Люльпу часто думала, что именно она, ее добрая матушка, могла бы сейчас помочь, подсказать, объяснить происходящее. Тело матери давно уже сгорело на погребальном костре, вечная же ее душа была где-то рядом, она жила, может быть, в одной из этих фигурок, и девушка, стоя коленями на твердом полу, подолгу говорила с ними. Она рассказывала о своей жизни, о любви к отцу, о жалости к брату Гырыны, о радостях, тревогах и опасениях. Она просила прежнего покоя, былой девичьей безмятежности, но чем горячее были просьбы, чем искреннее звучали мольбы, тем больше казалось. Люльпу, что она обманывает великих богов и вводит в заблуждение бессмертную душу матери:

Светлыми ночами соловьи, невидимые певцы весны, терзали сердце Люльпу, она подолгу ворочалась в жаркой постели, томно потягиваясь всем своим стройным телом; не выдержав сладкой муки, выбегала во двор и, быстро оседлав любимого коня, забывалась в бешеной скачке по залитым лунным серебром широким лугам предградья.

Любимым местом княжны был край высокого обрыва над устьем Колыны-шур, вплетавшей свои зеленоватые струи в живую светлую ленту Серебряной реки. Весенними вечерами девушка подолгу просиживала здесь, словно пытаясь припасть взволнованным сердцем к тихому спокойствию природы. Великая река, плавно завернув от заречного красного бора, наваливалась широкой грудью на ваткарскую гору, но, не сумев сдвинуть огромную краюху заемной тверди, покорно тащилась вдоль ее подножия до устья Большого оврага, смиренно облизывала подошву Куалын-горы и тихо уползала к далекой и зыбкой черте окоема.

Люльпу не любила Куалын-гору и старалась не смотреть в ту сторону.

Ее притягивали синие дали, из которых текла Серебряная, напряженный, словно чего-то ищущий взгляд девушки часто пытался проникнуть сквозь весеннее марево, душа ее рвалась в те неизвестные места, где - Люльпу это чувствовала - находится то, что не давала ей покоя. Но прибежавшие- оттуда светлые воды Серебряной безучастно прокатывались под берегом, равнодушно молчал верхний речною плёс, темные леса в дальнем его конце хранили тайну.

Девушка знала, что за несколькими поворотами реки находится Булгакар, а чуть выше лежит селение Келея, но это знание навевало скуку и не совсем приятные воспоминания о празднике шийлык. Первый его день был обычным ваткарские старики и старухи ходили из дома в дом, где их обильно угощали вином из ржаной муки, вареным мясом, яичными лепешками и прочей снедью. Люди Ваткара благодарили старый год за все хорошее, что было с ними.

Главным событием второго дня были скачки. По обычаю, проводились они на большой луговине, примыкавшей к городу с закатной стороны.

Открытое это пространство со времен постройки ваткарской крепости, когда для возведения частокола, башен и внутренних строений отсюда было вырублено много хороших деревьев. Мелочь же лесная была изведена на дрова, веники и козий корм. Путь всадников пролегал по берегу Большого оврага до края Старого леса. Здесь нужно было обогнуть воткнутый в землю шест и двигаться вдоль опушки до крохотного, заросшего кустами озерца. На берегу его торчал еще один шест, после которого начинался последний отрезок пути, ведущий прямо к Луговой башне.

Задолго до праздника мужчины, забросив все дела, готовили своих коней, откармливали их отборным овсом, поили отварами трав, гоняли по кругу на длинных веревках, омывали родниковой водой с наговорами, расчёсывали костяными гребнями. Не нашлось бы ни одного молодого вота, который не мечтал победить в этих скачках. И хотя дело было очень трудное, все усилия в случае удачи окупались с лихвой. Самая красивая девушка Ваткара -а ею, по общему бесспорному мнению, была княжна Люльпу,-- вплетала в гриву коня-победителя свою самую нарядную ленту. Собственными руками дочь князя взбивала в чаше сырые куриные яйца и угощала мужчину-победителя.

Каждый вот понимал, что это не просто еда, не обычное; угощение.

