Я немного помедлил и затем спросил:

- Скажи, Мойра, а ты очень любишь своего отца?

- Терпеть его не могу, - с готовностью ответила она. - Он сбагрил мою мать... в дурдом, наверное, можно и так сказать. В какую-то глухомань! А ведь её можно было ещё вылечить, ведь многим алкоголикам помогает лечение, но он не пожелал с ней возиться. Наверное, ему просто не хотелось, чтобы она мозолила ему глаза и пила томатный сок на вечеринках, напоминая всем, что жена Сала Фредерикса - безвольная пьяница; тем более, что к тому времени от её былой красоты не осталось и следа, а он любит, чтобы его окружали красивые, породистые женщины. Поэтому он и спровадил её подальше, поселил в одном миленьком райском уголке, где она могла бы спиться окончательно, никому не мешая и не надоедая. Вообще-то она ещё не дошла до ручки, но, судя по всему, ей уже осталось не долго... - Она неотрывно глядела мне в лицо. - Это ответ на твой вопрос. Но если ты спросишь меня, что я думаю на этот счет... Только пойми меня правильно, Мэт. Мне наплевать на него, ему наплевать на меня, но есть вещи, которые мы не в силах изменить. Он мой отец, и это связывает меня с ним. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.

- Да, - согласился я, - вполне понимаю.

- Хотя, может быть, это и глупо, - продолжала она. - В наше время, если ты вдруг узнаешь, что твой лучший друг оказался коммунистом или жуликом или ещё кем-нибудь в этом же роде, то считается, что его нужно немедленно сдать властям; это твой долг перед обществом, и наплевать на дружбу, личную преданность и прочую чушь - раньше люди умирали за это, но в наше время на такие мелочи никто не обращает внимания. Что же до семейных уз, то за время учебы в колледже я стала настоящим экспертом в этой области. Нет ничего удивительно в том, что какой-нибудь маменькин сынок вдруг начинает поливать грязью своих любимых мамочку или папу. Это нормально, он просто сбрасывает с себя ярмо их навязчивой опеки и начинает чувствовать себя свободным. Моя же проблема в том, что я не вхожу в число этих сложных натур, и, вообще, гражданин из меня - никакой; мне наплевать на свой долг перед обществом. Я просто тупая девчонка из провинции, и мой отец - это мой отец. И даже тот факт, что он порядочная сволочь, ровным счетом ничего не меняет. - Она тяжело вздохнула. - Просто я хочу сказать, что...

- Все в порядке, детка, - перебил её я. Я знаю, что ты пытаешься сказать. Но можешь быть спокойна, я не обращусь к тебе за помошью ни при каких условиях, даже если мне это будет жизненно необходимо. К тому же мне нет никакого дела до твоего старика. Честное слово.

Она, похоже, пропустила мои слова мимо ушей.

- Я лишь хочу сказать, что даже если ты очень крутой парень, который может спасти всю страну, я не собираюсь крысятничать и никого выдавать не буду.

- Я все понял, - заверил я её. - А теперь давай, допивай свой мартини; надеюсь, такого больше нигде не подают.

Она немного помолчала, а затем снова нерешительно заговорила.

- Мэт...

- Что еще?

- Недели две тому назад я возвращалась из Мексики. Меня остановили на границе. Знаешь, обычно там не обращают никакого внимания на тех, кто едет сюда из Хуареса. Им просто говоришь, что не везешь с собой ничего, кроме бутылки какого-нибудь дешевого ликера, и тогда тебя отсылают заплатить этот дурацкий налог в пользу штата Техас, и на этом все формальности заканчиваются. Но в этот раз они буквально превзошли сами себя. Машину разобрали практически полностью. Я даже думала, что они позовут какую-нибудь бабу, чтобы она обшмонала меня. Но мне кажется, что они искали кое-что посерьезнее обыкновенной контрабанды. Когда отец прослышал об этом, он прямо-таки сам не свой стал.

- Ну и что?

Она пристально взглянула на меня и сказала:

- Черт возьми! Ведь все дело в наркотиках, не так ли?

Наступила непродолжительная пауза. И официант воспользовался удобным моментом, чтобы подойти к нам и, сунув мне локтем в лицо, поставить перед моей спутницей тарелку с едой. Затем он точно таким же образом сунул локтем в лицо ей, чтобы обслужить меня. И удалился, весьма довольный собой и тем, что сделал все именно так, как предписывал этикет.

- Ну так как? - повторила она. - На протяжении всей своей жизни мой отец только и занимался тем, что преступал закон; так что следовало бы ожидать, что рано или поздно он докатится и до этого. Все дело в наркотиках. Наверное, те люди на границе каким-то образом прознали, что он ожидает... ожидает поставку, и решили, что я повезу его товар через границу, да? - Она выжидающе глядела на меня. Я молчал, и тогда она снова повторила: - Ну так как же?

- Это ты у нас такая догадливая. А я тебе в этих делах не помощник.

Она вздохнула.

- Да. Ну, конечно, ты здесь не при чем. Но мне кажется, что я все верно просекла. Ведь это многое объясняет. В частности, и то, почему Герцог Логан ушел от него. Герцог всегда говорил, что он будет работать на любого, кто будет хорошо платить - и до поры до времени так оно и было - но он отказался учавствовать в перевозке наркотиков. Надо думать, по моральным соображениям.

- Ну надо же, какой он молодец, - похвалил я.

- Не будь циником.

- Просто все эти парни, кичащиеся своими, с позволения сказать, принципами не производят на меня ни малейшего впечатления. Я знаком с доброй дюжиной рыболовов-любителей, которые равнодушно взирают на бьющуюся в агонии форель, из последних сил борющуюся с нейлоновой леской, и в то же время считают себя образцом добродетели лишь на том основании, что им, видите ли, претит ходить на охоту и стрелять в несчастных животных из ружья. А ещё я знаю одного субъекта, который стреляет исключительно птиц гусей, уток, перепелок, голубей, короче, всех подряд, ему без разницы - и он тоже невероятно горд собой, потому что никогда не убивал крупных животных типа оленей и лосей. Я даже знаю одного охотника на оленей, который каждую осень отправляется на охоту и никогда не возвращается без добычи, но который даже не помышляет о том, чтобы поехать в Африку на сафари и завалить там огромного слона просто так, ради развлечения, ему кажется это безнравственным. Так что, у всех этих принципиальных придурков имеется в загашнике запретный пункт. Табу. Нечто такое, что они никогда не станут делать. И все. Можно почивать на лаврах, упиваясь собствененой доблестью и неотразимостью.