Тем временем Гертруда что-то нашептывала на ухо Иерониме.

Гертруда до колик в животе завидовала Маргарите: она, казначея, даже в свои лучшие годы вряд ли могла рассчитывать на внимание какого-нибудь герцога - хотя бы тот был любвеобильней Гийома Аквитанского и отважней Анри де Гиза. Что до помощницы аббатисы, то ее единственным желанием было, чтобы вся эта малоприятная сцена закончилась - все равно как, лишь бы поскорее, и чтобы она, Иеронима, могла спокойно удалиться к себе и подремать до обедни, а после - навестить добрейшего отца Клемана и всласть побеседовать с ним о божественном за кувшинчиком божественного иранси.

А потому Иеронима охотно согласилась с казначеей, что в любом случае виновна аббатисина девка или нет - Маргариту следует посадить под замок до приезда настоятельницы и выяснения всех обстоятельств дела.

Против этого в высшей степени разумного предложения, которое исходило от лица, исполнявшего обязанности аббатисы, герцог, к сожалению, ничего не мог возразить. Маргарита, с видом оскорбленной невинности, спокойно дала себя увести. Она думала, что ее собираются запереть на засов либо в ее келье, либо, на худой конец, в подвале прачечной, как часто поступали с провинившимися насельницами. Этот подвал она хорошо знала и снаружи, и изнутри.

Выбраться оттуда было детской игрой для той, которая однажды ухитрилась выбраться из заведения для кающихся распутниц в Анжере. А значит, ей оставалось только спокойно идти навстречу судьбе - иначе ее могли утащить силой, а попутно, чего доброго, обыскать - и найти вещи, которые выставлять на обозрение никак не следовало.

о тут одна из маленьких пансионерок испуганно спросила звонким и свежим голоском: "Господин аббат, а если ее запереть в подвал, она, - девочка указала пальчиком на Марго, - не сбежит оттуда?

- е сбежит, не бойся, дитя мое, - забормотала, идиотски улыбаясь, пьяная Иеронима, - а если сбежит, я ее в яму посажу!

Гаспар возликовал: такого подарка судьба ему давно не посылала!

"о почему бы не посадить ее туда сразу, дражайшая матушка?" - предложил он самым елейным тоном, сияя, как начищенный медный таз. Иеронима закивала и что-то прошамкала, и это было расценено как знак согласия. Герцог еле удержался, чтобы не схватиться за шпагу. И Маргариту торжественно препроводили в церковный двор и ввергли в одну из четырех i- pace , чуть ли не со времен основания монастыря сохранившихся в открытой галерее, шедшей вдоль спального корпуса и соединявшей правое крыло церковного трансепта с кельями послушниц. Маргарита спрыгнула в сырую яму.

Гаспар, торжествующе поглядев на герцога, собственноручно опустил решетку и повернул ключ в замке. Маргарита с ужасом поняла, что окошечки между прутьями решетки слишком малы, чтобы в них могла пролезть ее рука с отмычкой. Монахини разошлись. Бывшая девка опустилась на холодный гранитный пол и шепотом произнесла одно за другим все самые грязные ругательства, какие только были ей известны. Ектенья, заметим в скобках, получилась предлинная.

Что до отца Эрве, то планеты в тот день к нему явно не благоволили.

Когда все разошлись, оставив Маргариту в каменном мешке, иезуит сперва попробовал обратиться с увещеванием к своему отбившемуся от рук духовному сыну, и дошел до того, что чуть ли не в открытую заговорил о человеческой смертности, более того - внезапной смертности, которая так часто и необъяснимо поражает избалованных наследников знатных семейств. о в ответ Лавердьер самым любезным тоном напомнил духовнику сперва о том, что любой дворянин, достойный носить шпагу, обязан вступиться, если при нем оскорбляют беззащитную женщину, затем о том, что он, де Форе, - не хозяин в обители, а заодно - о неоспоримых правах аббатисы и о теплых родственных отношениях, кои связывают настоятельницу с его преосвященством архиепископом Руанским Рене. Когда же уязвленный де Форе намекнул, что и князья церкви не бессмертны, герцог, изобразив на лице удивление и недоверие, спросил, неужто сыны Лойолы и в самом деле готовы истребить один из знатнейших родов в королевстве и одного из ярчайших светочей церкви только ради того, чтобы избавить от заслуженной кары какого-то там сластолюбивого ... кажется, схоластика?

- овиция! - раздраженно поправил де Форе.

- Тем паче, святой отец, новиция. е оказываете ли вы этому прохвосту слишком большую и незаслуженную честь?

Подземная тюрьма, каменный мешок (от лат. "(да почиет) в мире")

С последним утверждением отец Эрве охотно согласился, более того, оно даже несколько примирило его с герцогом. Расставшись с духовным сыном, он отправился на поиски незадачливого "провидца" и нашел его в трапезной, где тот указывал сестре Симплиции, чем и как следует фаршировать пулярку, чтобы полностью угодить на вкус великого гурмана Гаспара д'Арнуле. То обстоятельство, что аббат способен - да как смачно! - рассуждать о способах приготовления блюд из птицы, - и это после того, как он всех монастырских кур насмешил до колик своим идиотским "видением", до глубины души возмутило отца-иезуита. Професс пригласил аббата прогуляться под липами и в укромном уголке у самой стены дал полную волю своему гневу.

Эрве назвал Гаспара ослом, не стоящим соломы, которую на него изводят, мулом, который глупей собственных подков, бараном, которого нет нужды гнать на бойню, поскольку он сам туда изо всех сил торопится, болваном, годным лишь на то, чтобы показывать его на ярмарках как величайшего глупца всех времен и народов, конченым и отпетым дураком, безмозглым, как батальон ландскнехтов из ижней Саксонии; он посоветовал аббату распроститься с мечтами о церковной карьере и сделаться золотарем, и наконец предположил, что Господь по рассеянности приделал мсье д'Арнуле целых две задницы вместо одной - одну на плечи, другую туда, куда нужно, и что одну из них, верхнюю, брат Гаспар, очевидно, считает возможным пожертвовать правосудию. Что до него, Эрве де Форе, то он умывает руки и предоставляет всему идти своим чередом. Гаспар скулил, клялся, возводил очи к небесам, целовал Эрве руки, но професс только махнул рукой и удалился, ругаясь про себя не хуже ломового извозчика. Он шел проведать Марго.