Сгусток жизни, ее потаенный зародыш, хранится в желтом шарике, похожем на Солнце, густой прозрачный кисель питает зародыш, а твердая скорлупа служит защитой. То же и в семье: самое главное и ценное - дитя, крохотная живулька, продолжение рода. Мать кормит дитя, отец, подобно скорлупе, защищает семью от голода, холода и опасностей. Семьей держится жизнь племени, племя кормится полем, вождь во главе воинов охраняет мирный труд на этом поле. Племенем крепка жизнь народа, народ живет на земле своей страны, князь, верховный жрец и великие боги оберегают страду от несчастий и бед:

Каждый вот понимал, что Люльпу подносит победителю чашу с благословенным напитком жизни. Осушив чашу принародно, под крики, песни и барабанный бой, счастливый герой праздника на протяжении всего года считался лучшим наездником страны вотов.

Нынче страсти у Луговой башни разгорелись особенно - к всадникам, напряженно замершим у начальной черты, подъехал юзбаши Серкач.

Казалось, что наместник хана хочет сказать свое напутствие вотским алангасарам, ободрить и поддержать их. Никогда прежде такого не случалось, это было необычно и, конечно, придало бы происходящему еще большую торжественность и значимость. Но юзбаши, не проронив ни слова, бесцеремонно втиснулся между сотником Сюром и вождем Верхнего племени Келеем. Вороной конь Келея тревожно заржал и искосил лиловый глаз на молодую кобылу булгарина, который с самым решительным видом сидел в богато украшенном седле.

Легкий ропот прокатился по толпе зрителей. Большинство ваткарцев и гостей праздника были уверены в победе Келея. Да и сам он не только не сомневался в этом, но и возлагал на свое грядущее торжество большие надежды. В этот праздничный день молодой вождь твердо решил просить у князя руки его дочери Люльпу. Колей верил в свою удачу, чувствовал себя накануне счастья и понимал, что звание лучшего наездника страны вотов могло бы сыграть не последнюю роль в достижении его цели.

Появление булгарина поколебало радостное. настроение молодого вождя, но он сразу же попытался взять себя в руки. Сомненья и переживанья беоялодны, только там, в поле, в шуме встречного ветра и топоте конских копыт станет ясно, кому сегодня принять чашу из рук прекрасной Люльпу. Келей оглянулся и отыскал ее взглядом.

Княжна прямо и торжественно стояла рядом с отцом. Лицо ее румянилось, серые глаза наполнились солнечным светом и сияли. Да и вся она светилась. Белоснежным изящно очерченным облаком выделялась в толпе ее длинная, ниже колен, рубашка с искусно вышитым воротом и подолом. Хрустальными ровными льдинками сверкал бисер на меховой безрукавой душегрейке, горели начищенные монеты на праздничном берестяном венце, мягко мерцали вьющиеся русые волосы.

Выр стоял боком к Солнцу, но казалось, что не Солнце, а исходящий от Люльпу свет озаряет половину лица и всю левую сторону грузной фигуры ваткарского князя. Справа от Выра стоял Уктын, одетый в праздничный наряд верховного жреца - черный вязаный колпак с кисточкой из разноцветных ниток, длинный холщовый светло-лиловый балахон с широкими рукавами, из-под балахона виднелись черные, в складках, сапоги из мягкой кожи. Твердые губы Уктына шевелились, но лицо было непроницаемо, глаза прятались в глубоких впадинах под густыми сведенными бровями, и как-будто именно от него, верховного жреца северных вотов, исходила тень, лежавшая на князе с правой стороны.

Князь согласно кивнул головой, и Уктын неторопливо двинулся к своему стоявшему поодаль коню, неспешно забрался в седло и небыстрой рысью направился через луговину к Старому лесу.

А Люльпу, почувствовав взгляд Келея, улыбнулась ему и приветливо помахала рукой. Горячая волна восторга прокатилась в душе его, тепло и ласково погладила сердце.

- Когда же? - нетерпеливо пробормотал он, приподнимаясь на стременах.

- Когда Уктын доберется до маленького озера, - спокойно ответил сотник Сюр. - Керчом давно уже на опушке, а этот не торопится:

Во время скачек у поворотных шестов стояли особые люди, которые следили, чтобы всадники не срезали на поворотах и честно преодолевали положенный путь. По обычаю, эту роль выполняли служители Бадзым Куалы, Керчом был одним из них. Впервые в истории шийлыкских праздников место у дальнего озерного шеста занимал восясь - верховный жрец Уктын. Это тоже было необычно, и народ на все лады обсуждал случившееся, там и сям в толпе негромко произносили имя булгарского юзбаши.