Он хороший... Знаешь, кто у нас дома первый просыпается от будильника?
- Лизавета, поди.
- Ты че, - передразнивая Макса, с той же интонацией ответил Драгомиров, - мы будильника не слышим. Первыми просыпаются блохи. Они начинают завтракать, то есть кусаться, Принц начинает чесаться, а потом идет будить меня.
- Ты че, в натуре, мне еще и блохастого притащил? возмутился Макс, ласково почесывая пса за ухом.
- Ты че, - парировал Сан Саныч, - блох мы повывели, в два захода.
- Че ты грузишь? Че грузишь? Блох вывести - это тебе не попой ежиков давить, - наставительно сказал Макс.
- Ну, в первый заход полили его какой-то гадостью из баллончика. Мало того, что пес при этом орал и чуть ли не кусался, все блохи с него слезли и стали по квартире шастать. С утра встаешь, опускаешь ноги на пол - сразу дюжина блох в тебя впивается. И с каждым шагом их количество увеличивается. Не жизнь, а песня. Потом ошейник противоблошиный навесили и забыли про блох.
Всю ночь напролет Сан Саныч с Максимом, веселые и хмельные, трепались. Папиросный дым клубящимся облаком витал над головами, пока они вспоминали прошлое, выискивая в нем самое теплое и смешное, всего остального хватало в настоящем.
- А помнишь: "Чи брыкнусь я дрючком пропертый"... спрашивал Драгомиров.
- Стоп, стоп... Это будет - "Паду ли я, стрелой пронзенный"? - подхватывал Максим.
- Да, в вольном переводе на украинский. А помнишь Генкино: "хороните где угодно, но только не в моей могиле"... продолжал Сан Саныч.
- Чи брыкнусь я... Тут чуть не чибрыкнулся. Не рассказывал еще? Дичь полная. Затеяли наши и американцы морские маневры. Может, и не американцы, а НАТО. Пес их разберет. Россия-матушка поскребла "по амбарам да сусекам", и наскреблось горючего, ну-ка прикинь, на сколько кораблей? Правильно: только-только на один. Ну, сам понимаешь, нищая держава, откуда в России нефть и нефтепродукты? Ну, не суть. Вышел наш крейсер на учения один, а с их стороны - целая эскадра. Те говорят: "Мы по вам сейчас с самолета с двадцати километров учебную ракету запустим. Вы должны ее обнаружить и уничтожить." Нам потом трепанули, что аккурат перед этими маневрами итальянская ракета-болванка грохнулась на американский эсминец и кого-то в лепешку раскатала. Был большой хай...
Представь, стоит среди моря крейсер-одиночка, как пень во чистом поле, а вокруг него полукругом - эскадра противника. Вдруг радары засекают, что на пятнадцати километрах, это вместо обещанных двадцати, самолет заходит на боевой разворот и от него отделяется ракета... И все, больше ничего не видно: сигнал исчез... "Вражеская" эскадра разом врубила шумовую завесу... Ну что делать? Капитан, классный мужик, не растерялся, выставил всю команду на палубе - ракету высматривать... На шести километрах - увидели, на четырех - сбили... Потом наш крейсер поднимает боевые флаги, то есть объявляет ВОЙНУ. Как в стародавние времена: "Иду на Вы"... А бес этих полудурков знает, учебная болванка летела или боевая ракета... Начинаем готовиться к бою... Американцам уже не до смеха, уже адский огонь припекает задницы, а грешные души того и гляди белыми мотыльками понесутся к облакам... Кто этих чокнутых русских знает, им-то терять нечего, вломят по дурости, потом разберись - кто прав, кто виноват? И в этих рассуждениях они в чем-то, конечно, правы... А крейсер уже идет полным ходом на эскадру, и орудийные расчеты только команды ждут... Прикинь, один одуревший, взбунтовавшийся крейсер пошел войной на целый флот... Те флажками замахали, мол, ошибка вышла. Ну понимаешь, этакая досадная случайность... Хамелеоны заокеанские...