Когда же истекло семь недель от начала осады города, было нам еще днем приказано ожидать утренней зари и восхода солнца и готовиться со всех сторон к штурму. И дано было такое повеление: когда взорвут стену порохом, что в подкопе (а был еще один подкоп сделан и заложено под городскую стену сорок восемь бочек пороха), тогда большая половина войска пешего должна на штурм идти, а треть войска всего, или немного больше, на поле остаться, прежде всего для охраны царской особы. Мы же, как было приказано, заранее к этому изготовились, еще часа за два до зари. Я тогда послан был самые нижние ворота брать, в верхнем течении Казани-реки, и было со мною двенадцать тысяч войска. Ко всем же четырем сторонам также были посланы пресильные и храбрые мужи, некоторые со многими своими слугами. Царь же казанский и сенаторы его уведали об этом и так же к бою с нами изготовились, как и мы с ними.

Перед самым солнечным восходом, когда понемногу стало уже солнце показываться, взорвало подкоп, и по повелению царя войско христианское тотчас ударило со всех сторон по городу и крепости. Да свидетельствует каждый о себе; я же о том, что перед глазами тогда имел и что делал, поведаю истину вкратце. Разделил я войско мое двенадцатитысячное на отряды под началом стратилатов, и потекло оно к городским стенам и к той большой башне, что перед воротами стояла на горе. Пока еще были вдалеке от стен, ни одного выстрела ни из ручницы, ни стрелою по нам не было сделано. А когда уже вблизи были, тогда, первым делом, огонь по нам открыли со стен и башен, тогда стрелы так густо, подобно частоте дождя, полились на нас, тогда камней такое множество бесчисленное обрушилось, что и света белого не видать! Когда же с большими трудностями и бедами к самым стенам пробились, тогда воду кипящую начали на нас лить и целые бревна метать. Все же Бог помогал нам тем, что храбрость и силу и презрение к смерти даровал, и, воистину, с воодушевлением сердца и с радостью бились с басурманами за православное христианство: за полчаса, стреляя из луков и ручниц, сумели отбить их от бойниц. К тому же еще и пушки наши помогали нам, из-за шанцев стреляя по ним, поскольку они открыто уже стояли на башне той большой и на стенах города, не укрываясь как прежде, но крепко с нами лицом к лицу врукопашную бились. И тогда же могли бы мы их победить, но много нас на штурм пошло, да мало к стенам городским пришло: кто возвратился, а многие залегли, притворяясь убитыми и ранеными.

Но потом Бог помог нам! Первым брат мой родной на стену города взошел по лестнице и еще некоторые воины храбрые с ним, другие же рубились и кололись с басурманами и в окна той большой башни влезли, а из башни кинулись в большие городские ворота. Басурманы же тотчас тыл показали, стены городские оставив, побежали за высокую гору к царскому двору, поскольку был он сильно укреплен - среди палат и мечетей каменных стеной высокой обнесен. Мы же за ними к царскому двору бросились, хотя и отягощены были доспехами, а многие храбрые мужи на теле и раны уже имели, и совсем мало нас, сражающихся с ними, осталось. А войско наше, те, что остались снаружи, как увидели, что мы уже в городе, а татары со стен побежали, то все в город ринулись - и лежавшие, будто раненные, вскочили и те, что якобы сном смерти спали, воскресли. И со всех сторон не только эти, но и из станов, и кашевары, и те, что были у коней оставлены, и купцы, что с товарами приехали, - все сбежались в город, но не для боя с врагами, а за добычей многой, поскольку город тот, воистину, полон был драгоценных богатств: золотом, и серебром, и камнями драгоценными, и соболями был изобилен, и другими великими богатствами. Татары же с нашей стороны укрылись на царском дворе, а низинную часть города те, кто смог убежать, покинули. А с другой стороны, от Арского поля, там, где подкоп взорвало, царь казанский с придворными своими отступил до половины города и укрепился на Тезицком рву, а по-нашему - на Купеческом, крепко сражаясь с христианами. А города этого две части плоски и на горе стоят, а третья часть очень низинна, как в пропасти; поперек же от стены через полгорода Булак течет аж до низинной части, образуя ров немалый. Сам же город этот велик, немногим меньше Вильно.

И длилась эта описанная выше битва, помнится, уже часа четыре и даже больше - и стены со всех сторон штурмовали, и в городе сеча шла. И тут увидели басурманы, что христианского войска мало осталось - чуть ли не все за добычей кинулись: многие, говорят, по два и по три раза к станам отходили с добычей и снова возвращались, храбрые же воины беспрестанно сражались. Вот увидели басурманы, что утомлены уже воины храбрые, и, ударив на них, стали крепко налегать. Добытчики же те прежденазванные, когда увидели, что наши вынужденно отступают понемногу, отбиваясь от басурманов, в такое тотчас бегство ударились, что многие и в ворота не попали, а вместе с добычей со стены бросались, а некоторые, и добычу побросав, только вопили: секут, секут! Но, за благодатью Божьей, храбрые сердцем не дрогнули. Также и нам, с нашей стороны, очень тяжко было от напора басурманов - за то время, как ворвались в город и вышли из него, в моем полку девяносто восемь храбрых мужей было убито, не считая раненых. Однако, благодати ради Божьей, устояли с нашей стороны против них недвижимо. С другой же, прежденазванной стороны немного отступили, как уже говорил, из-за большой силы натиска их. И подали о себе весть царю нашему и всем советникам, возле него в то время бывшим. Да и сам он видел бегство из города тех прежденазванных беглецов, и не только сильно в лице изменился, но и сердце его дрогнуло, поскольку решил он, что уже войско христианское басурманы из города изгнали. Увидели это мудрые и искусные синклиты его и повелели хоругвь великую христианскую возле городских ворот, называемых Царскими, воздвигнуть, и самого царя, хотел он того или не хотел, за узду коня его взяв, возле знамени поставили. А некоторые из синклитов этих были мужами в возрасте отцов наших, состарившимися в добродетелях и во всяческих делах ратных. Половине же большого полка царского, в котором было более двадцати тысяч отборных воинов, тотчас приказано было сойти с коней, то же самое не только детям своим и родственникам повелели, но и самих их половина сошла с коней, и двинулись они в город на помощь тем утомленным воинам.