-- Твой хозяин уже получил свое за все зло, причиненное Средиземью. Твоя участь не будет столь тяжела -- ты всего лишь исполнял приказ... Конечно, я ничего не могу решать; но принеси покаяние, склонись перед величием Валар -- и они простят тебя, как был прощен бунтовщик Оссе: Великие милостивы. Ты верно понял: сила и правда -- на нашей стороне. Воля Единого...
Он говорил и говорил -- громко, высокомерно, кажется, наслаждаясь звучанием собственного голоса.
А Саурон не слушал его.
Не слышал.
...-- Говоришь, против чести? -- издевался Тулкас, -- Ну, что ж, я могу предложить тебе честный бой... Одолеешь -свободен и прощен. Ну, как?
...-- А теперь беги, -- сказал Ороме, возвышаясь в седле, -- Беги, может, спасешься. Если мои собачки позволят, -усмехнулся он.
...-- Увидишь, человек ты или нет, -- прошипел Манве, -Ты подохнешь и вернешься, и опять будешь умирать и возвращаться - - до Конца Времен! Тогда ты запросишь смерти, но я не дам ее тебе!
...Йаванна не хотела крови, она просто прогнала и прокляла ученицу, не желавшую покаяться.
...-- Учитель, я не могу так... Ведь я -- виновен, как и они... За что ты караешь меня жизнью? Почему ты не отдал меня Манве?..
"За ч т о ты караешь меня жизнью?!.."
Он стискивал руки, вгонял ногти в ладони, но лицо его было неподвижно -- застывшая маска.
"Что с ними сделали, будьте прокляты, будьте прокляты... Они даже не были твоими учениками, но они сражались за тебя, а я... А я?!.. За что, за что, зачем... Я должен был идти с тобой до конца... Учитель, Учитель... Я виноват во всем, и ты принял кару -- за меня... не могу... зачем... ты -- всесилен, а я ... ничего не знаю, ничего не умею... Учитель..."
Он словно погружался в омут глухой тоски, и тяжелая, как ртуть, серо-зеленая вода смыкалась над ним -- медленно и равнодушно. Казалось, он утратил способность видеть и слышать: только густой слоистый туман перед глазами да пронизывающая, высокая, на пределе слышимости нота, впивающаяся в измученный мозг; и равнодушная жестокая рука сжимает саднящий комок сердца, пульсирующий бесконечной болью.
Он шел, и все бежали перед ликом его, и воплощение Гнева Единого Тулкас упал ниц, закрывая голову руками, перед гневом Намо-Мандоса. Он шел стремительно, прижимая к груди Книгу и смеялся во гневе, ибо знал, что свободен. И радовался своей наконец-то осознанной им самим силе. Он шел к Вратам, и от быстрой его походки темные его волосы отлетали назад, словно черный ветер. Он не остановился, чтобы оглянуться. Он не остановился, чтобы вдохнуть в последний раз воздух Арды. Так же стремительно, как шел, он шагнул во Тьму. Он не боялся. Он знал и был готов.
И притаившаяся за Стеной Ночи мучительная боль прыгнула на него, словно дикий зверь, словно собаки Ороме. Эру не сулил легкой смерти своим непокорным детям...
"Вернись. Вернись в Арду. Покайся," -- вкрадчиво шептал чей-то мягкий голос, когда боль на миг покидала его, словно сговорившись с голосом. А он был упрям. И он делал новый шаг, и снова он превращался в комок обнаженных нервов, плоти без кожи, нещадно терзаемой яростной болью.
Он уходил, в агонии разрывая последние слабые нити связи с Ардой, словно вырываясь из паутины, и лишь мысль о Книге не позволяла ему потерять свое "я", ибо боялся он, что, умерев, потеряет и Книгу Арды.
Боль, боль, боль... Он был слишком могуч, Владыка Судеб Арды, чтобы умереть быстро. Но все же смерть пришла, прекрасная и милосердная, и почему-то в последний миг Намо показалось, что Ниенна, его сестра, ласково кладет ему прохладные ладони на больные глаза...
Сначала было ощущение бытия, и лишь потом -- осознание этого ощущения. Веки были тяжелы, словно ладони Ниенны действительно лежали на его лице. Все тело было легким, и непонятное ощущение радости чего-то предстоящего заставляло быстро биться его сильное сердце. Но и на сердце была какая-то тяжесть. Возвращаясь, он начал все четче воспринимать окружающее, и настал миг, когда он понял, что он не один, и этот второй "кто-то" действительно положил руки на его глаза и сердце.
Он думал, что он говорит. Но не услышал своего голоса. Только губы слабо дрогнули.
-- Ниенна? -- еле слышно произнес он. -- Ниенна? Я -где?
Тяжесть рук исчезла. Но он не мог открыть глаза -слабость разлилась по всему телу. "Книга! Где, где она?" -вспыхнула в голове мысль, и он дернулся, пытаясь встать. Снова кто-то берет его руку и кладет на такой знакомый предмет... Спать... Тьма...
"Я -- есть? Наверное, если я могу думать. Где я? Неужели -- Арда? Нет, тогда со мной так бы не обходились... Я -- умер? Я -- жив? Кто это, кто это? Нет сил открыть глаза, нет сил. Кто это? Кто рядом?" Он снова погрузился во тьму.
Теперь он ощущал себя совсем другим. Сила билась в нем, тело было легким и радостным, и в сердце звучал непонятный, мучительный и радостный Зов.
Голос -- знакомый и неузнаваемый. Наполняющий сердце детской доверчивостью.
-- Намо... открой глаза. Все прошло. Ты свободен. Ты жив. Открой глаза...
Он открыл глаза. И рассмеялся, радуясь свободе и жизни, Зову и звездам. И тот, кто склонился над ним, впервые, быть может, с тех пор, как был изгнан из Арды, улыбнулся. И Намо застыл, глядя ему в глаза, и изумление и восторг были написаны на лице Владыки Судеб.
-- Мелькор... ты? -- это был почти тот же вопрос, что он задал своему узнику тысячи лет назад.
-- Ты не ожидал больше увидеть меня?
-- Нет, я знал... я ждал... Но ты -- совсем другой...
Мелькор отвернулся. После недолгого молчания он вновь заговорил -- глухо и отрывисто.
-- Когда-то я был лучше... Не правда ли? Да, так... И все же -- ты ведь видел меня после... после приговора. Теперь я еще страшнее?
-- Нет, -- Намо отрицательно покачал головой, глядя по-прежнему в лицо Мелькора.
-- Нет. Ты прекрасен.
Зрячие глазницы своим жутким взглядом впились в Намо. Но он не опустил глаза и улыбнулся.
-- Не надо, Намо. Я все знаю. Мое лицо изуродовано...
-- Оно светло и прекрасно, как истина.
-- У меня нет глаз, -- голос Проклятого звенел металлом, словно он нарочно сам делал селе больно.
-- Нет, они сияют ярче звезд! -- Намо улыбался.
-- Седы волосы мои...
-- Они ярче лучей луны!
-- Раскаленный венец на мне, руки мои скованы!